"Фантастика 2023-125". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)
Достигнув первых ворот в деревянном частоколе, она опять остановилась, озирая ворота и прилегающий к ним частокол своей лучезарной, хищной улыбкой. Подняла руку и кому-то ласково велела:
— Откройте ворота.
Тут же послышалась беготня, шум, грохот и ворота распахнулись. Здесь её встречали восемь лучников. С ними она велела сделать тоже самое и поскакала дальше, минуя внешний город, где по дороге никто не встретился. Наконец подъехала к воротам внутреннего круга. Опять внимательно и хищно осмотрела их и так же велела кому-то их открыть. И последние ворота распахнулись, но тут вместо лучников, их встретили пацаны, притом абсолютно разного возраста, от мала до велика, но старшему было не более лет четырнадцати. Зорька осмотрела их внимательным взглядом, с кем-то персонально поздоровалась, потом подъехала к одному, видимо самому старшему и спокойным голосом позвала из-за спины Малху.
— Малхуш, — проговорила она с тоном, будто сейчас познакомит девку с завидным претендентом на её сердце, — вот этого змеёныша придуши по-тихому.
Малхе дважды повторять не пришлось. Затем Зорька обратилась к другому:
— Капенька, ты ль это?
— Я моя богиня, — пролепетал щупленький пацанчик, расплываясь в улыбке раболепия.
— Атаман где?
— Так у себя. Хвор он и Хабарка при нём. Из города приехала лечить.
— Во как! — удивилась не сказанной удаче Зорька, возможности расправиться сразу с двумя ненавистными, и обращаясь ко всем сказала, — стоять меня ждать.
Но никуда не поскакала, а наоборот спрыгнула с Солнышка, достала со Спокойной пояс с огнём и пошла пешком по укатанной дорожке. Подошла к кибитке не со входа, а с боку, к открытому окошку. Тихонько так подошла, будто чувствовала, что услышит нужный ей разговор. Она сразу узнала лебезящий голос Хабарки и глухой, болезненный голос своего мужа. Ещё подходя она издали услышала его требовательный голос:
— Позови жену!
«Опаньки! Эт он меня зовёт, иль скорей всего другой обзавёлся», — тут же подумала Зорька, тем более ответа от Хабарки она не услышала, та говорила тихо.
— Как нет! — вновь рявкнул Ардни, — А где же они? — и после небольшой паузы, во время которой Зорька уже подошла в кибитке вплотную, тише добавил, — я их тоже убил? Всех?
— Да, — ответила спокойно Хабарка, и тут же заискивающи и наигранно лживо запричитала, — одни мы с тобой остались атаман. Видно судьба нас связала. Давай я тебе тело протру прохладной водой, горишь весь.
«Хабарка, — подумала про себя Зорька, — ты не исправимая сучка».
С этой мыслью она тихонько, насколько смогла приоткрыла входную шкуру. На его лежаке, спиной ко входу сидела Хабарка, закрывая собой и его от Зорьки и Зорьку от него. Матёрая пронырнула ужом в кибитку и вынув сосудик с огнём, выпрямилась в полный рост. И тут не удержавшись, решила оторваться напоследок:
— Хабарк, подруг, — спокойно и как бы между прочим проговорила Зорька, упираясь спиной на входной косяк.
Бабу как плетью стегнули. Она крутанулась сначала, потом соскочила на ноги и попятилась, сделав несколько шагов и тут же в чём-то запутавшись, остановилась. А Зорька продолжала всё тем же тоном:
— Опосля Шумного то в твоей пиздище его огрызок, как стрела в ушате болтаться будить. Тебе эт нать?
Славу она никуда не девала, а муженёк её был сухой, без Сомы и это не могло не подействовать. Она посмотрела на него ласковой улыбкой и тот застонал, выпуская по слезинке из каждого глаза.
— А ты заткнись! — рявкнула Зорька на автомате включив бабью прибивалку, от которой атаману было ни тепло, ни холодно, а вот Хабарке прилетело опять и на этот раз по полной.
Её тряхнуло, она взвизгнула и сорвав занавеску с бабьей половины, вообще запутавшись, рухнув на пол у второй лежанки. Глазки атамана блестели полные раскаяния и любви. Зорька посмотрела на него и вдруг весело проговорила:
— А не буду я вам речи тут красивые толкать. Идите вы все в жопу не мытую.
И с этими словами со всего маха запустила сосудик в каменный очаг, тут же выпрыгивая из кибитки, как учил Данава. Но даже её прыти не хватило. Содержимое разбившегося сосудика ухнуло так, что Зорьку просто выбросило и она похоже своей головой входную шкуру сорвала. Ещё в полёте она услышала душераздирающий визг Хабарки и как только он стих, рухнула на землю. Хорошо трава была густая, а то б все руки раскарябала, пока тормозила.
Через какое-то время к ней подскакали Елейка с Невой и перепуганными глазами уставились на лежащую на траве Зорьку, расплывшуюся в улыбке полного блаженства.
— Всё девки, кончено, — тихо сказала она, похоже и не думая подниматься.
— А что с пацанами делать? — тут же спросила Нева.
— Берите в полон. Вяжите их хоть за яйца и тащите к нам в лагерь на расплод.
Девки тут же рванули обратно, и Зорька услышала, как удаляющаяся Елейка орала во всю глотку своим подругам:
— Матёрая велела их за яйца вязать и тащить в лагерь плодиться.
— Вот дуры, — растягиваясь в улыбке и закрывая глаза, пробубнила себе под нос Зорька и схватив себя обоими руками за окаменевшие груди, с грустью продолжила, — вот же сволота, опять доиться пора…
Эпилог
Удушье. Мерзкое дыхание болот, дыханье смерти. Огрызки трупов молодых берёз, торчащие из мутных вод и кочки мха, лишайной бляшкой, как нарывы разбросаны на грязной, зелено-ржавой жиже. Зловонье тухлое, смердящей тишины покоя, закутанный сплошною паутиною удушья. Здесь умирает всё, что дышит воздухом небесным. Мы, обречённые дышать, чем попадя дышать не можем. Так было есть и будет. Начало воздуха вдыхая мы живём.
О, жажда. Болотная вода, насквозь пропитанная гнилью вода убийца, мертвечины жидкость бурлит, киша холодным, тухлым газом. Урочище заразы, яда и отравы. Здесь умирает всё, кому знакомо чувство жажды. Обречены мы пить, но что попало пить, не можем. Так было есть и будет. Начало водное мы пьём и тем живём.
Как странно видеть на краю болота еле приметный проблеск чистых вод. Там из земли бьёт ключ, родник всего живого и чистая вода, младым, игривым змеем бежит в густую тень лесов в себя вбирая ароматы леса. Как странно: гиблое болото и душит жизнь, но жизнь и порождает. И этот лес, который водный змей украдкой проползает, кореньями пьёт воду из него. И сам живёт и воздух чистый порождает, даёт возможность жить всему другому.
Вот где-то далеко, из дальних из лесов, всплывая в мареве благоуханном, огонь небесный диском золотым все заливая светом лучезарным и пробуждая краски ото сна и черно-белый мир ночи меняя, вдруг заиграл, как радуга, искрясь осеннею листвой деревьев величавых. Огонь небес пронизывая теплотой и светом, залил собою всё вокруг. Сошлись в единый мир начала три, что порождают жизнь любую: земля и воздух, окроплённые водой. Их воедино замешал огонь небес. Звезда, что управляет хором разновидной жизни. В пространстве космоса холодном. Она как дирижёр по партитуре слагает разное в единый хор и порождает область жизни. Притом любой, не только нашей. А композитор — Абсолют в извечном поиске творит, стирает, вновь творит…
Над лесом солнце поднималось и начинался новый день. Биологическая жизнь земли всегда в движении активном и вечный двигатель её обыкновенный голод. И обитатели лесные пробуждаясь друг друга начинают пожирать… О, голод, заставляющий нас плыть, ползти, бежать, летать и прыгать. Кого-то убегать, других их догонять, кому-то прятаться, кому-то их искать и все это с единой целью: наестся самому ну, и не дать себя сожрать. Живое все обречено питаться. Едят то все они, но каждый ест своё. Что одному дано, другому может стать отравой. В природе все уравновешено по жизни. Для тех, кто есть, найдётся тот, кто ест его…
Змеёныш водный весело журчит средь леса, сливаясь по пути с такими же как он бегущими из той же чащи, становится все больше, шире, полноводней и поит всё вокруг, что здесь растёт, летает, ползёт, бежит и прыгает живое. Вобрав в себя с десяток водных змеев, оставив затенённый лес, катится в поле, окутав пеленой тумана утреннюю степь. Степь — уникальное творение природы убогим разумом людским никак не соразмерно с пониманьем. Она как космос пола и пуста до бесконечности во взоре — чисто поле. И вместе с тем она вселенная с бесчисленным количеством всего, что мысленно представить себе можно. Она пуста и вместе с тем забита до придела, где места нет и капле пустоты. Ты одинок? И в ней найдёшь все тоже, что и сам. Степь сдавит одиночеством тебя, своим простором беспредельным, бегущим прочь за горизонт подальше от тебя, давая осознать никчёмность всю твою в её бескрайнем мире. Приди к ней с чувством одиночества своим, она ответит холодом вселенной. Ты счастлив? И степь взорвётся фейерверком счастья, везде и всюду из-под ног твоих, волнами закружив в огромном океане трав, цветов, в водовороте запахов и красок, ослепляя, оглушая. Ты видишь, степь — есть счастье в чистом виде. Ты зол, взбешён? И степь взревёт на оголённых нервах молний, раскатывая гром и сотрясая твердь. В лохмотья разрывая полотно лугов, вскипая пылью до небес. Ветра психованные взвоют, дождём хлеща и градом добивая, и гром, как вопли ярости витают. Степь зло и бешенство, и ярость в чистом виде. Но коли на душе своей покой и радость, степь превратится в радости слезу и умиленья. К тебе лишь ласково прильнёт, обнимет, вдохнёт в тебя дурманом разнотравья и звуков певчих птиц, расслабленным шуршанием вокруг и нежным, лёгким ветерком погладит. Она само добро и ласка, не иссекаемый источник неги и покоя и радости существованья. Степь невозможно осознать она в себя вобрала чувства. Природа замесила их в одном котле и разом выплеснула варево нерукотворное на землю и расплылась субстанция эмоций океаном, где берега не обозримый горизонт. Она и зло и благо, и печаль, и радость, и тоска, и счастье, и все переживания души притом одновременно. Она есть то, что порождает всё: и воздух сам и то, что воздуху присуще и воду порождает, порождает жизнь во всем её многообразии. То Мать Сыра Земля — начало всех начал. Понять её умом нельзя, но можно прикоснувшись сердцем, смешаться с нею кровью, прильнуть к её груди, почувствовав себя её дитём и задышать с ней в такт, сливаясь в мир единый, став неотъемлемой её частичкой.