Драконья незабудка (СИ)

– Вдохни Корвина, это не страшно и даже приятно.
Не пойду, даже если любопытство загрызёт насмерть. Лучше смерть от любопытства, чем безвольная кукла снобского Корвина!
Чтоб ему икалось и зубами клацалось!
Интересно, как бы его назвала Нарника? Корочка? Корвочка?
Корвуся-сладкуся! – я подавилась нервным смешком, закашлялась, тут же выслушала внушение Мирочки, утёрла скупую слезу.
Голова слегка плыла.
Я всё-таки попыталась расслабиться, чтобы хоть видимость послушной студентки создать.
И – провалилась в ватную тишину.
Открыла глаза, наивно надеясь, что это просто всё затихло. Неестественным образом, вместе с жужжанием мух и шелестом ветра за окнами, дыханием людей и стуком их сердец.
Увы, глазам нечего было видеть. Кромешная тьма не озарялась ни единым лучиком света.
– Твою Касю за ногу! Угораздило же! И где тут мой тортик?
  
ГЛАВА 9. Ничего сложного. Просто не дыши
 
Тортик нашёлся тут же, даже моргнуть не успела, как рука вляпалась в него, смяв розочку из нежного крема. Он казался совсем реальным на ощупь, вот только совсем не имел вкуса. Странное чувство. Ухватив блюдо с безвкусным тортом, я попыталась переправить его в аудиторию.
Сразу. Силой воображения. Никаких узловых точек для этого я всё равно придумать не успела. Я вообще не собиралась медитировать.
Аудитория проявилась перед глазами, я радостно выдохнула и уже собиралась водрузить торт на циновку перед собой, как стукнулась блюдом в стекло. От удара торт выскользнул и чёрно-бело-красной кляксой развалился у моих ног. Ноги исчезли первыми. Стоило бросить взгляд за стекло, в зал, где дружно расслаблялись двадцать тел, и моё в том числе, а потом снова посмотреть вниз – как оказалось, что ног больше нет.
Вслед за ними начали оплывать стены зала, как размытая водой акварель. Они выворачивались наизнанку, корёжа сидящих внутри студентов, покрывались чёрными дырами, которые сожрали картинку, оставив напоследок лишь кляксу торта, вишнёвая начинка которого алела безобразными кишками.
Тьфу.
Я попыталась ухватиться взглядом за исчезающий портрет проклятого Заррха, но тот раскрыл жёлтые глаза и оскалился рядом драконьих зубищ – я отпрянула и вывалилась в темноту. Тихую до скрежета в голове.
Крылатые! У меня от этой тишины мороз по коже.
Не привыкла я к полному отсутствию звуков. Я даже своего сердца больше не слышала. Словно меня не было. Словно я аморфная субстанция, висящая в пустоте. Вокруг изредка проявлялись, то вспыхивая, то сплетаясь из мерцающих нитей, лица родных, картины прошлого. Такие же немые, как пустота.
Особенно напрягали картины прошлого. Не хватало мне с моим счастьем провалиться в «день сурка». Так Мирочка назвал ловушку памяти – когда попадаешь в прошлое, которое хочется изменить. Но изменить его нельзя, а ты всё пытаешься, пытаешься, ситуация закольцовывается и выбраться из такой гадости самому практически нет шансов. Особенно, если нет толкового якоря.
Пора паниковать! – поняла я, когда, начинаясь с улыбки, передо мной соткалась тётушка, такая бледная и грустная, что будь у меня в этой тиши сердце, оно бы кровью облилось.
– Я так хочу помочь тебе, тётя Мел, – я задохнулась от чувства вины, что не успела, не смогла. – Я дам тебе все свои силы, только живи!
Стой! Ищи свой якорь, дура! – на грани сознания скользили разумные мысли, но они почти не задевали виноватую меня.
– Выпей вот это, возьми меня за руку, тётушка.
Уйди! Подбери свой тортик у ног! – просил голос разума.
– У меня нет ног, – отмахивалась я от него. – Тётя Мелли, обними меня.
И тогда вспышкой двух фонарей ослепили меня глаза Корвина, а по голове словно блюдом треснули.
Тётя Мелли, тая, взмахнула левой рукой. А в правой – был поднос из-под торта. Я беззвучно рассмеялась, чувствуя, как из глаз выкатываются слёзы. Спасибо, тётушка.
Вот только тортик окончательно потерялся, а поднос остался у тёти.
Хм. Ну что ж, Корвин. Вот и настал твой выход. Я хищно улыбнулась. В руке возникло ощущение жёсткого кожаного ворота куртки Корвина. Его мягкие длинные волосы мазнули по запястью, вызывая волну озноба.
 
