"Фантастика 2023-125". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)
Вот молодуха до источника добежала, на коленках лбом оземь побилась, водички зачерпнула и тихонько засеменила обратно, стараясь воду не пролить. Сладкая вышагивала к ней не спеша. А куда торопиться? До куда дойдёт, оттуда и начнёт. Не ушла она далеко от поляны ещё и по той причине, что для представления ей был нужен зритель. Без зрителя шут [96] — рукоблудный баламут, а Сладкая таким пороком не страдала. Нет, пороков в ней было хоть отбавляй, больше чем живого веса, но только таким, точно не страдала.
— Дай сюды! — рявкнула она во всю глотку семенящей к ней молодухе, — дура рукожопа. Ты на хуя столь воды то напиздякала, мокрощелка ты зловона!
Девка от неожиданности вздрогнула, пролила немножко воды на руки, округлила глазёнки и хотела было уже рот открыть, но вовремя спохватилась, насупилась, уткнувшись взглядом в миску, и прошла мимо этой разъярённой глыбы жира.
— Стоять! — взревела та из-за спины оглушающим, истеричным воплем, — ты чё ж сучка драна, не вишь кто пред тобой речи мечет?
Молодуха опять только вздрогнула, но услышав впереди заливистый смех всего бабняка, потопталась на месте, состроила на губах злостную ухмылку и зашагала быстрее.
— Да я тябя двух дырчату пальцем порву, как колом берёзовым, — продолжала визжать Сладкая, уже не успевая за быстрым шагом молодухи, — я тябя вичконогу сиськой заябу, замучу! Как смешь ты об ближницу самой большухи мохнатку вонючу вытирать! Стоять, пиздятиныкусок, куды съёбываешь?!
И тут Сладкая не выдержала собственного таланта, и сама подключилась к общему шквалу хохота со слезами падая на четвереньки, визжа при этом и хрюкая, как свинья. У молодухи у самой чуть «хым» через нос не выскочил, и она просто чудом удержалась, чтоб не издать этого мерзкого звука. Она тут же до боли закусила губу. Боль не дала ей заразиться этим идиотским весельем и буквально бегом уже донесла миску до покатывающейся большухи. Та, как и все, на испытуемую не смотрела, а хохотала над Сладкой, которая уже сама так заливалась, что даже стоя на четвереньках, ползти была не в состоянии…
Дануха опять очнулась, но уже с улыбкой на губах, а только что звучащий в ушах заливистый, заразный бабий хохот, сам по себе перетёк в сорочье воркование, где-то совсем рядом у правого уха. Она повернула голову и всё также улыбаясь, скрипуче выдавила из себя:
— Воровайка.
Сорока встрепенулась, запрыгала по песку, закудахтала, затрещала, безостановочно меняя звуки. Она радовалась, как дитя.
Дануха, опираясь на локоть, превозмогая боль в руке, села. Опять расцвела в улыбке, вспоминая только что приснившуюся Сладкую, и стала корячиться, как и та. Сначала переворачиваясь на колени, а затем с колен на ноги. Сперва у неё ничего не получалось. Голова заболела, как кольнул кто, а после закружилась и её рвать давай. Утереться не смогла, руки не слушались, но стало как-то легче и на следующем рывке, ей удалось встать на ноги. Расставив их широко в стороны и качаясь, как поплавок на волнах, она, стиснув зубы, прорычала сама себе:
— Стоять!
Помотылявшись так какое-то время, Дануха сделала первый шаг. Затем ещё, ещё. Каждый такой шажок отзывался колющим ударом по голове. Одна единственная мысль сверлила болезненное сознание «Надо идти». Она, не думала куда идёт, зачем идёт, только знала, что надо. Прошагала вдоль бугра, на который взбиралась давеча, когда услышала сорочью тревогу, дальше, до пологого подъёма, скорее по старой привычке, чем осознано. Вскарабкалась на верх и замерла при виде баймака. Так замерев, она стояла долго. Стояла и плакала. Дануха до этого дня думала, что уже совсем разучилась это делать. Оказывается, нет. Баймака больше не было. Мёртвые, чёрные головёшки, чадили в небо белёсый дым на месте каждого жилища. Все до одной землянки были сожжены. Воровайка и та заткнулась, сидя у неё на плече, лишь время от времени вертела своей бестолковой головой, наклоняя её то вправо, то влево. Как будто не веря в то, что увидела одним глазом, и перепроверяла другим.
Наконец, вековуха глубоко вздохнула, выпрямилась и резко перестала лить слёзы.
