Забирая Еву (СИ)

А потом новый круг ада.
Я принес ему чертов телефон. Набрал ее номер. И тот разговор, свидетелем которого мне пришлось стать… Да я бы сдох лучше, чем еще раз услышал его полное надежды «Люблю». И ее тихое в ответ.
Именно в тот момент я понял, что дошел до ручки. Все. Это долбаный конец. 
Разве я могу лишить его последней надежды? Единственного стимула к жизни? Отобрать самое ценное, то, ради чего он будет карабкаться.
***
Меня наконец-то вырубило. Несколько часов полной отключки. Не знаю как, но подскочил, словно от удара. Поднялся, ничего не понимая. Кое-как добрался до ванной, засунул голову под струю холодной воды. А когда мозг заработал, воскрешая в памяти события последнего дня, снова удавиться захотелось. Только сейчас к общему дерьмовому ощущению примешивалось что-то еще. Что-то настолько черное, безнадёжное, что даже у меня поджилки затряслись.
Я понял это. Еще до ее звонка. Когда прошел в гостиную и бросил мимолетный взгляд на настенные часы. Стрелки стояли на отметке 2:45. Словно не желая верить в это, метнулся к пиджаку, брошенному на ковер у кресла. Телефон показывал пять утра. Он внезапно зазвонил. Прямо в моих руках на всю зазвучал знакомый рингтон. Мне не нужно было даже трубку поднимать, чтобы услышать новость от его матери. Я все уже знал и так. Его больше нет.
Ева
— Нина! Скажи, что это неправда, Нина! – из горла вырывается крик. Рыдания сжимают грудь, как тиски. Нина, заливаясь слезами, зажимает ладонью перекошенный от плача рот, бежит навстречу мне.
— Умер, Ева, он умер, — захлёбывается подруга. А у меня ноги подкашиваются. Не знаю, как смогла доехать до работы. После того как на полпути позвонила Вероника и ошарашила новостью, я словно на автопилоте двигалась. До последнего надеялась, что это ошибка. Но все ведь не могут ошибаться, правда?
Дальше все словно в тумане. Помню только, что меня берут под руки выбежавшие в коридор ребята. Ведут в кухню и, усадив за стол, пытаются привести в чувство, отпаивают успокоительными.
Народ носится кругом, все в слезах. Смотрю на всю эту суматоху, словно сквозь пелену тумана.
— Где этот урод? – спрашиваю сидящую рядом Нину о Колесникове.
— Ему с утра Кай задание дал, помочь с оформлением документов, — сорванным от плача голосом отвечает она. — Вот и бегает, выслуживается. Ты бы видела его рожу довольную, когда он меня новостью огорошил, — горький смешок слетает с ее губ. Я молчу. Даже мыслей в голове никаких. Что делать теперь? Как жить? Полная пустота внутри.
— Похороны послезавтра будут, — подает голос Вероника. Поднимаю на нее глаза, смотрю на ее заплаканное лицо. И все равно не верю до конца.
— Как же так, Нина? Ведь ему лучше стало, — шепчу, глядя перед собой. Заламываю пальцы до боли в суставах.
— Я не знаю, Ева. Колесников сказал, что это ночью случилось. Его сердце остановилось в 2:45. Кириллу Кай позвонил. Он с семьей Егора.
При упоминании его имени новая волна боли скручивает каждый орган. Больно настолько, что даже вздохнуть не могу.
— Я домой хочу, Жорик, можешь отвезти меня? – голос дрожит, ищу глазами друга. А когда нахожу, встречаю на себе его жалостливый взгляд.
— Ева, этот урод запретил уезжать из отдела. Сказал, что работаем в прежнем режиме.
— Да пошел он.
— Ева, — тянет меня за рукав Нина. — Не надо, останься с нами. Что тебе дома одной делать? Колесо - урод, но нам надо переждать немного. Назначат нового начальника, – тараторит подруга, пытаясь достучаться до меня. Только все ее слова имеют обратный эффект.
— О чем вы вообще?! – отдергиваю руку, смотря на нее в полном недоумении. — Егор умер несколько часов назад, а вы про нового начальника уже думаете??!
— Девочка, я не к тому. Поверь, сейчас одной тебе точно хуже будет, — не обращая внимания на мой повышенный тон, отвечает она тихим голосом.
***
Не помню, как я пережила те два дня. Нина была неотступно рядом. Кормила меня успокоительными и отпаивала травяными чаями. Пару раз подруге приходилось вызывать «скорую». Я лежала все это время пластом. Живой труп. Ничего не ела, практически не разговаривала.
 