Зато теперь я ощущала всё тело. И тяжесть якоря-Корвина приятно оттягивала руку. Прекрасно.
И – поехали!
«У и у-а-а». Бодрая песенка зазвучала в голове. Корвин прилежно стукался об углы и «узловые точки». Я, пританцовывая, волокла как мешок со свёклой тело Корвина.
Как говорится, ну извините. Мы не специальненько. Хотя это весело, однозначно.
Примерно на двадцатом повороте пыльного тёмного коридора меня накрыла вторая волна паники. На бедном якоре живого места, наверное, уже не было, дурацкое «у и уаа» закольцевалось похлеще попыток спасти тётю, и больше не веселило. В звук начал вплетаться скрип несмазанных петель. Коридор наполнился серым туманом.
Да Заррх меня разорви! И как мне теперь вытащить этот якорь из этой мути?!
Со всей мощи лёгких я закричала – но ничего кроме «у и уаа», всё такого же до тошноты бодрого и всё более скрежещущего по нервам, я не услышала. Из глаз брызнули слёзы, но они не покатились вниз, а рассыпались вокруг меня, закружились, сталкиваясь друг с другом, дробясь, рассыпаясь мелкими брызгами, всё мельче и мельче, и их уже не отличить от тумана.
В сердцах встряхнула якорь-Корвина, и он – пропал, оставив меня в тумане, с пустыми руками и паникой в сердце. И грохочущей песенкой в ушах.
Ну какого Заррха мне так не везёт?!
Крылатые, помогите! – я взмахнула руками, как крыльями, вздымая их вверх, и туман пришёл в движение вместе с ними. Через мгновение его сдуло ветром, а я с удивлением огляделась.
Я очутилась в лесу – странном незнакомом лесу. Вокруг высоченные деревья, увитые зелёными канатами, кроны с мелькающими в них животными, скрывают небо, и лишь впереди виднелся просвет. Я шагнула вперёд и оказалась на огромной поляне, где не росло ничего кроме травянистых цветов – вокруг раскинулся ковер рыжих незабудок, словно поляна объята вечным негаснущим пламенем. А посреди неё возвышалась белая громадина, и я с трудом опознала в ней череп.
Череп дракона.
…Он такой большой, что похож на острозубую скалу.
Моё безумное воображение вместо зала для медитаций привело меня на место гибели Заррха на Архипелаге! Оно кажется таким реальным, что я могу, обойдя череп справа, рассмотреть весь скелет, занявший целую долину, укрытую огненными незабудками, а хвост протянулся на далёкий, синеватый в туманной дымке холм. Я стою и смотрю на эту выбеленную солнцем и дождями громаду, не зная, что чувствую: ненависть или благоговение.
И вдруг скелет начинает меняться.
Словно поддеваясь маревом, с далёкого хвоста и до самой головы он обрастает чёрной шкурой, блестящей на солнце острыми шипами, неимоверно красивый и такой же страшный.
Провалы глаз затягиваются мелкочешуйчатыми веками, плотно сомкнутыми, но будто готовыми открыться в любой момент. Из крупных, как пещеры, ноздрей истекает дымок.
Чёрный дракон Заррх распахивает пасть, и я замираю, не зная куда бежать и забывая, что это лишь бред.
– Он сейчас испепелит меня! – стучит в голове.
Но Заррх лишь кашляет, дымно, но без огня, сплёвывает кровь, и я вижу вдруг, что он весь изранен, отовсюду в его теле торчат огромные колья, некоторые ещё горят или тлеют, и тлеет, кажется, само его тело.
– Так тебе и надо, – думаю я, глядя на задыхающегося в агонии монстра.
Или я думаю иначе?
«Дитя моё… драконий род… отмстит за нассс…» - чудится в журчании крови из раны на шее дракона.
Но он снова кашляет, сплёвывает что-то, и вдруг картина моего кошмара сминается и меняется, дополняется адской болью, и вот я уже смотрю на морду дракона, только что выплюнувшего вместе со сгустками пахнущей озоном крови – меня.
А он, замерев, открывает глаза, жёлтые дикие глаза умирающего зверя, и рычит: