Три правила ангела (СИ)
Покойная же супруга Михал Сергееча – не другого, а дяди – эдакой несправедливости не вынесла и в мгновение сгорела, померла то есть. А дядюшка остался, всерьёз озаботился вопросами здорового питания, пристрастился к умными передачам и приютил совсем уж было пропадающую племянницу, девку неблагодарную, шляющуюся по вечерам где попало и имеющую всего полчаса, чтобы ужин приготовить и свою вину загладить.
***
Жарящаяся картошка пахла на всю квартиру, а, может, даже и подъезд, жирным, вредным и очень-очень вкусным. Подрумянивающиеся котлеты шкворчали уютненько и тоже пахли на всю ивановскую. А в мисочке золотилась квашеная капустка маминой засолки и глянцево поблёскивали даже на вид хрустящие огурчики, размером с мизинчик. И ещё хлеб, утром купленный горячим, прямо из печки, лежал в плетёной корзинке – красота.
Ленка вздохнула, стянула со сковородки ломтик, отвернулась к окну и, остро не любя себя за слабоволие, сжевала картошку, рассматривая собственное отражение в тёмном оконном стекле. Есть захотелось только сильнее, а в животе недовольно заурчало и забулькало.
Ну вот о какой диете может идти речь, когда целый день на ногах, иногда и на перекус времени выкроить не удаётся? Хорошо Миленке с кассы: она маленькая, тоненькая, прям звонкая, и жует одни салатные листья да яблоки. А у Ленки не получается, ей кушать хочется, и если на ночь не съесть чего-нибудь существенного, то потом снится всякое. Например, мамины пирожки с ливером и ещё с малиной. От таких снов по утрам жить совсем неинтересно становится, а хочется плюнуть на всё и домой вернуться. Первым же поездом. Или как в книжке было написано? Утренним дилижансом? Вот им и вернуться.
Ленка, критически рассматривающая собственное отражение, не заметила, когда успела огурчик уцепить, только и поняла, что хрустит. Ну откуда такая напасть? Ведь слово же дала, что к весне дохудеет до вожделенных джинсов! Очень уж ей хотелось именно джинсы заиметь, а никак не получалось, хоть и деньги на них давно отложены.
Только что поделать, если китайцы в купе с турками и прочими «медами ин итали» никак верить не желали, что при попе полноценного российского пятьдесят второго размера можно иметь талию сорок восьмого! Видать думали, что если пятую точку наела, то и на боках «плюшки» будут непременно. А у Ленки ничего такого не было и не наедала она вовсе, вот уродилась эдакой. Мама говорила: «Кровь с молоком!», а один товарищ сказал: «Лошадь гренадерская».
Ну да, с ростом уж ничего поделать нельзя, а вот уменьшить спереди и ещё сзади очень даже можно. Если только картошку жаренную на ночь не трескать. Так ведь не выходит! И джинсы остаются самой что ни на есть розовой мечтой. Брюки с юбками она поднаторела на старенькой машинке покойной тётки ушивать и даже неплохо получалось, а с джинсами-то что делать?
Хотя вон Виталику всё и так нравилось, он Ленку «моя Кардашьяниха[2]» звал.
– Явилась? – хмуро поинтересовался дядюшка с порога кухни.
Видать, ничего хорошего в новостях не показали, вот у него настроение окончательно и прокисло.
– Прости, пожалуйста, – замела хвостом нерадивая племянница. – Я тебе звонила, но ты, наверное, гулять пошёл, а потом я… Мы решили в этом месяце на ревизию не оставаться, а так потихонечку остатки посчитать, хоть по-маленькой, потом разом всё подбить. – Михал Сергееич неодобрительно глянул поверх очков, про остатки и ревизию ему неинтересно было. – Представляешь, меня сегодня покупательница спросила, почему мы продаём творог, который уже кто-то ел. – Дядюшка приподнял кустистые брежневские брови, прошаркал к плите, подозрительно к картошке принюхиваясь. – Ну, просто на ценнике написано: «Творог б/у», вот она и решила. Ну, бэ-у, значит, «бывший в употреблении», то есть, будто его кто-то уже ел. – Дядя хмыкнул как-то неопределённо, но вроде бы неодобрительно. – А на самом деле это значит, что он в бумажной упаковке, – совсем сдувшись, закруглилась Ленка. – Давай, я картошечки положу? Тебе позажаристей?