Колесников на вечерней планерке за день до похорон объявил, что коллектив должен явиться на похороны полным составом. Я не знала, как мне быть. Мне хотелось с ним проститься. Хотелось проводить. Но я боялась реакции его родных. Ведь для них я злейший враг. Колесников же не упустил возможности задеть меня за живое.
— Ева Сергеевна, я напоминаю, присутствие обязательно для всех. Надеюсь, вы мне не устроите неприятного сюрприза?
***
Позднее, глубокой ночью, лежа в кровати, мы долго разговаривали с Ниной. Впервые за эти дни.
— Ты дурочка, что ли? – воскликнула в сердцах подруга в ответ на мое признание о страхе завтрашнего дня. — На войне за любимых сражались, умирали за них, на подвиги шли. А ты тут сопли на кулак мотаешь… Пусть у вас все прошло… я не хочу лезть тебе в душу, хотя кое-какие догадки имеются. Но, он любил тебя, Ева. Ты должна.
***
Похороны и вовсе не помню. Полная амнезия чувств. Странное состояние. Ты вроде здесь, и не здесь. Ни одной слезинки не выкатилось из глаз, ни одного всхлипа не слетело с моих губ. Наверное, всему виной защитный механизм, сработавший в моем организме из-за превышенного уровня боли. А может быть, все дело в сильном успокоительном, вколотом мне за час до процессии.
Я смотрела перед собой, но не видела ничего вокруг. Ни огромного количества народа, собравшегося попрощаться с Егором, ни Колесникова, бегающего, как собачонка, перед руководством.
Возле гроба неотступно находились Даша и мама Егора. Мы с Ниной стояли в стороне. До дрожи хотелось подойти к нему, проститься. Но, как бывшая любовница, я не имела на это права. Мой удел - стоять тихонечко в сторонке и не привлекать к себе никакого внимания. Другое дело - Даша. Она билась в припадках, зацеловывала его бледное лицо, не отпускала его ледяных рук из своих.
Меня скрутило от боли, когда, заколотив гроб, его стали опускать в землю. И дикий страшный рев матери по умершему сыну просто разорвал меня на куски. Я задыхалась. Меня начал бить ледяной озноб, а из глаз без остановки потекли слезы. Нина, пытаясь хоть как-то успокоить меня, притянула к себе. Так я и простояла практически все время прощания с ним. Уткнувшись ей в волосы. Стояла и шептала, словно мантру: «Прости меня. Прости меня. Прости».
Дождавшись конца очереди из желающих проститься, Нина схватила меня под руку и повела к нему. Подруга шла впереди, тем самым придавая мне смелости.
Три жалкие пригоршни земли на крышку его гроба - вот и все, на что я имела право. Вот и все мое прощание с ним. С человеком, сердце которого билось из последних сил при мысли обо мне.
Вокруг стояла тишина. Все словно замерли в ожидании. Или это мое воспалённое воображение играло со мной изощренную игру? Но, стоило мне пройти мимо Даши, в спину полетело злое шипение: «Гофман, чтоб ты проклята была!»
Внутри все в пружину сжалось, точно так же, как и снаружи. А за мгновение до взрыва меня накрыло спасительным щитом. Я словно в себя ушла. Ни слуха, ни зрения. Помню только чьи-то руки на своих плечах. Крепкие, уводящие меня оттуда. Рядом бегущая Нина, с волнением заглядывающая в глаза.
Позже подруга говорила мне, что мужчиной, спасшим меня от гнева Даши, был Кай. Что на нем самом лица не было, и что он порывался отвезти меня, но Нина не дала ему шанса. За что я была ей благодарна.
  
Глава 36
 
Какой-то мудрец сказал, что неудачи делают нас сильнее. Могу поспорить с этим умником. Ни черта подобного. Удары судьбы априори не могут быть во благо. Это не полезные навыки или знания, которые могут нам пригодиться. Это шрамы, часть которых не заживают до самой смерти.
Особенно тяжело, когда беды и неудачи обрушиваются на тебя один за одним, словно чертова лавина. Тут подняться практически невозможно.