Ты мое дыхание (СИ)
Мне повезло. В огромном, почти до потолка, холодильнике была целая бутылка молока. А выше на полочке даже мед обнаружился. То, что Ольшанский, похоже, понятия не имел, что на холоде мед не хранят, сейчас мне было только на руку: не придется шарить по кухне, разыскивая его в других местах. А тусклого света фонарей, проникающего сквозь незашторенное окно, должно хватить, чтобы подогреть себе снотворный напиток и побыстрее юркнуть обратно в комнату. На всякий случай.
Я открутила крышечку на бутылке и повертела головой в поисках подходящей посудины. И в следующее мгновенье вскрикнула, разжимая пальцы, когда в кухне неожиданно вспыхнул свет.
Бутылка грохнулась на пол с противным чвакающим звуком, и холодная жидкость окатила мои ноги. Но лучше бы она вылилась мне на голову. Может, это хоть немного помогло бы прийти в себя. Не смотреть так на него. Не пожирать глазами. Не пытаться впитать и запомнить каждую клеточку совершенного тела.
Зачем я согласилась приехать сюда? Зачем выбралась из комнаты и пошла за молоком? Зачем вообще встретила этого человека? У меня ведь даже не получалось скрыть тех чувств, которые он вызывал во мне. И хотела бы, да только где найти на то силы, когда он был таким… таким…
Я никогда раньше не видела обнаженного мужчину. Почти обнаженного, если не считать облегающих и высоко закатанных джинсов. Мой первый и единственный секс сопровождался почти полной темнотой, но тогда мне и не хотелось ничего рассмотреть. А сейчас я в буквальном смысле не могла оторвать глаз.
Его волосы еще были влажными после душа, а на плечах блестели капельки воды. Широченных плечах. Я смотрела на бронзовую от загара кожу, на то, как бугрятся мышцы, как вздымается при дыхании грудь. На ней почти не было волос, лишь тонкая темная полоска посередине. Такая же убегала по животу вниз, скрываясь за поясом брюк. Будто дразня меня. Вызывая дикое и совершенно неконтролируемое желание провести рукой по этим волоскам. Они, наверно, мягкие и шелковистые на ощупь и будут щекотать пальцы. Или губы, если дотронуться до его груди ртом.
О чем я думаю? Что вообще за безумие творится со мной? Хуже всего было то, что он это понимал. Не мог не понимать. Смотрел на меня, и, казалось, этот пронзительный взгляд проникал под кожу, грозя сжечь все внутренности. Я и ощущала себя именно так: будто медленно плавилась в огне. Было больно, страшно… и сладко.
Сбежать бы, спрятаться от него и, в первую очередь, от себя хотя бы в комнате, но для этого надо было как-то обойти мужчину, который перегородил собой вход в кухню. Да и как я могла сбежать, оставив на полу целое озеро из пролитого молока?
Я с трудом отвела глаза от Ольшанского и уставилась на белую лужу под ногами.
— Простите… Я старалась не шуметь, думала, вы спите уже. Хотела молока… и вот.
Наверно, такое объяснение звучало жалко. Нелепо. Так же, как я сама выглядела с перепутанными волосами, красными от бессонницы глазами и в огромной, совсем не по размеру, футболке. А он — мой начальник. Начальник с телом античного бога. А еще он умный и проницательный, и если не уволит меня прямо сейчас, то наверняка сделает это завтра, потому что никакому нормального руководителю не нужны в подчиненных девчонки, которые только и думают о том, как бы оказаться с ним в постели.
— Где у вас тряпка?
Даже если мне грозит увольнение, убрать все равно придется, и лучше это сделать побыстрее, потому что находиться рядом с ним очень тяжело.
Он пожал плечами.
— Если честно, понятия не имею. Обычно здесь убирает домработница. Никогда не интересовался, где она хранит тряпки.
Мужчина повертел головой по сторонам и, обнаружив на полке пачку бумажных салфеток, потянулся к ней. Я, как завороженная, повторила взглядом его движение. Щекам стало горячо. Кажется, его полуголый внешний вид смущал только меня. Сам же он чувствовал себя совершенно нормально. Присев на одно колено, вытащил сразу несколько салфеток и бросил их в лужу. Бумага тут же намокла, а жидкости, кажется, ни на каплю не стало меньше.
