Первая схватка<br />(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Т. XXХI)

— Подождите, ротмистр, два-три дня. Я уверен, что получу оттуда подробные сведения. Может быть, случайно в дороге погиб голубь, тогда будет ответ на второй запрос.
— А как вы узнаете, что голубь погиб и сведения не дошли? Как это можно проверить гибель голубя?
— Гибнет голубь — это неважно. Все застраховано. Вы удивлены, ротмистр? Очень просто: и от нас и оттуда каждый очередной голубь несет почту, всегда два негатива-сообщения, настоящее и предыдущее. Каждый раз два. Понимаете? Например, сегодня я посылаю фразу:
«Будьте на страже. Предполагается операция». № 19.
Прошлой почтой я извещал за № 18:
«Пересланы документы. Распорядитесь».
Посылается два сразу и № 18, и № 19.
Пропал № 17 — его получают вторично с № 18.
Пропал № 18 — его получают вторично с № 19 и так далее.
— А если голубя по дороге перехватят? Подстрелят или он сам сядет, не долетев до места? Попадет в сети? Обнаружат трубочки с негативами?
— И это застраховано. Они не проявлены. Понимаете: не проявлены. Только сделаны, — снят снимок. Всякий, обнаруживший у голубя трубочку с почтой, будет открывать ее, без сомнения, при свете солнечном или искусственном. Откроет, а там уже все пропало! Свет попал и конец! Только тот, кому предназначена почта, как знающий секрет, будет открывать трубочку при красном свете в темной комнате.
— Потому-то вы, мсье, и посылаете негативы-фотографии, а не подлинные документы?
— Это, конечно, одно основание. Другое — это, что негатив вообще удобнее исписанной бумаги. На миниатюрной пленке можно снять любой большой документ, а потом при помощи волшебного фонаря увеличить до каких угодно размеров. Третье — самое главное, что даже при обнаружении документа-фотографии нельзя установить, кто являлся автором документа. Ведь <это> только фотография… Итак, разглядывая, при помощи волшебного фонаря, увеличенный документ, мы можем рассмотреть мельчайшую точку лучше, чем в микроскоп, тем более, что бумага обыкновенная и мнется и сыреет. Пленка — никогда…
…Сильный объектив с приспособлением снимает спичечную коробку на расстоянии 10 метров, так что все буквы затем можно рассмотреть, пропустив пленку через волшебный фонарь. Только такие аппараты очень редки… Ну, однако, как говорит ваша русская пословица: «Басня соловьев не кушает…» Уже пора! Мы пойдем ужинать!.. Да, кстати, ротмистр, я вас сейчас познакомлю с интереснейшим человеком. Знатный турок, говорят, сын султана. Путешествует по всему свету. Теперь приехал сюда, известен нашему атташе. Приятель здешнего негоцианта-хозяина. Вы, конечно, о нем слыхали?
— Да, да, конечно, слыхал. Как же! Помню! Говорили. Все хотел познакомиться. Искал случая…
Я невольно улыбнулся у себя в комнате. Начальнику контрразведки, видно, было стыдно остаться в дураках и сознаться, что он не знает о прибытии в город сына султана, хотя, быть может, и побочного или незаконного, кто их там разберет!..
Я решил оставить их в круглых дураках и окончательно забить им баки.
Сейчас ужин. Мгновение… и от слухового аппарата не осталось никаких следов. Все было замаскировано. Я лежал на диване и читал книгу…
В комнату постучались. Раздался голос француза:
— Простите, князь. К вам можно?
— Будьте любезны! Входите! Дверь не заперта.
Француз вошел в комнату.
— Не хотите ли поужинать вместе, князь? У меня гость…
— А я немного задремал. С удовольствием! Я сейчас, только освежу лицо одеколоном.
Я взялся за флакон. Француз вышел и столовую…
— Вы, мсье, так блестяще организовали дело в смысле помощи моей работе по контрразведке, что я уверен, что проклятый Лисичкин не вывернется из моих рук, если только осмелится появиться где-нибудь в сфере моей контрразведки…
Я стоял в дверях столовой и, окинув взглядом комнату и присутствующих, внимательно стал смотреть на ротмистра.
  
