Орден Небесного клинка (СИ)

— Так… а куда спешишь? — на её плечо упала толстая рука.
Мари подсела, крутанулась белым вихрем и вдарила пухлому в пах. Закуска покинула его рот. Бардо вскочила, ударила пяткой под колено коренастого. И кулаком в кадык.
— Я сказала, пропусти! — прорычала Мари, вынув из кармана нож и приставив его к горлу высокого.
— Да ладно-ладно, — главарь поднял руки.
— Мы плофто поболтать, — жестом успокаивал шепелявый.
Бардо растолкала обоих и рванула за поворот. Через десять метров начинался оживлённый тротуар. Сваринно затерялся где-то в толпе.
— Проклятье! — крикнула Мари.
— Ну её нафиг, бежим! — раздалось у неё за спиной.
  
Глава 17. Дерновка
 
Трасса «Альгрид-Ваюта». Полдень.
Перед указателем «Дерновка» Руперт свернул с трассы на просёлочную дорогу. Скорость пришлось сбросить, ведь началась глубокая колея, в которой то и дело появлялась скользкая грязь и мутные лужи неизвестной глубины. За окном раскинулся чисто деревенский пейзаж, на полях стояли припорошенные первым снегом стога сена, вокруг них разгуливали лошади, а у дороги покосились ветхие заборчики, едва удерживавшие собственный вес.
Они выехали в день выписки. Никто не говорил этого вслух, но все понимали, что эта возможность может стать последней для Германа. После микроинсульта старик едва мог передвигаться без трости, часть онемевшего лица так и не восстановилась, левая рука и вовсе не двигалась. А ещё он постоянно уставал и мёрз. Даже в машине он укрылся пледом.
— Я думал, что на такой дороге будет сильно трясти, — произнёс Руп.
— В первый раз, когда я сюда ездил на этой машине, так и было, — Герман высунул здоровую руку из-под пледа и принялся жестикулировать. — Когда я вернулся в Альгрид, то сразу заменил заводские шины и пересобрал подвеску. Теперь идёт мягко, как ковёр самолёт!
— Так вы ещё и механик? — раздался сонный голос Мари.
Изначально, Бардо не горела желанием ехать, но то ли она проявила жалось к Герману, то ли бесплодные недели становились уж слишком унылыми.
Руп глянул на Мари через зеркало. Она улеглась на заднем сиденье, подложив сумку под голову. Прядь волос упала ей на лицо, и Руперт в который раз поймал себя на мысли, что находит её привлекательной. Он мотнул головой, постыдившись — они были родственниками.
— Если чему-то научился на фронте, — дворецкий вырвал Рупа из раздумий, — то руки этого уже не забудут.
— Ещё и воевали? Райан не упоминал.
— В молодости служил военным механиком. Когда Старая Релия вступилась за Астрасию, в войне с Баллашидом, наш батальон одним из первых отправился на фронт. Я состоял в корпусе снабжения: возил на грузовике провизию и разные припасы. Это были самые первые грузовики, которые начали у нас производить. Чудо техники, на тот момент! Однажды на нашу колонну устроили засаду, тогда и случился мой первый и последний бой. Одного раза на всю жизнь хватило, — вспоминал Герман. — Если бы не этот дурацкий морской договор, никто бы Релию в это не втянул, а сама Астрасия не вела бы себя так дерзко.
— Расскажите ещё о молодости, — перевернулась на бок Мари. — Это так убаюкивает.
Герман усмехнулся и продолжил:
— Юность я провёл в этих краях. Мы жили на ферме, весьма недурной по тем временам. Сейчас на том месте птичник стоит, а сын мой живёт на окраине. Родился я в большой семье, у меня было шесть братьев и три сестры. Маленьким я всем хвастался, какой я богач, — тепло улыбался старик. — С годами моё богатство поубавилось, но я рад, что не остался совсем бедняком.
Заходя в поворот, Руперт задумался о собственной бедности. Вернувшись в Альгрид, он мог посчитать себя нищим, но тогда он не знал, что члены Ордена — тоже его родственники. Пусть он и не мог точно определить степень родства.
«Выходит, я даже без Райана не бедняк?».
— В восемнадцать меня с парой друзей забрали в армию, но служить вместе не довелось, — продолжал Герман. — Как вернулся с фронта, узнал, что родители развелись. Ферму они продали и купили раздельное жильё помельче. Отец тогда перебрался в Альгрид и предложил мне работу у Свиверов. Я сразу согласился. Не помню, кем я числился по бумагам, но занимался всем подряд, а жил вместе с отцом. Каждое утро мы ездили в особняк на телеге нашего соседа; тот, кажется, на лесопилке работал. Мы расплачивались с ним чекушкой раз в неделю, — Герман прикрыл глаза, а голос его стал вялым. — Женился я поздно, ребёнка мы завели ещё позже. Примерно тут моя молодость и заканчивается.
 
