Три правила ангела (СИ)

– Между прочим, Старообрядцева, на тебя тоже сигналы поступали, – набычисался участковый, видимо обиженный Ленкиной самостоятельностью. – Ты где прописана-то? А живёшь здеся. Вот то-то!
– Так у меня временная прописка есть, за квартиру мы с дядей за двоих платим. И трудовая книжка у меня имеется.
– Умные все какие стали! – осерчал Григорий Григорьевич. – Кошек с собаками кто подкармливает на регулярной основе? А они потом в подъездах и подвалах гадят! И эту разносят… как её? Заразу!
– А если я их перестану подкармливать, то они гадить не будут? – удивилась Ленка, но увидев, как багрянец переползает с шеи полицейского на его же мясистый затылок, а там и на лоб, зачастила испуганно. – Вы просто поговорите со мной, Григорий Григорьевич. Вы же даже фамилию мою уже запомнили. Ну, в самом деле, что я сюда третий день хожу, только мешаю? Кстати, я не одна пришла.
– Кого ты ещё притащила? – по-бычьи крутанул шеей полицейский.
– Взятку, – выпалила Старообрядцева и испуганно примолкла.
Ей показалось, что участкового сейчас удар хватанёт. А ежели не хватанёт, так сгребёт он Ленку за шкварник, да и спустит с лестницы. Или в тюрьму запрёт, что, конечно, ничуть не лучше.
– Ты совсем, что ли, с глузду съехала? – неожиданно спокойно поинтересовался Григорий Григорьевич. Ленка, обеими руками прижимая к животу набитый пакет, рьяно помотала головой, мол нет, не съехала, не совсем. – А чего тогда?
– Я… Я сейчас, – тихонько пообещала Старообрядцева и бочком, бочком протиснулась в сумрачный кабинет.
Там дело пошло веселее, потому как стол участкового оказался девственно пуст и ничто не помешало сноровисто расстелить скатёрку; расставить тарелки с солёной капусткой, домашними маринованными грибками, заранее нарезанным салом; положить ложку с вилкой в салфетке, налить из пузатого термоса ещё парящий борщ. Кастрюлю с картошкой и котлетами, предусмотрительно завёрнутую в шерстяной платок, Ленка отставила в сторону и, стесняясь, не вынимая из пакета, продемонстрировала Григорию Григорьевичу горлышко бутылки.
– На апельсиновых корочках, что ли? – подозрительно повёл носом участковый.
– На ореховых перегородках, мама настаивает, – призналась Старообрядцева. – И самогон сама делает. Слеза младенца.
Полицейский подумал, пригладил лысину и махнул рукой: да пропади оно всё пропадом!
– А хлебушка нет? – спросил смущённо, пристраивая немалое пузцо за столом.
– Есть, конечно. И ещё пирожки. Сладкие и с ливером.
– Ну ты даёшь, – оценил Григорий Григорьевич и, лихо махнув стопку «слезы младенца» на ореховых перегородках, зажав ложку в кулаке, принялся шумно и жадно хлебать борщ, напомнив мигом расчувствовавшейся Ленке бездомного пса.
А что ему? Правильно сказала Марьванна: живёт бобылём, жена-то от него когда ещё ушла. На ногах целый день носится и не поесть толком, да и кто сготовит? Вот и ходит голодным, бедолага, язвой мается.
– Ты там чайник поставь, – велел разомлевший участковый, разминая сигарету. – Сейчас и пирожки твои уговорим, только вот остальное уляжется чутка. Эх, вот смотрю я на тебя, Старообрядцева, хорошая же баба, душевная, а связалась с бандюганом.
– Это с которым? – уточнила Ленка, наливая из под крана желтоватую воду в древний электрический чайник.
– Оба хороши, – деликатно рыгнул в кулак Григорий Григорьевич. – Сначала тот, с рынка, а потом этот. С самого следственного комитета о тебе справки наводили. Что, решила богатого захомутать? Да вот, видишь, проворовался твой богатенький. Ну ладно, ты не смурней. Чего узнать-то хотела?
– Да по нашему делу, – Старообрядцева пристроилась на краешке стула, смирно сложив руки на коленях, – на счёт того вора.
– А нет пока никакого дела, говорю же, – прищурил от сигаретного дыма глаз участковый. – Идёт доследственная проверка.
– Это как?
– Да вот так. Надо ж сначала выяснить, был ли факт преступления. Может, этот, по башке твоим дядькой трахнутый, никакой не злоумышленник, а наоборот, ухажёр твой? И ключики ты ему сама дала. Свидание, значит, назначила.