XX
 
«ЗАБИВАЮ БАКИ»
 
Прошло несколько секунд немой сцены. Я не сводил с ротмистра глаз и, радостно улыбаясь, шел к нему, раскрыв свои руки, как для объятий…
 
Француз смотрел на нас, вылупив глаза, а ротмистр сделал совершенно дурацкую морду…
— Дорогой друг! — заговорил я по-турецки, затем перешел на французский. — Какими судьбами? Ты здесь? Давно? Ну, — поцелуемся!
Я сделал ротмистру полное «турецкое» приветствие, и, будучи уверен, что ни один из них в жизни не видал никаких турецко-мусульманских приветствий, не стеснял своей фантазии в этом направлении.
Только подойдя к нему вплотную и прикоснувшись к нему, я сказал по-французски же:
— Неужели я ошибся? Какое поразительное сходство! Но, очевидно, вам незнакомы черты моего лица? Значит, и я тоже не имел чести быть знакомым с вами раньше? Но я клянусь бородой Аллаха и всеми гуриями Магометова рая, что вы похожи на моего друга шейха Уль-Расида, сына султана Мароккского, как одно и то же лицо. Мы с ним охотились в Белуджистане…
Ротмистр, очевидно, хотя и совершенно не понимал смысла моих слов, но делал чрезвычайно сладкую улыбку. Выражение его хари стоит у меня перед глазами и до сих пор, когда я пишу эти строки.
Снова несколько мгновений паузы…
Прервал ее француз:
— Князь, очевидно, принял вас за своего хорошего близкого друга, — по-русски сказал он ротмистру, а затем, уже обращаясь ко мне, по-французски спросил меня, могу ли я говорить с ротмистром на его родном языке.
Я кивнул головой и ломаным русским языком бросил:
— Понимаю все. Немного говорю, но вообще очень не люблю этот ужасный язык.
Началась церемония знакомства.
Француз назвал меня ротмистру по-русски, а его мне представил по-французски.
Я пробормотал несколько слов по-турецки, а затем продолжал по-французски:
— Очень, очень извиняюсь, но все-таки я не могу без волнения видеть черты вашего лица, полковник. Они так много напоминают мне хорошего из моей прежней дружбы к похожему на вас человеку. Для того, чтобы показать вам, как дороги мне черты вашего лица, я сейчас же попрошу вас принять от меня скромный подарок… Я сейчас вернусь, а вас, — обратился я к французу, — прошу подробно перевести этому прекрасному господину все, что я сказал здесь и прошу предупредить его, чтобы он не смел и думать отказываться от того пустячного подарка, который я ему сейчас преподнесу. Пусть он знает, что этот подарок, эту вещь я несколько лет тому назад получил от человека, похожего на него — моего дорогого друга в горах Белуджистана.
Я важно отправился в свою спальню и, промедлив там несколько минут, вынес в столовую найденный мною на чердаке кинжал и с опять-таки церемонным поклоном «по-турецки», держа подарок почему-то на согнутых ладонях, поднес его ротмистру.
Ротмистр, выслушав перед этим от француза полный перевод моего предисловия, боялся от восторга дышать…
Я снова зафранцузил.
— Пусть этот кинжал будет для вас памятью, как был памятью мне о моем друге. Теперь мы кунаки. Пусть это мое стремительное желание одарить его, — сказал я, обращаясь уже к французу, — не покажется вам странным. У нас в Турции есть обычай одаривать всех друзей, которые нам очень понравились. Хотя бы встреченных и в первый раз…
— Прошу, князь! — пододвинул мне стул француз…
Ротмистр все еще стоял, как статуя, теперь уже с кинжалом в руках. Очевидно, не знал, куда его деть.
Я продолжал смотреть на него приветливыми радостными глазами, но абсолютно не говорил ему ни слова, чтобы вывести его из дурацкого положения «стояния с кинжалом».
На помощь ему пришел француз и усадил его за стол, положив кинжал рядом с прибором.
 
Начался ужин и, конечно, с выпивкой.
Ввиду того, что в этот вечер в вино не было подсыпано никаких пакостей, мы досидели ужин благополучно и никто не заснул.
Ротмистр надрался до положения риз и только присутствие высокого гостя, то есть меня, заставляло его держаться с фасоном.
Ввиду того, что разговор за ужином велся только на темы, не входящие в круг моих заданий, и не имел никакого отношения к моей основной задаче, я приводить его не буду.