Карнивора (СИ)

И Марика поняла, что это ее единственный шанс. Она подошла к бадье, потрогала воду и демонстративно поморщилась:
— Да уж, кипяток не помешал бы.
Мальчик тоже поморщился, но бросил:
— Сейчас принесу, — и исчез за маленькой боковой дверцей.
Марика стрелой подскочила следом за ним, одним рывком подтащила ближайшую бадью, и подперла ею полотно, поставив углом на маленькую неровность в полу. Проверила дверь — та не поддавалась. Тогда Марика подбежала ко входу и заперла его на засов. На мгновение замерла, с трудом переводя дыхание, но тут же спохватилась и дрожащими руками стала стаскивать с себя одежду.
У нее было время, пока мальчик греет кипяток, но на всякий случай она сразу начала громко петь и плескаться уже сейчас, быстро намыливая голову и смывая пену. К тому моменту, как послышался первый недоуменный стук в дверь, Марика уже натянула на себя подштанники и рубаху, прилипшие к мокрому распаренному телу. Продолжая громко напевать, она оттащила бадью от двери и дернула ее на себя.
— Что случилось? — пробурчал с подозрением мальчик, держа на вытянутой руке блестящий медный чайник, исходящий паром. — Я стучал и стучал!
— Не знаю, — пожала плечами Марика. — Дверь заклинило?
— С чего бы, — пробормотал мальчик, а затем неодобрительно покосился на мокрые волосы Марики. — И зачем я воду грел?
— Прости, — легко отозвалась она, возвращаясь к скамье. — Надоело ждать.
— Ишь какой резвый, — пробурчал мальчик, но больше ничего не сказал — Марике этого было достаточно. Она схватила последний предмет одежды, который оказался балахоном темно-коричневого цвета, явно уже ношенным не одним поколением других учеников, и натянула его поверх рубахи и подштанников. Хотела было обуть свои старые башмаки — но мальчик молча указал под скамью, где стояла странная обувь, что-то вроде подошвы на шнуровке.
— Это что? — удивилась Марика, подняв их с пола.
— Сандалии, — отозвался мальчик не менее удивленно и продемонстрировал свою ногу, зашнурованную до колена. — Здесь все такие носят.
Марике потребовалась помощь — она не понимала, как обматывать и крепить шнурок, — но в конце концов, чистая, обутая и одетая, она вышла из купальни в галерею. И тут же снова чуть не получила яблоком в лоб.
— Привет.
Дор, одетый точно так же, как и Марика, стоял у одной из тонких колонн, подпиравших галерею, и грыз яблоко.
— Тоже в руки упало? — спросила Марика, откусывая от своего. Оно было таким же кисло-сладким, как и предыдущее.
— Ага, — невозмутимо отозвался Дор.
* * *
Много лет спустя, оказавшись в том краю, где яблонь раньше никогда не было, она попробует вырастить хотя бы одну. Прочитает трактаты знаменитых садовников, будет призывать на помощь магию и читать над маленьким черенком заклинания и наговоры. И у нее получится. Яблоня зацветет весной, и на исходе лета, сняв с ветки первый, еще не до конца поспевший плод, она, плача от радости и грусти, надкусит яблоко. Сок, смешиваясь со слезами, потечет по подбородку — а она будет вспоминать и этот день, и все последующие, все горы яблок, собранные и съеденные в Кастинии — и улыбку того, кто впервые угостил ее. Улыбку, которая навсегда будет иметь для нее кисло-сладкий вкус.
* * *
Мальчик отправил их в дормиторий. Здесь спали все вновь прибывшие ученики, пока выпускники, покидавшие Кастинию, не освобождали для них свои комнаты. Там Марику и Дора встретил другой слуга, постарше, который показал их кровати и рассказал правила жизни в школе и распорядок дня. Марика, только что испытавшая, чем для нее обернется необходимость день за днем притворяться мальчиком, внимательно слушала слова вроде «еженедельных купаний», но удивительным образом сейчас ее это не беспокоило. Быть может, потому, что рядом стоял Дор, громко хрустевший яблоком и всем своим видом демонстрировавший безграничное спокойствие и умиротворенность.
После ухода слуги они некоторое время просидели в пустой спальне, поедая яблоки, в неисчислимом количестве водившиеся в карманах балахона Дора. Потом четыре раза прозвонил колокол, оглашая время обеда, и они направились в трапезную, следуя скорее за шумом голосов, чем указаниям слуги. С Дором Марика почти забыла, где она и зачем здесь оказалась, но каждый шаг по галерее все настойчивее напоминал: Кит.
 