 
– Никому я ключи не давала! – возмутилась Ленка. – Говорила же уже. И этого не знаю.
– Разберёмся, – отмахнулся Григорий Григорьевич, гася окурок, и потянулся к пирогам.
– А вот вы говорите, проверка. Как же проверка, если его уже посадили?
– Не посадили, а задержали, – веско поправил участковый, разом откусывая половину пирога. – До выяснения. Да и то потому, что оказал сопротивление, засандалил там одному в глаз, нервный такой. И личность у него не очень, мутная. На первый-то взгляд чист, как твоя на перегородках. Налей-ка мне ещё, уж больно хороша штука. Ага, так вот. Документики у него в порядке и ничего за ним не числится. Но, как полагается, поднял я старые ориентировочки и примерещилось мне, что-то уж больно морда этого смахивает на другого. Кстати, не знаешь ли ты такого Кашина Валерия Сергеевича?
– Не-ет, – протянула Ленка, – первый раз слышу. А что он сделал?
– Да с соучастницей своей бабулек с дедульками грабил. Она в СОБЕСе[1] работала и, понятное дело, знала, где старички золотишко хранят, когда пенсию приносят, ну всё такое. И подельнику своему наводочки давала. Уколет бабке сонного, сама уйдёт, а этот Кашин в квартиру проникает и чистенько её обносит.
– А разве работники СОБЕСа уколы делают? – усомнилась Ленка.
– Ну не собеса, – не стал спорить разомлевший Григорий Григорьевич. – Может, сестра… Как их там? – участковый с завыванием зевнул. – Патронажная, что ли? Не помню я. Вот имена с фамилиями как на духу, а всё остальное… Профессиональный перекос. Твоему дядьке-то кто ходит уколы делать?
– Да нет, сами справляемся.
– Значит, в другом месте собака порылась. Думай, Старообрядцева, чего этому деятелю в вашей квартире понадобилось, да так, что кровь из носу. Дядька-то твой из дома не выходит? Значит, этот знал, что с ним столкнётся и не побоялся на дело идти. Что загадочно. Обычно они профиль не меняют, домушник на себя мокруху вешать не станет, если совсем не припрёт, потому как сроки ой какие разные. А раз рискнул, то, получается, ждал, что куш будет ну очень приличный. Чего там у вас запрятано? Золото, алмазы?
– Алмазы запрятаны, да не у нас, – задумчиво протянула Ленка.
– Чего говоришь? – осоловело заморгал участковый.
– Да это я так, – замела хвостом Лена. – А как, говорите, звали эту наводчицу из СОБЕСа? Или не помните?
– Почему не помню. Говорю ж, на имена у меня память, что у твоего слона. Махрутина Мария Степановна. Или Семёновна, что ли? Знаешь её?
– Нет, не знаю, – призналась Старообрядцва.
– И ничего-то ты не знаешь, – сладко зевнул Григорий Григорьевич, поскрёб шею и глубокомысленно добавил: – Джон Сноу.
С этим спорить было сложно, тем более про Сноу Ленка не очень поняла. Но, честно говоря, такое положение вещей начинало всерьёз раздражать.
***
Концы с концами никак сходиться не желали. Да что там! Они просто расползались в разные стороны, вот будто она держала моток, в котором все нитки рваные, да ещё и перепутанные. Потянешь за одну, так только ещё больше узлов наделаешь, а толку никакого.
Ну вот, допустим, та наводчица Махрутина и Махрутка, которая за Элизой Анатольевной присматривала – один и тот же человек. Может быть такое? Почему бы и нет, ведь прозвище часто по фамилии дают, а тут Махрутина – Махрутка. Правда, хозяйка как-то оговорилась, что в деревне, куда их эвакуировали из Ленинграда, «махрутками» звали перезрелых девушек, таких, кто в невестах засиделся. Да ещё Элиза людей по кличкам обычно и не звала. Но это частности и совпадения, их можно и не считать.
Та, то ли медсестра, то ли работница собеса колола бабушкам снотворное, а подельник их потом обворовывал. Махрутка же вроде как подсовывала Элизе лекарство, которое не сработало по чистой случайности – тоже похоже. Но квартиру-то Петровых никто так и не обворовал! Ладно, в сейф залезть не сумели, но ведь в кабинете, под пресс-папье, лежали деньги «на хозяйство» и довольно прилично, а в спальне на тумбочке нетронутыми остались Элизина цепочка и два колечка. Их то почему не взять, раз другого нету? Не сходится.