Ночь в твоих глазах (СИ)

И я приняла протянутую мне ладонь.
Теперь прогулочным шагом мы шли вдвоем: моцион, променад и легкая безуминка в послевкусии всего происходящего.
И — вид, умопомрачительный вид, открывающийся со смотровой площадки Радужной башни.
Алиэто-оф-Ксадель оседлал доминирующую горную вершину, вырастая из нее естественным продолжением — и ниже, под замком, тело скалы было изрезано водопадами, вырвавшимися на поверхность по желанию древних темных, воздвигших замок.
Там, под нами, вода обрушивалась вниз множеством шумных потоков, между которыми, сквозь грохот и брызги, носились играющие виверны.
И над всем этим вставали радуги.
Я первая решилась прервать повисшее на смотровой площадке восхищенное молчание:
—  Мэлрис… по поводу сотрудничества. Я хотела бы начать выполнять свою часть обязательств.
—  Тогда расскажи о себе, Даркнайт Ирондель.
—  Зачем? —  внутри взметнулось что-то горячее, похожее на обиду, пусть мне самой было не ясно, на что она. —  Зачем, Мэлрис? Какое отношение это имеет к безопасности Цитадели-над-Радугой?
Мэл наклонился вперед, опершись локтями на перила смотровой площадки, и вглядываясь во что-то внизу. И повторил, не глядя на меня:
—  Зачем? Затем, что мне интересно. Ты давно рассказывала кому-нибудь о себе?
—  Вербовка? —  кротко вздохнув, догадалась я.
Мэл оглянулся, приподняв брови — а потом улыбнулся и кивнул:
—  Она.
—  Что тебе интересно обо мне знать? —  я тоже оперлась локтями на перила, вглядываясь в мельтешение крылатых ящериц внизу.
Наверняка сейчас начнет выяснять, что я люблю — чтобы потом с этими знаниями очаровывать меня же…
—  Что случилось с тобой и с сестрой после того, как отца казнили?
Это… это было так, будто меня ударила когтистой лапой одна из резвящихся внизу виверн: дыхание вышибло, глаза защипало, а за грудиной стало больно.
Слова подбирались медленно, неохотно — точно так же, как неохотно я сама возвращалась в то время. Пусть даже только воспоминаниями.
Слишком болезненным чувством утраты они во мне отзывались.
—  Когда родителей обвинили в измене, нас обеих не было в Янтарном. Таура в этот момент заканчивала военный императорский университет имени Эзры Великого, по специальности “боевой маг”, а я с упоением ковырялась в любимой теории в академии Неце. Это два разных мира в сердце метрополии, далекие от нашей провинции. Я не знаю, как родителям это удалось, но они сумели предупредить наших наставников. Маги — это очень специфическое сообщество. Наставники встали за нас насмерть. Тауру засунули на боевую практику к оркам, связав магическим контрактом — и после этого до окончания практики покинуть мир Ор-Шао она не могла физически. Дознаватели вынуждены были сами к ней ходить… А орки — это орки.  Они терпеть не могут людей, презирают империю и с пренебрежением смотрят на человеческую магию — но очень трепетно относятся к детям. Обвинять в чем-то Тауру, которая по их меркам еще не вышла из сопливого возраста, в мире Ор-Шау было бы чистым самоубийством. Ну а со мной на Янтарный попросту отправилась ректор, когда меня вызвали домой на… на следственные мероприятия. И не отходила от меня во время дознания ни на шаг. Держала при себе, как приклеенную. Ректор академии Неце — достаточно влиятельная персона для того, чтобы… избежать... перегибов.
Я помолчала, перебирая тяжелые, но всё равно драгоценные воспоминания.
— Отца очень быстро признали виновным и казнили. Нас с сестрой также быстро оправдали, лишили родства и имени и запретили возвращаться домой — Тауре и вовсе заочно. Мне, по крайней мере, разрешили забрать личные вещи. А вот мама… Дознаватели дольше года не могли определиться, имеет ли она отношение к преступлениям отца, и всё это время ее содержали в тюрьме, под стражей. Я надеялась, да что там — была уверена, что её оправдают… Но нет.
Это был страшный год. Меня бросало из надежды к отчаянию, и от отчаяния — снова к вере в то, что справедливость обязательно восторжествует. Я бы врагу не пожелала испытать то, что пережила тогда.