— Чё эт я? — спросила она и повернувшись к сороке, добавила, — слышь, пархата, мяне вродя как родничок кличет. Чуяш?
Сорока глубокомысленно наклонилась, заглядывая хозяйке в лицо, с видом, «чё эт ты хозяйка, сбрендила чё ли?» и звонко щёлкнув клювом, чуть Данухе нос не прищемив. Та отдёрнула голову, вновь ощутив боль где-то в области лба и сплюнула:
— Тфу, тупа, чё с табою балакать? Айда.
Она развернулась и тяжело передвигая ноги, пошла к змеиному источнику.
Шагала так она очень долго, или ей показалось, толи время уже было к вечеру, она ведь понятия не имела сколько времени проплавала в реке, да провалялась на песочке. Но выгоревшие дома, говорили ей, что долго. Толи она действительно плелась, как обожравшаяся улитка, но до родника она добралась, когда начало смеркаться. Упав на колени перед прозрачной лужей, из которой утекал ручеёк, она вымерила взглядом примерное расстояние, а затем повалилась на огромные, мягкие груди, больно ударившись больными и бесполезными культяпками рук о землю, нырнув в воду родника, чуть ли не всей головой целиком. Откинула голову назад, хватая воздух, а затем медленно опустив в ледяную воду пылающее лицо, принялась жадно пить, до ломоты в зубах. Опять вынырнула, не открывая глаз отдышалась и опять нырнула, упиваясь чистой и вкусной влагой.
Наконец, ломота в зубах стала нестерпимой и Дануха вынырнула окончательно. Одна из её седых кос расплелась и волосы разбросались по воде. Положение было хуже не придумаешь. Встать она из него не могла, а перевернуться не давал страх за переломанные руки, что лежали плетьми вдоль туловища. Баба повернула голову на бок, так удерживать её на весу было легче и в таком положении замерла, успокаивая саму себя:
— Чуток, пярядохну, собяруся и пярявернуся.
Но только она прикрыла веки, собираясь передохнуть, как совсем рядом почувствовала огромную силу, которой могла обладать только природная нежить, не меньше. Она резко распахнула глаза и даже перестала дышать, прислушиваясь. Дануха собралась и стараясь не подмять под себя сломанную руку, для чего изгибаясь, как только могла, крутанулась, но избежать боли не получилось. Она вскрикнула. В глазах опять потемнело, но на этот раз не на долго. Матерно подвывая, она медленно открыла глаза. Прямо над ней, чуть наклоняясь, показалась Водная Дева. Не молодая, но и не вековуха. Дануха аж дух перевела, поняв, что это не матёрая Чертовка за ней пришла. Тёмно-зелёные волосы, цвета спелой травы, шевелились и спутывались между собой. Лик ей был серьёзным и спокойным.
— Я думала ты не придёшь, Дануха, — начала Дева приятным грудным голосом и когда она говорила, то по всему телу пробегала рябь в такт её голосу.
— Будя здрава Дева, водь хозяйка, — приветствовала её Дануха, валяясь на спине и задирая ко лбу глаза, что делать было до ломоты больно.
Наконец, она перестала пытаться разглядеть собеседницу и закрыв глаза, расслабилась.
— Прихворала я маненька, Свята Водяница. Ручки сломаны, не упярёшься, ножки больны, не побегашь, башка дырява, то и дело спать просится.
— Это не проблема, Дануха. Это поправимо.
— Да будь уж добра, Дева дивна, — устало и еле шевеля губами начала Дануха попрошайничать, но Водяница уже и без её просьб начала действовать.
Одной рукой она коснулась лба и вековухе почудилось, будто ледяная сосулька проросла от её прикосновения куда-то прямо внутрь головы и замерла там, заморозив все её мозги и обездвижив полностью всё тело, сделав его как не своим, совсем, и ни чему не чувствительным. Затем она погладила её по голове другой рукой, ото лба к затылку. Дануха почувствовала на этот раз, как тёплая, подогретая вода сквозь кожу и кость черепа просачивается внутрь головы, растекаясь внутри и растапливая сосульку. В мозгах прояснилось, стало легко и безмятежно спокойно. Потом эти процедуры Дева проделала с переломанными культяпками. Так же сначала одной рукой, от чего Дануха как-то сразу перестала их чувствовать, а затем другой, оживляя, оттаивая и приводя к привычному состоянию. Большуха, всё ещё лёжа на спине, подняла обе руки к глазам, сжала пальцы в кулаки, разжала и так как с ней больше ничего Воляница не делала, то поблагодарила: