Аббатиса

Надо отдать должное этой девице, неохотно произносит Вевуа, учится она быстро. Спой ей разок антифон, и она запомнит его наизусть. И все равно Вевуа считает, что Мари не следует давать монашеские обеты, ведь она – и это очевидно – не любит Бога.
Амфелиза громко смеется при мысли, что когда-то аббатиса не лучилась святостью. А потом напоминает себе, что все они грешницы, никто не безупречен, даже мать Мария.
По садовой дорожке, отдуваясь, мчится приоресса Тильда, громко спрашивает издалека, готово ли, и чуть ли не взвизгивает, увидев полупустую корзину. Приоресса просит сестер работать быстрее и убегает.
Дувелина едва не утыкается носом в колени, так усердно лущит горох.
Три монахини молчат до самого окончания работы; Тильда несется в часовню и лично звонит к службе девятого часа. Вевуа поднимается, в одну руку берет корзину гороха для вечерней трапезы, другой подхватывает Амфелизу и тащит в часовню. Пусть она теряет счет времени, но телом по-прежнему крепка, несмотря на расплющенную ногу. За ними, мурлыча себе под нос, шаркает Дувелина. У дверей Вевуа отпускает Амфелизу, заносит корзину внутрь. Амфелиза ждет, прислонившись к теплому камню. Выходит Вевуа, ставит корзину с горохом на землю, берет Амфелизу на руки и несет на скамью.
Монахинь на службе мало, большинство сейчас в часовне леса, где опилки, дым, птичьи песни и пот. В часовне лишь приоресса Тильда, три старушки и Года, она в одиночку ухаживает за скотиной. Лекарка Нест возвращается за повязками и бальзамом от мозолей, чтобы отнести в лес, присаживается на скамью и с нетерпением ждет конца службы. Мягкий свет падает сквозь окна на почти пустые деревянные скамьи.
В отсутствии канторессы службу ведет приоресса Тильда.
Нест поет и думает о том, как там в лесу. Издали доносится стук, треск падающих деревьев; остальные – монахини, служанки, вилланки – уже вернулись к работе. Ей хочется быть с ними на солнце и ветру. Их тела преобразились, точно по волшебству. С тех самых пор, как аббатиса рассказала им о лабиринте, погода была хорошая, не очень жаркая, дни становились дольше, и растущую силу и выносливость женщин можно было испытать удлинившимися часами трудов. В обитель монахини возвращались с мозолистыми руками, обгоревшими лицами, пошатываясь от усталости и гордости собой, сразу после комплетория падали на кровати и засыпали. Все это время Нест лечила мелкие ранки, а смертельный исход был только один: восьмилетняя облатка, заигравшись в кустах, не услышала, как ей кричали, чтобы отошла от падающего дуба. Младшие девочки правят фримартинами, тягловыми лошадьми, радостно видеть, как скотина слушается их тоненьких голосков, радостно сознавать, что большинство девочек работает наравне с монахинями. Как споро трудились женщины, наполненные уверенностью и сиянием. Они устроили тупики и потайные дорожки, скрывающие короткий путь из обители в город, прорыли секретный туннель, из тупика до него рукой подать, туннель ведет в сарай за постоялым двором и домом, где раздают милостыню, Нест лично махала киркой, чтобы прорыть оконце, через которое поступает свет. Ручьи в лесу направляют под дороги, выносят корзины земли, тягловые животные, напрягая силы, корчуют деревья, возят бревна, пересаженные деревца каким-то чудом всего за месяц вырастают в два раза, кусты заполняют пространство так полно, словно росли там с самого сотворения мира. А там, где кустов не хватает и остаются пустоты, монахини мастерят хитрые тупики, довершая иллюзию убегающей вдаль уединенной тропинки, пусть и отделенной от прочих полосой кустов и деревьев. На поверхности постепенно прокладывают дороги: локоть гравия из каменоломни, сверху столько же земли. Потом настает черед изобретения Асты и сестер, владеющих плотницким и кузнечным ремеслом: приспособление это прехитрое, десять сильнейших монахинь в гигантском колесе шагают в ногу, трамбуя почву.