Помолчав — а на самом деле, прикусив щеку изнутри, чтобы болью физической отогнать призрак боли душевной — я продолжила:
—  Наставники Тауры опасались, что она сорвется, наделает глупостей и пойдет под топор. Поэтому весь тот год Тауру продержали у орков — просто заставили проходить боевую практику два года вместо одного. Потом княгиню Янтарную признали виновной, спасать стало некого, и Тауре позволили-таки окончить университет. Мы не виделись с ней после этого.
Во рту было солоно, в душе — горько, за грудиной — больно.
И чего этому гадкому эльфу было и впрямь не спросить, что именно я люблю? В конце концов, ему ведь нужно меня очаровывать.
Говорить не хотелось, но и отмолчаться не было сил: закончить уже и закрыть эту тему. Спасибо Великому Ничто, что Мэлрис хотя бы не смотрел на меня: стоял рядом, но взглядом вперился вдаль, переплетение воды, радуг и виверн. Смотрел сосредоточенно и неотрывно...
Я была ему за это благодарна: мне и так было нелегко рассказывать.
—  Я училась, доучилась, нашла себе место...
—  А почему не осталась в Неце? Тебе ведь предлагали?
Вопрос был… скользкий.
—  Не захотела. Хотя мне действительно предлагали — и даже уговаривали.
 И пусть мой ответ на этот вопрос был чистой правдой, но это была не вся правда. И я понятия не имела, насколько темный чувствителен к таким нюансам.
Ну и… Великое Ничто с ним. Пусть себе подозревает — мне все равно.
Мне уже многое все равно.
—  Алые Башни меня устраивали хотя бы тем, там никто не знал моего прошлого. И приятно тешили самолюбие высоким статусом — среди прочего. Жила, работала, занималась своими исследованиями… До последнего времени. О том, что Тауру сослали в мир Пьющего Камня, узнала из газет.
Я сказала это с немалым мстительным удовольствием от того, что уж эти-то слова — чистая правда.
—  Мол, в последнее время в империи неспокойно — вот и недавно был раскрыт новый заговор, славься, Тайная Канцелярия, стоящая на страже благополучия империи. Узнала очень постфактум: газеты опубликовали новость, когда приговор уже был приведен в исполнение.  Вот, собственно, и всё. Конец истории. Еще вопросы будут?
—  Конечно, — бодро отозвался Мэл, и я не поняла, откуда в его голосе столько удовольствия. —  Хочешь покататься на виверне?
И в этот момент откуда-то сверху на балкон рядом с нами плавно опустилась огромный крылатый зверь. Увечная короной рогов голова, длинная гибкая шея и огромные, пусть и сложенные сейчас крылья. Черная крупная чешуя, в просветах которой видна плотная темно-красная шкура. Виверна переступила на месте, чуть шевельнула крыльями — и меня обдало горячим воздухом.
Я замерла от восторга, и, не доверяя своему голосу, молча кивнула.
Миг — и Мэл ловко взлетел ей на спину, помог забраться мне, и, надежно устроив перед собой, шевельнул ногами, давая команду виверне.
Воздушный поток ударил в лицо, и тут же исчез, отсеченный защитой, а на моей талии сомкнулись крепкие, надежные руки.
—  И ты ошибаешься, лирелей, — обжег мое ухо шепот. —  Это — только начало истории!
Темноэльфийский вариант провожания прекрасной дамы до дверей ее жилища не был романтично-томным — Мэлрис просто взял меня за руку и мягко втянул в переход. Меж Граней я шагала за ним, затаив дыхание, очарованная прикосновением к эльфийской тайне. А остроухая тонко чувствующая сволочь нарочно замедлил переход, позволяя мне любоваться искаженной реальностью, выглядящей так, будто она отражалась в гранях множества стеклянных палочек — преломляющих, искажающих, отражающих каждая свое место. Наверное, поэтому их и назвали так… Грани. И мне показалось, что если зацепиться взглядом за отдельное место, то можно как будто притянуть его к себе и…
Прежде, чем я успела погрузиться в это ощущение и осуществить действие, Грани с легким звоном рассыпались, и мы оказались в моих покоях.  Справедливости ради — на балконе, так что эльф по-джентельменски доставил даму, не вламываясь внутрь без приглашения.