Карнивора (СИ)

«Но он говорит неправду!»
«Он говорит ту правду, которую считает истиной».
«Почему ты его держишь здесь?»
«Потому что он лучший Мастер менталистики, который согласится учить детей — и потому что он великий маг. Сегодняшний день это наглядно показал».
Тишина. Ступени.
«Ты сказал, что мы пытались друг друга убить. Почему?»
«Потому что вы оба позволили своему хедийе действовать за вас, воспользовались его силой. Это очень заманчиво. Тебе не раз захочется сделать это, Марика. Но запомни, пожалуйста — никогда, ни при каких условиях не призывай на помощь Волка. Он сильнее тебя в тысячи раз».
«Мама тоже не разрешала мне говорить с ним».
«Твоя мама очень мудрая женщина. И очень хороший маг».
«Но она не маг. Она ведьма».
«Она входила в Круг, Марика. Всякий, входивший в Круг и осознавший его силу — маг. Даже если он больше никогда не сотворил ни одного заклинания».
Тишина. Перила вьются блестящей змеей вдоль стен.
«Почему Мастер Тит поставил щит? Он же Мастер менталистики».
«Он и не ставил его. Щит поставил Дориан. Тит мысленно усилил заклинание Дора и принял большую часть удара на себя».
«Удара?»
«Когда маг-протекционист ставит щит, который не защищает его самого, он становится уязвимым. Опытный маг может оценить силу угрозы и свои возможности и, вероятно, не пойдет на верную смерть».
«А Дор? Он… пошел на верную смерть?»
Тишина. Лестница заканчивается маленькой площадкой с низкой дверью, а за ней — прохлада вечерних сумерек, пустынная просторная галерея вокруг небольшого внутреннего дворика с фонтаном — и две фигуры, почти незаметные в тени колонн.
Их лица нельзя различить в полумраке — но Марика не сомневается в том, кто это.
Потому что в воздухе стоит запах яблок и меда. Родной, знакомый запах.
* * *
Они завтракали за одним столом. Старые друзья Кита смотрели издалека с недоумением, старые враги Марики — с разочарованием. Однако тем троим, кто привлекал столько внимания, было совершенно все равно, как на них смотрят. Они делились важными откровениями.
— Я решил оставить медицину, — заявил Кит, не очень внятно, потому что рот у него был набит овсянкой.
Марика одобрительно кивнула, но ответила не сразу, решив сначала все же проглотить еду.
— А я завязываю с менталистикой.
Кит довольно тряхнул челкой. На некоторое время повисла тишина, после чего оба уставились на Дора. Тот не торопясь дожевал кусок лепешки, и только после этого, кажется, заметил, их взгляды.
— Что? Я не собираюсь ничего бросать.
Кит и Марика переглянулись. Они уже собирались возмутиться, когда рядом внезапно возник Тоби — один из старых друзей.
— Тилзи, вас ищут.
Кит небрежно обернулся.
— Кто?
— Мастер Леви. Он говорит, что пришла какая-то женщина. Дебора, кажется…
Кит и Марика снова переглянулись. Хором выдохнули: «Дора!..» — и бросились бежать.
* * *
Пока оба не увидели одинокую фигуру на тенистой дороге, идущей вдоль школьной стены, они и не знали, как много забыли. Сознательно и последовательно, вырезая из памяти фрагмент за фрагментом, они стирали то, что могло заставить сожалеть, сомневаться, спросить себя: «Все ли я делаю так?» Дора, Кейза, Лагит — все трое учили детей постоянно спрашивать себя об этом. Это было тяжело, неприятно, сложно. Отказаться от этого вопроса, позволить вихрю Силы, живущей в Кастинии, захватить себя, закрутить, направить к восхитительному и неведомому, было значительно проще. Но лицо Доры спрашивало — и требовало ответа.
И одновременно давало ответ. При виде нее оба знали, что именно сделали не так. Они не просто позволили себе забыть ее. Они позволили себе забыть про нее.
Первым заговорил Кит. Возможно, ему было легче, бремя его вины не давило таким неподъемным грузом, не втаптывало в землю невыносимым стыдом. Поэтому он мог говорить. Подобрать правильные слова, попросить прощения, не утратив собственного достоинства.
Впрочем, Кит всегда умел подбирать правильные слова. Он был Лисом.
 