Старик погрузился в сон, под мерное урчание двигателя. Руперт вспомнил, как перед поездкой открыл дневник брата. Райан писал:
«Сегодня отметили день рождения Германа. Он решил остаться в особняке. Ну а я решил запретить ему любую работу. Делал всё сам вместе с остальной прислугой, пусть и не всё получалось. Ему явно было неловко сидеть без работы, так что я вытащил его в город. Хотел прикупить ему что-нибудь, но ему ничего не нужно. Тогда, я решил отвезти его на рыбалку на ту самую ламбушку, где мы удили с папой. Он прямо-таки расцвёл, редко вижу у него такую улыбку. Он поймал две щуки, а я всего пара окушков».
«Интересно было бы посмотреть, как Райан прибирается и протирает тарелки, — подумал Руп. — Не удивлюсь, если он что-то разбил. А вот Герман…».
Руперт не помнил ни одного дня рождения дворецкого. Обычно старик брал выходной и уезжал в Дерновку или к другой своей родне, что живёт в окрестностях Альгрида. Похоже, Райан стал первым из Свиверов, кто организовал Герману праздник. За столько лет верной службы дворецкий заслужил куда больше. Руперту не стоило отставать, следующий день рождения… он осёкся.
«Следующий день рождения…».
Мари уже давно спала. Руперт поймал себя на том, что вновь смотрел на неё, он постыдился и уставился на дорогу. Но и Бардо была хороша! Как они вернулись из Болунтура, Руп то и дело ловил на себе её взгляды. Взгляды, которые она каждый раз спешила отвести.
Дома вокруг стали чаще, тут и там люди собирали сено, в последние разы выпускали скотину на поля, мужчина с кустистой седой бородой утеплял крышу, а у соседнего дома трое детей кололи дрова.
Свивер направил машину через мост, и они въехали в Нижнюю Дерновку. На самом деле Верхней и Нижней их звали теперь только старожилы. Посёлок начал разрастаться ещё при молодости Германа, и два селения вскоре слились в одно, а мост через одноимённую реку лишь укрепил их.
Вдали, за очередным поворотом показалась ферма. Последняя ферма во всей Дерновке. Домик был простым, но выглядел уютно и опрятно. С пóля за домом и большей части грядок уже собрали урожай, как и с одинокой груши росшей у самого забора.
Когда Руп остановил машину перед калиткой, он аккуратно разбудил Германа, тронув того за плечо. Увидев вышедшую на крыльцо женщину с укутанным в пелёнки младенцем, старик улыбнулся и поспешил выйти из машины. Мари потянулась, зевнула и тоже вышла на улицу, Руперт заглушил мотор и открыл багажник. Пока Свивер доставал чемодан, к нему подошёл дворецкий.
— Руперт, — старик тронул хозяина за локоть. — В моей спальне во втором ящике комода под брюками лежит трофейный пистолет. Я его ещё с войны привёз. Это я тебе на всякий случай говорю, мало ли что…
Свивер недоумённо нахмурился, но ничего сказать не успел — со стороны колодца подошёл мужчина с двумя большими вёдрами, полными воды. Он был старше Рупа лет на десять, с широким лицом, щетиной, тёмными курчавыми волосами, весёлыми глазами и шапкой набекрень.
— Батя! — мужчина с плеском поставил вёдра и обнял Германа. — Что с твоей рукой? Ты чего с тростью?
— Здоровье подвело недавно, но ты не переживай, сынок. — Явно не желая развивать тему, дворецкий повернулся к попутчикам: — Это Руперт Свивер и Мари Бардо.
— Уильям, — протянул руку мужчина. — Много о вас наслышан. Даже как-тоть неловко… принимать эких важных гостей.
Мари успокоила жестом.
— Всё в порядке, — Руперт пожал руку Уильяма и кивнул на женщину с ребёнком. — Поздравляю! Как назвали?