Еще чуть-чуть, и она увидит его.
Она уже не слышала, что говорит Дор, только пыталась стряхнуть растущее напряжение — было ли оно в руках или в сердце? Они шли в толпе, Марика пыталась найти среди множества стриженых голов знакомый, ни с чем не сравнимый медово-золотистый цвет — но нигде не находила.
А потом они оказались в огромном зале, где в конце длинных столов ученики постарше раздавали остальным еду. И среди них она увидела его.
Он еще вырос — и повзрослел. Лицо вытянулось, подбородок и нос стали острее. Кит смеялся, переговариваясь с друзьями, и одновременно с безошибочной точностью наливал похлебку в миски. Марика покраснела — в который уже раз за день? — и, опустив глаза, встала в очередь. Дор позвал ее к другому столу, где ждать было меньше — но она только упрямо тряхнула головой.
Очередь двигалась медленно.
Двадцать человек впереди. Рядом за стол садятся ученики, стучат ложками, тянутся к корзинам с хлебом.
Пятнадцать человек впереди. За столами остается все меньше мест. Кто-то отталкивает Марику в сторону, чтобы протиснутся к скамье.
Десять человек. Она уже слышит, что именно говорит Кит — что-то про прошедший урок. В перерыве между двумя мисками он что-то показывает руками — все вокруг громко смеются.
Пять человек. Она слышит, что его называют «Тилзи».
Тилзи. Тиласи. Лис.
Мальчик перед ней отходит в сторону. Марика шагает вперед и заставляет себя поднять глаза. Сейчас Кит увидит ее. Обрадуется, удивится…
Внезапно Марику поражает мысль, что он может ее выдать. Кит не знает, что она — мальчик, что она здесь тайком. Слова приветствия застревают в горле, она протягивает миску, на мгновение встречается с ним глазами…
Взгляд Кита равнодушно скользит по ее лицу и опускается на миску в руках, а потом кто-то рядом говорит: «Тилзи!» — Кит оборачивается, а Марика отходит в сторону, делая шаг, как в тумане. Она не видит, куда идет, кто-то снова толкает ее, кто-то кричит ей что-то на ухо. Толстый мальчишка внезапно подскакивает и с воплем: «Пополнение!» вырывает у нее миску из рук. Марика стоит посреди прохода, она мешает другим, не дает пройти.
Теплая сильная ладонь хватает ее за запястье и тянет на себя, другая рука обнимает за спину и заставляет сесть на скамью. «В другую сторону, Маар» — шепчет ей кто-то, и она понимает, что нужно перекинуть ноги и повернуться к столу. Перед ней стоит похлебка, и тот же голос говорит: «Ешь», дает в руки ложку — и кладет рядом яблоко.
Она поднимает голову — и видит улыбку Дора, широкую, радостную, беззаботную. «Не переживай, — говорит он, — здесь у всех новичков отбирают еду, если зазеваться. Но нам и одной порции хватит». И он прав — похлебки в миске много. На двоих вполне достаточно.
Они едят, передавая по очереди ложку и откусывая от одного яблока. Кто-то хлопает Марику по плечу, и голос Кита раздается совсем близко:
— Это ты сегодня разбил окна у Тита?
Марика застывает, она не знает, что ответить, она не может обернуться. И тут же слышит, как Дор отвечает спокойно:
— Да, это он.
— Молодец, — хвалит Кит, снова хлопает Марику по плечу и уходит. Она не оборачивается, но точно знает, что его больше нет рядом. Что он снова где-то очень-очень далеко.
 
— Тоже не любишь, когда к тебе так пристают? — спрашивает Дор невозмутимо.
— Да, — глухо отвечает Марика, приходя в себя. — Не люблю.
— И я, — Дор берет из ее застывшей руки ложку и не спеша ест похлебку.
А потом он поворачивается к Марике, она смотрит в ответ и видит каждую прожилку его теплых карих глаз. Дор говорит тихо и уверенно: