Герцог и служанка

Ее ресницы дрогнули, и она открыла глаза, которые в неярком свете фонаря показались ему почти черными.
— Ты в порядке?
Она решительно кивнула:
— Двигайся. Я хочу узнать, каково это.
Он медленно двинулся наружу, но, не выходя, снова подался вперед, на этот раз быстрее.
— Больно? — выдохнул он.
Кейт снова кивнула.
— Боже, прости меня.
— Еще, Гаррет. Двигайся, прошу тебя.
Он снова почти вышел из нее — и протолкнулся вглубь. Она вздохнула:
— Уже лучше. Еще.
Он повторил движение снова.
— Еще, — тут же попросила она.
— Кейт, ты сводишь меня с ума, — застонал он. Она нахмурилась:
— Это так ужасно — то, что ты чувствуешь?
— Это… — Он сглотнул. — Я словно в раю. Не думаю, что когда-либо сумею насытиться тобой. Но я должен двигаться, или я сойду с ума.
— Но я же и говорю: двигайся.
Гаррет улыбнулся и поцеловал ее.
— Уже меньше болит?
Она кивнула.
— Тогда позволь мне любить тебя.
— Да, Гаррет, — прошептала Кейт. — Люби меня.
Он снова приник к ее губам в поцелуе. Ее тело дразнило его с самого первого вечера у пруда, и с тех пор он жаждал его, того, что происходило между ними сейчас.
Он забывал себя. Единственное, что он ощущал, — это те места, где их тела соприкасались. Ее губы, такие мягкие, нежные, податливые. Ее ноги, крепко обвивавшие его талию, и руки, что прижимали его к груди. И влажная, пышущая жаром глубина, которая поглощала его. Восхитительное вибрирующее ощущение зародилось у основания его позвоночника и прокатилось по телу. Гаррет стал двигаться быстрее. Под ним Кейт негромко постанывала, побуждая двигаться еще быстрее, еще сильнее, еще глубже.
И вот плотина рухнула. В последнюю секунду он вспомнил, что нельзя кончать в нее, резко вышел и со стоном избился ей на живот.
Сладостно опустошенный, он с трудом перекатился на бок. Кейт подвинулась ближе к стене, давая ему место, и уютно устроилась рядом с ним.
Гаррет прикрыл глаза, но дурное предчувствие не давало насладиться таким вожделенным удовлетворением. В нем зрела уверенность, что он в очередной раз, может быть, в последний, попался в ловушку Уильяма Фиска.
— Если я останусь, то засну, — сонно пробормотала Кейт некоторое время спустя. В крепких объятиях Гаррета, прижимаясь к его сильному телу, она чувствовала себя в полой безопасности и абсолютном покое. Так нельзя.
— Мы оба заснем, — ответил он. — А это плохая идея.
— Да, — согласилась она, но не двинулась с места. Она смотрела на дверь темницы, освещенную золотистым светом.
Снаружи подстерегала опасность, и меньше всего Кейт хотелось покидать этот мирный сон и возвращаться в жестокую реальность.
— Кейт, тебе надо идти. — Гаррет осторожно высвободился из ее объятий.
Она со вздохом села на край койки. Гаррет встал и направился к тазу с водой.
Лязгая цепью по полу, он вернулся, опустился на колени перед ней и раздосадованно сказал:
— Знаешь, кое-что еще неправильно.
— Что?
— Вода для этого должна была бы быть теплой.
Кейт нахмурилась:
— Для чего — для этого?
— Соберись. Будет немножко холодно.
Она раздвинул ей ноги и нежно вытер влажной салфеткой живот, внутреннюю сторону бедер и средоточие ее женственности. Посмотрел на нее:
— Тебе больно?
Она покачала головой, и он с облегчением вздохнул.
С пылающими щеками Кейт поискала на постели пресловутые кровавые пятна. Крови, за исключением розоватого пятнышка на салфетке в его руках, не было.
Она указала на ткань:
— Так… всегда бывает?
Он негромко рассмеялся:
— Не скажу, что у меня большой опыт общения с девственницами, но, по-моему, да. Это обычная вещь.
— Хорошо.
— Замерзла?
— Нет — выдохнула Кейт.
Отбросив салфетку, он собрал с пола ее одежду. Натянув рубашку, она бросила на него смущенный взгляд. Гаррет сам в этот момент возился с брюками и рубахой.
Их взгляды встретились. Лицо Гаррета как-то смягчилось, я Кейт поняла вдруг, что еще не видела у него такого выражения. Он выглядел… счастливым.
— Доброй ночи. — Она звонко поцеловала его в небритую щеку, собрала корсет и платье, оставив ему пороховницу и пули, и поспешила к двери. Понятное дело, если она обернется, то искушение остаться будет слишком велико, и поэтому она поспешно выскользнула в коридор и задвинула засов, чтобы не возбуждать подозрений.
 
Затаив дыхание, она прошмыгнула в комнату, которую делила с Реджи, и потом вздохнула полной грудью.
Кейт бросила взгляд на часы: почти два часа ночи. Реджи крепко спит. Слава Богу. Глупо было проводить с Гарретом столько времени, но то волшебство, что произошло между ними, было ей неподвластно, а тепло объятий Гаррета умиротворяло ее, как самая лучшая колыбельная на свете.
Кейт закрыла глаза.
Сегодня она найдет способ украсть у Уилли ключи. Сегодня она освободит Гаррета.
Бекки открыла глаза. За ее спиной Уильям встал с постели, и кровать негромко скрипнула. Она слышала его шаги по полу, шорох ткани — это он набросил халат, а потом — щелчок двери. Он закрыл ее, уходя.
Бекки подавила рыдания. Он не только не объяснил вчерашнего отсутствия, но и не совокупился с ней сегодня. Его поведение только укрепляло ее уверенность, что он завел себе любовницу. Сколько бы Уильям ни делал из нее дурочку, она таковой не была: Бекки прекрасно видела отстраненность и холодность в его взгляде. С момента прибытия в Кенилуорт эти отстраненность и холодность усилились стократ.
За последние недели она провела бессчетное количество времени, размышляя о своей глупости. В последние дни она вообще ни о чем другом не думала.
Она бросила семью ради человека, у которого мало того, что ни гроша за душой нет, так еще нет и ни капельки любви к ней. Кроме того, он большой лгун: он нагло соврал насчет своих доходов, наплел ей небылиц о том, что получает две тысячи в год, но в действительности его средств едва хватало на этот крохотный домишко и четырех слуг, одна из которых вообще не остается на ночь, а ходит спать за шесть миль отсюда.
Ребекка сто раз проверила личные бумаги Уильяма и нигде не встретила упоминания о двух тысячах дохода. Напротив, видела она только векселя и требования выплат по ним.
Вскорости ей придется писать в Колтон-Хаус и просить денег. Ее мутило от этой мысли, особенно после того, как она расписывала добродетели Уильяма своей невестке, и превыше всего в списке стояло его состояние. Даже если последними письмами она заслужила некоторое прощение, все равно она будет выглядеть на редкость глупо.
Она даже начинала думать, что, возможно, Софи, обвинявшая Уильяма в том, что он хочет выжать из них денег, была не так уж далека от истины. А когда Софи раскрыла его вероломный план, он попытался ее убить.
Нет. С последним она никак не могла согласиться. Уильям — бесчестный человек, да, но убийца? Взвесив эту мысль, она поспешно отогнала ее, надеясь, что тошнота, которую она вызвала, скоро уляжется.
Как сказала бы тетя Бертрис, она сама выкопала себе яму. Она выбрала жизнь с Уильямом Фиском, и обратного пути нет. И все-таки надо что-то сделать. Она не может дальше жить такой жалкой жизнью, в нужде и вечной надежде на перемены. Бекки мечтала стать сильной, влиятельной женщиной, любимой и уважаемой в обществе. Здесь, в этой глуши, где даже поговорить не с кем, кроме доброй служанки, единственной образованной из всех и которая всякий раз старается поскорее скрыться с глаз.
Может быть, Уильям ушел? А может, сидит в кабинете, попивая бренди? Если так, она будет прислуживать ему и сделает массаж ног. Возможно, прикосновения пробудят в нем некий интерес.
Бекки встала, взяла в стенном шкафу халат и, завернувшись в него, пошла по коридору в поисках мужа. В кабинете свет не горел. Но… Бекки прислушалась. Да, так и есть. С первого этажа доносились голоса.
Медленно, на цыпочках, ступая осторожно, чтобы не скрипели ступеньки, она стала спускаться по узкой лестнице. Один из голосов она узнала: это был Джон, слуга Уильяма. Ребекка остановилась на пятой ступеньке: они наверняка сидели в гостиной, и если бы она спустилась ниже, то непременно увидели бы ее.