– Елена, ты удручающе глупа. Это у тебя от матери, – припечатал дядюшка и ушёл из кухни, постукивая по полу палкой – руки отправился мыть.
А племянница ничего отвечать не стала, потому что привыкла уже и ещё занята была, картошку по тарелкам раскладывала. Хотя, конечно, сама-то она придерживалась совсем другого мнения по этому вопросу. И не только она, но и мама, и Алла Николаевна – классная руководительница; и Два-на-Восемь, то есть, Сергей Палыч – директор школы; и Моисей Львович – руководитель самодеятельности, а, по совместительству, начальник Дома Творчества, бывшего Дома культуры.
Моисей Львович вообще её, Ленку, Артисткой называл. Ещё она почти выиграла «Утреннюю звезду» в районе – это конкурс такой, где поют и пляшут. И ей грамоту дали, что второе место заняла, да и то лишь потому, что победительница по-английски пела, а Ленка до такого не додумалась, хотя у неё по английскому пятёрка была, вот второе и заняла.
Так что не прав дядя, пусть и твердит вечно: «Простота хуже воровства» и ещё вот это: «Ты удручающе глупа!» Да и пусть, может, и глупа. Только в уме ли счастье? Вот сам Михаил Сергеевич куда как умён, а жалко его. И не старый ещё, а едва ходит, да и совсем один остался, если, конечно, Ленку с её матерью не считать. Так что пусть ворчит, хоть душу отведёт.
– В программе «Здоровье» сегодня опять сказали ужасающую ересь, – сообщил тот самый вроде как несчастный дядя, о жалостливых мыслях племянницы ничего не подозревающий. – Будто есть какой-то полезный холестерин, только представь себе! Наукой давным-давно доказано, что ничего подобного не существует. Холестерин – это яд и…
Ленка машинально кивала, уписывая картошку, а котлет себе не положила – наказала за обжорство, но всё равно было вкусно и очень горячо. Оказывается, она продрогла и даже не заметила, а картошечка грела изнутри, так что тепло до самых заледеневших пяток растекалось. Да и вечер с реальностью примирял: есть вкусный ужин, а потом будет чай и ещё с получки припасённое на случай дядюшкиной обиды специальное печенье – в жестяной коробочке. Есть привычная недовольная воркотня Михал Сергеича – не молчит, значит, не смертельно провинилась племянница и ничего такого-эдакого выдумывать не придётся, и без вызова «неотложки» ночью дело обойдётся. И скоро можно будет забраться в кровать. Вернее, сначала посуду помыть, потом простирнуть бельишко – и спать. Точнее, не так: сначала посуду помыть, потом простирнуть бельишко, погладить брюки на завтра и спать – вот так будет вернее.
– Елена, ты не слышишь? – въедливый голос дяди ворвался в сытую полудрёму, заставил встряхнуться лошадью.
– Я слушаю, слушаю, – зачастила Ленка, – вот и нас Милена с кассы постоянно про этот холестерин…
– Ты и не слушаешь, и не слышишь, – деревянно постучал пальцем о край стола Михал Сергеич. А дверной звонок, будто заранее с дядей договорившись, залился дребезжащей трелью. – Не открывай, пока не узнаешь, кто явился и зачем.
Выдранная из блаженного покоя Ленка чуть было не ляпнула что-нибудь вроде: «А когда узнаю, что нас пришли убивать, открывать можно будет?» – но, слава богу, удержалась, просто побежала к двери, на ходу пытаясь вбить ноги в слетающие разношенные тапочки.
***
– Привет, – помахала ладошкой Светланка, соседка с седьмого этажа и ленкина почти закадычная подруга. Не такая, как Оксанка, оставшаяся дома, но всё же. – Твой хрыч спать ещё не лёг?
– Нет ещё.
– Пойдём, покурим? – Светланка лихо прокрутила по костяшкам пальцев тоненькую сигаретку, как фокусники монетку. И как так она умудрялась? Ведь сломаться должна сигарета-то! – Разговор есть. Серьёзный.
Лена, заглотив последний кусок огурца не жуя, как анаконда, опасливо обернулась, прислушалась. Старый чайник, только что поставленный на плиту, ещё даже посвистывать не начал, значит, минут шесть есть, закипал он долго. Зато на кухне забубнил маленький телевизор – дядюшка включил очередную передачу со строгими и жутко умными дядечками.
– Ну, пойдём. Только быстренько, ладно?