Ольшанский хмыкнул и посмотрел на меня снизу вверх.
— Помогайте!
Его взгляд задержался на моем лице, а потом скользнул ниже, и я невольно обхватила себя руками, понимая, что тонкая ткань обтягивает грудь и вряд ли можно не заметить выступающие соски. Стало еще жарче, когда я поняла, куда именно он смотрит. На мои колени, или чуть выше, туда, где заканчивался мой импровизированный наряд.
Я облизала внезапно пересохшие губы и тряхнула головой. Надо чем-то себя отвлечь. Заняться, в конце концов, этим дурацким молоком. Извести на уборку всю пачку салфеток. Да что угодно делать, лишь бы не стоять вот так, плавясь от пристального взгляда, готовой превратиться в такую же лужицу и стечь к его ногам.
Глава 14
Если это была проверка на прочность, то я ее не прошел. И не в том ведь дело, что не привык я видеть у себя на кухне полуголых девиц. В этом-то как раз не было ничего необычного.
А вот в чем действительно было дело, я понять не мог. В усталости? Или в том, что Романовой оказалось слишком много в прошедшем дне? И поэтому я так странно реагировал на нее?
Странно… Если бы это называлось именно так. Но нет, то, что я испытывал, носило совсем другое название. Я хотел эту девчонку. Хотел так, что ни о чем другом не мог думать. Все силы уходили на то, чтобы не наброситься на нее прямо здесь.
Я рассматривал белые капли на ее ногах и думал о том, что никогда в жизни не видел ничего сексуальнее. Даже разденься она сейчас полностью передо мной, это не произвело бы большего впечатления. Откровенная нагота цепляет на уровне инстинктов, я же не просто сходил с ума от желания, но наслаждался той картиной, что была перед моими глазами. И рисовал продолжение. Представлял, как дотрагиваюсь кончиком пальца до ее бархатистой кожи и размазываю крохотную капельку. Одну, другую, чтобы потом скользнуть по ногам вверх, задирая футболку и обнажая бедра. Потянуть выше, избавляя девушку от этой ненужной тряпки. Опустить на стол, нависая сверху и смотреть, смотреть как розоватая дымка смущения покрывает ее с ног до головы. Как растекается румянец по нежному лицу, медленно стекая к груди. Как напрягаются и твердеют соски под моим взглядом и учащается дыхание от осознания того, что я сделаю в следующее мгновенье.
Я безумно хотел это видеть. Поднять опрокинутую бутылку и осторожно вылить оставшиеся капли ей на грудь. Опьянеть от того, как они будут ласкать ее кожу, щекотать, спускаясь к животу и пробираясь в аккуратную ямку пупка. Я уже завидовал этим каплям за то, что они могут касаться ее. Хотел повторить их движение. Глазами. Пальцами. Языком. Слезать все до последней крохи, чтобы потом насладиться только ее вкусом. Потянуть с бедер кружево белья и услышать сладкий вскрик, когда я раздвину ноги и дотронусь губами до горячей влажности. Доводя до исступления нас обоих, чтобы потом повторить все заново, потому что одного раза мне точно не хватит.
От собственных мыслей потемнело в глазах. Я в самом деле был пьян, одурманен этой девочкой, джинсы нещадно давили, а боль в паху сделалась нестерпимой. Это было уже не желание — пламя, растекающееся по венам и бьющее в виски. Последние остатки рассудка таяли, превращаясь в жалкие ошметки, подобные тем размокшим салфетками, что валялись на полу под ногами в луже молока. Они ни на что были не годны, как и мой чертов здравый смысл.
Неужели ты не видишь, не понимаешь, что происходит? Убегай, исчезни отсюда. Оттолкни меня, потому что я сам вряд ли смогу остановиться.
Она не уходила, продолжая мою агонию. Переступила с ноги с ногу, и крошечные белые капельки, соединившись в тоненькую струйку, побежали по коже вниз. Я сглотнул, снова представляя, как слизываю эту струйку языком.
Пальцы помимо моей воли потянулись к ее ногам, повторяя рисунок, оставленный молочной дорожкой. Какая же нежная была у нее кожа! Как самый нежный шелк.