Что бы только не придумала Аста, будь она воинственного склада: механизмы, несущие страшную гибель, предметы, извергающие вдаль яд и пламя, дробящие механизмы и механизмы с горючим содержимым, готовые взорваться; эти мысли так захватили чудачку-монахиню, что она не задумывалась о последствиях. Удивительно, сколь длинный отрезок дороги можно проложить за день в вековом лесу. Первая часть лабиринта уже готова, начали вторую. И все женщины, кто работает вместе, ощущают блаженство в этом золотом свете, в дыму костров, на свежем воздухе, в натуге и радостном поте своего тела. Работает даже аббатиса, от ее изумительной мощи у Нест захватывает дух, аббатиса сильна, как фримартин, это странное существо: не бык, не корова, но то и другое вместе. Что ж, Мари всегда отличалась силой. Нест чувствует мощь ее плоти, как если бы та двигалась под ее рукой. Как странно, что порой аристократы телом крепче земледельцев. Нест запинается: значит ли это, что править должны простолюдины? И смеется в рукав. Вевуа с клироса бросает на нее гневный взгляд.
 
Версикул. Молитва. Благословение. Нест хватает корзину с повязками и бальзамом и во всю прыть мчится в лес перевязывать руки раненым, чтобы те могли вернуться к работе.
Приоресса Тильда провожает ее унылым взглядом. И замечает потерянно: лекарка могла бы и захватить тележку с едой, чтобы Тильде не пришлось везти ее работающим в лесу.
Года – вот уж кому не свойственна доброта – хлопает приорессу по плечу и говорит: не печальтесь, посидите минутку, я сама отвезу им поесть. И впредь будьте построже, советует она Тильде, поручайте им работу, чтобы не надорваться до смерти. Берите пример с меня, говорит субприоресса: я могла бы сама каждый день выгонять нетелей в поле, но я лучше потрачу время на лечение скотины, вот хотя бы сегодня утром я намазывала бальзамом свинью, у нее выпала прямая кишка, свинья беспрестанно визжала, не давала другим покоя. Да, довольно резюмирует Года, вам следует отыскать собственных болящих свиней, а другие пусть гонят нетелей: кажется, это называют метафорой; с этими словами Года с улыбкой поворачивается к приорессе, но Тильды и след простыл.
Мари в лесу думает об Алиеноре: ее недавно освободили из неволи, интересно, как она выглядит столько лет спустя, ведь даже королевы стареют, Мари поднимает глаза и видит, что по утрамбованной новой дороге к ним приближается Нест, раскрасневшись от ходьбы, как прелестна ее улыбка, и родинка у носа – мелкий изъян – неотделима от ее красоты.
В ту пору Мари одержима голодом, ей хочется всего: пищи, телесного труда, свежего холодного воздуха в легких, – и при виде Нест этот голод вздымается в Мари с такой силой, что она закрывает глаза и задерживает дыхание, пока он не проходит.
Монахини работают, пока ветер не белеет от снега и земля не твердеет так, что копать невозможно; с зимою для них настает пора долгих темных часов размышлений, тоски по деревьям и открытому воздуху, жажда движения не дает их телам покоя, сны их полнятся лабиринтами. Они сделали больше, чем Аста отважилась подсчитать, целиком превратили две части леса в лабиринт, от города на северо-восток, до холмов, до северо-запада, откуда по весне приходят волки и воруют ягнят. Сестры пораньше заканчивают работу в пекарне, пивоварне, сыроварне, чтобы отправиться в лес рубить деревья и складывать в кучу, как приятно снова потеть, напрягать мышцы в работе. В полумраке аббатства загар их бледнеет. Исчезает здоровый румянец. На глазах приорессы Тильды служанки за считаные дни приводят обитель в порядок: камень и дерево отскребают до блеска, поломавшееся чинят. Рукописи в скриптории, отложенные ради лесной работы, живо дописывают, бревиарии, миссалы, псалтыри заканчивают и переплетают: все заказы готовы.
Сумасшедшей сестре Гите – она неграмотная, буквы перед ее глазами пляшут и принимают новые очертания, но Гита с неудержимой фантазией украшает рукописи рисунками, – больше нечего иллюстрировать, и чтобы мысли не разлетелись спорами одуванчиков, сестра Гита принимается нашептывать всем, кто готов ее слушать, об оргиях в лесу.