Драконья незабудка (СИ)

Только я была другой.
Где-то к трём годикам нянюшка вовлекла меня в «тайный заговор», уговорив скрывать то, что я умею слушать очень далеко и не слушать близко. О, эта игра увлекла меня на долгие годы.
Мы с няней Тин запирались в комнате, и она рассказывала мне о мире, о людях, о том, какими великими мы были когда-то. О том, как пришли в мир драконы и всё уничтожили. А я слушала её с открытым ртом и наблюдала слухом за округой. Если кто-то подходил близко, я подавала знак, и мы меняли тему, как настоящие заговорщики.
– Такие вещи нельзя знать ребёнку, – распекала тётя нянюшку, после того как я зазевалась и пропустила её приближение.
– Кто-то должен ей рассказать, – скрипучим старческим голосом возражала няня. – Ты же трусиха, да и запечатана. А я нет. И Касеньку ты не запечатаешь, ты обещала.
– А если ляпнет что? Дитя же, язык без костей, – тётя Мел в самом деле очень волновалась, это я слышала по голосу.
– Не ляпнет, – гордо возражала няня. – Она у нас умненькая.
Я была совсем мелкой, но это признание умности меня так впечатлило, что я запомнила на всю жизнь: наши разговоры с няней – большая-большая тайна.
Жаль, что няня так рано ушла.
Я много о чём не успела её расспросить. Малышкой просто не понимала, что спрашивать. А сейчас бы расспросила о маме. Почему она когда-то сказала «если бы не драконы, мама была бы с нами»? Только ли то, что её не позволили похоронить у нас дома, няня имела в виду?
Может быть для того, чтобы разобраться в этом, я и стремилась в Аррганну. А тётя была против. Она не хотела меня отпускать. Но как обычно, не давила, позволяя выбрать. И тогда я впервые выбрала не то, что хотелось бы ей.
Может тётя Амелис была права, и мне не стоило сюда ехать.
Она во многом бывала права. Например, насчёт того, что метка мне не нужна. А ведь выглядело это довольно странно. Право клеймить дочерей было даровано лишь патрициям, даровано владыками нашего мира – драконами. В моём классе лишь две девчонки обладали меткой рода и гордо задирали свои патрицианские носы.
Ведь метка – это же символ величия. А ещё маяк, по ней можно найти дочь рода, если та попадёт в беду. А ещё она – кнут, вон как жжётся, если я пытаюсь бунтовать. Но раньше я об этом не знала и, несмотря на древность фамилии, метки не носила. И вот ничуточки без неё не горевала.
Я как-то спрашивала тётю, из чистого любопытства:
– Почему у меня метки нет? Ведь мы имеем на неё право?
– Милая моя, конечно имеем. Я сама носила метку дочери, пока не осталась главой рода, – на лицо тётушки набежала тень, как и всегда при упоминании смерти моих родителей. – Но истинное величие не в том, чтобы выставлять его напоказ. Это молодые фамилии радуются, влившись в круг патрициев и получив этот «дар драконов». Мы же можем позволить себе не использовать того, на что имеем право.
– Не использовать?
– Ну, согласись же, куда веселее – не брать то, что можешь, чем страдать по недоступному.
– Конечно, – довольно рассмеялась я.
Тётя Мел ни к чему меня не принуждала. Она позволяла выбирать самостоятельно, но представляла варианты так искусно, что я выбирала именно то, что посоветовала бы она. Вот и с меткой – я сама решила, что она мне ни к чему, и с тех пор гордилась её отсутствием, едва ли не больше, чем девчонки – тем, что помечены.
И мне бы задуматься вовремя, до того, как поддалась на уговоры дяди, почему тётя не желала мне метки. Разве помешал бы ей маячок на моей руке? Нет. Но она отпустила меня учиться в столичную школу без всякой метки. Мы не виделись по три месяца, писали друг другу письма, изредка связывались через модный и дорогой аппарат дальней связи «телемент». Изредка, потому что бедны мы были как школьные мыши. Хотя в этой школе – мыши были и то богаче нас.
После смерти деда и бабушки две юные сестрички Мел и Рит, моя мама, тогда совсем ещё крошка, попали под опеку ушлых драконов, промотавших всё наше состояние. Даже тут они потоптались по нашей судьбе.
Так к чему я? Я к метке. Тётя рассталась со мной, но меткой не наградила. И совершенно правильно поступила.
 
И что от драконисов стоит держаться подальше, она тоже была права. И что о даре нельзя никому говорить. Ошиблась она только, доверившись дяде.
Это всё любовь, она ослепляет и делает нас глупыми.
Теперь я в этом уверена, и если раньше я посматривала на парней с любопытством, не слишком представляя, что в них может быть для меня интересного (ну, кроме совместных проказ, как с Реми), то теперь ни за что и никому не доверюсь!
Тадеус Требени, красавчик-щёголь немного младше тёти, ещё при первой встрече два года назад показался мне каким-то… скользким… – О, да! Теперь я точно знаю почему! – но тётя Амелис рядом с «её Тадди» порхала мотыльком. И я не смогла потребовать разрыва, ведь моя бедная тётя заслуживала счастья.
При следующей встрече тётин «Тадди» вёл себя естественней – вжился в роль, подлец! – и даже, как и тётя Амелис, влюблённо сиял. Он нашёл к ней подход. Со свадьбой не торопил, а когда та всё же состоялась год назад – не просил дать ему нашу, более древнюю чем его, фамилию. И я до последнего дня не знала, что тётушка, уже чувствуя смерть у порога – но не говоря мне ничего! – признала его главой нашего рода, поручив заботу обо мне.
Никак затмение на неё нашло.
Любовь – зла.
Я сама едва не попалась на эту гадость. В средней школе ещё. Тогда наша с Реми дружба так потеплела, что я спать ночами не могла, всё представляла себе какие-то дикие картины с объятиями, его голой спиной (почему именно спиной, спросите меня?!), моими мурашками от шёпота в ухо…
«Может, раз Реми мне так близок, то ему можно довериться, поделиться тайнами? Любовь – ведь это доверие, да?» – думала глупая я. И даже решилась поговорить с ним, шла навстречу с гулко бьющимся сердцем, когда услышала издали, как он хвастается дружку, такому же балаболу, как сам:
– А я на Касси имею влияние!
– Та ну чешешь!
– Говорю тебе, её от меня аж трясёт!
Такое детство, заррх его покусай, смешно вспомнить! Ещё и словцо такое подобрал – «влияние»! Мелкий паршивец!
Я, конечно же, не призналась Реми, что слышала тот разговор, – и способности нельзя выдавать, и гордость взыграла. Просто перестала с ним дружить и плакала ночами. И снова начала лупить за шёпот в уши.
Думала, по окончании средней школы наши дорожки разбегутся. Реми был троечником и раздолбаем, и вообще не собирался идти в старшую школу, говоря, что в деле отца у него и так место найдётся. Я же стремилась перевестись в столицу, в Высшую школу при Академии Дальсаррха. Той самой, где работали мама и папа. Это довольно далеко от нашей Синегоры. Так что – с глаз долой, как говорится…
И кто мог подумать, что балбес Реми за два месяца подтянет учёбу настолько, что тоже поступит в элитную ВШАД?
Ну и я его простила. Нет, о любви и объятиях больше не думала, рыдать ночами тоже бросила, но, оказавшись в незнакомой компании, мы с Реми как-то потянулись друг к другу, ополчившись против вредных умников и заносчивых патрициев, коих здесь было пруд пруди. Правда, секрета своего я не выдавала, конечно, но он явно догадывался, засранец. Слишком давно меня знал.
– Интересно, он и в Академию пойдёт? Или всё-таки вернётся теперь к отцу в Синегору?
Я-то пойду. Мне на выбор оставлено дядей лишь два варианта:
– либо я учусь в Академии Дальсаррха, не помышляя ни о каких других вузах.
– либо сижу в Синегоре дома под замком.
Нет, третий вариант конечно был, хоть и не предлагался дядей, – отгрызть себе руку, избавившись от метки-маячка, и уехать куда глаза глядят. Идеально – на Архипелаг Бурь в Красном океане. Но туда не летают эршипы*, туда изредка плавают контрабандисты на подводных лодках, а эти товарищи вряд ли свяжутся с безрукой и безродной девушкой. А если и свяжутся, то девушка может сильно об этом пожалеть.
*эршип – воздушное судно. Почти дирижабль;) Воздушное сообщение налажено между материками через Тихий океан. Над Красным океаном никто не летает, погоды там слишком строптивы.