Он говорил, Дора улыбалась вежливо, дружелюбно и немного устало — но ведь она проделала к ним долгий путь. Он спрашивал про Кейзу и Лагит, про Тура Кийри и Ану, про горы и Лес. Дора отвечала ему.
Марика молчала.
Кит рассказывал про свое обучение в школе, про классы и мастеров, заклинания и книги. Дора внимательно слушала.
Марика молчала.
А когда наконец у Кита закончились все слова, которые можно было выстроить в правильном порядке, сложив их в хорошие и красивые фразы, она спросила Дору хриплым от волнения голосом:
— Почему ты мне ничего не сказала?
Марика была Волком. И знала, что нападать надо первой.
Доброжелательная улыбка исчезла с лица Доры. Осталась только усталость — и Кит увидел, что дорога была ни при чем. А еще увидел, что ему пора уходить. Он обнял Дору, пообещал, что постарается написать — понимая, что скорее всего никогда не напишет, и так же понимая, что она не будет ждать от него письма. Дора знала его достаточно хорошо. Должна была знать.
Когда Кит скрылся за калиткой, бесшумно распахнутой перед ним Мастером Леви, Дора внезапно отвернулась и медленно побрела по аллее прочь.
— Ты куда?! — испугалась Марика, мгновенно перестав быть Волком.
— Идем, — отозвалась Дора, не поворачивая головы.
Марика поплелась следом.
Долгое время они шли вдоль стены, и только деревья нависали с двух сторон. Чуть погодя Дора свернула на незаметную тропинку, спускавшуюся по склону холма. Коричневая сухая земля осыпалась под ногами, пахло старой хвоей, листвой и живым Лесом — не садом, как внутри Кастинии, а именно Лесом. Марика глубоко вдохнула этот запах, позабытый и знакомый одновременно, а потом деревья расступились, и они вышли на небольшую лужайку, с который открывался вид на весь город. Марика застыла в изумлении. Внезапно вспомнила, что мама, наверное, давно знает это место, и снова разозлилась.
Дора медленно села на мягкую густую траву, обернулась и впервые посмотрела на Марику прямо. Усмехнулась и похлопала по земле рядом с собой:
— Иди сюда.
Марика упрямо стояла на месте.
— Я очень устала, — спокойно продолжила Дора, — и, если мне так и придется оборачиваться на тебя, я сверну себе шею. Подойди и сядь, Марика.
Это оказалось сильнее нее — привычка слушаться мать, когда та говорила таким тоном, была слишком велика. Ноги сами собой сделали шаг, сами согнулись, чтобы опуститься рядом с Дорой. Так что протест Марики теперь выражался только в плотно сжатых губах и нахмуренном лбу.
— Ты спросила меня, почему я тебе ничего не сказала, — тихо начала Дора, устремив взгляд на город внизу. — Справедливый вопрос, хотя ты никогда меня об этом и не спрашивала. Если бы ты захотела узнать, кто твой отец, я бы сказала тебе правду.
«Откуда мне было знать?» — хотела возмутиться Марика — но Дора заговорила дальше, не дав ей вставить слово:
— Ты не спрашивала — однако я все равно собиралась рассказать тебе, как только тебя примут в Кастинию. Но тебя в школу не взяли.
На этот раз Дора замолчала надолго, и Марика пробормотала:
— Ты все равно должна была сказать.
— Должна? — с усмешкой переспросила Дора. — Может быть. Но представь себе, что бы ты почувствовала, если бы узнала, что тебя не принял в школу собственный отец?
Марика не сразу нашлась, что ответить.
— Я боялась, что ты не захочешь и слышать о том, чтобы учиться здесь — а я не оставляла надежды, что это удастся устроить тем или иным способом. Но я была уверена, что, узнав об Ирги такое, ты не пожелала бы и слышать о Кастинии.
 
И снова Марика не смогла возразить. Она вспомнила, что чувствовала, когда первый раз спускалась из башни Магистра. О, ей бы точно не захотелось иметь с ним дела!
— Прости меня, — неожиданно совсем тихо сказала Дора, — я оказалась не самой лучшей мамой.