Испытание весной (СИ)
Дни утекали, как вода сквозь пальцы, а между тем все, что видел в пути Ланкен и о чем слышал, кричало об одном: времени не осталось вовсе. Возможно, умней было бы не тратить дни на бесплодные поиски, а вернуться с докладом, потому что ни Ларк, ни Варрен, похоже, и не подозревали, насколько все плохо. Война здесь вспыхнет гораздо раньше, чем прибудут с севера войска, Одар не станет ждать, пока погода начнет благоприятствовать врагу.
Но, может, у фор Виттенца хватило ума отправить доклад? Разминуться с курьером Ланкен мог легко.
Разрываясь между двумя решениями, Ланкен, говоря по чести, сам не понял, как в итоге выбрал третье. Просто однажды амулет показал направление в горы, а дорога, по которой он ехал последние два дня, свернула на Неттуэ, и Ланкен вдруг вспомнил о Клалии. Знает ли она о невидимых убийцах? Очевидно, нет — кто бы ей сообщил? Доверять этой женщине тайны — все равно, что кричать о них на рыночной площади в торговый день. Но, какой бы она ни была, Клалия — мать младшего принца. Ее уязвимость — это уязвимость короны. Вряд ли его величество желает смерти или плена ей и маленькому Киру.
Под мелким моросящим дождем дорога раскисла, и Ланкен опасался гнать коня. Ну что бы ему не подумать о Клалии раньше! Мог бы добраться до Неттуэ по хорошему мощеному тракту, предупредить ее высочество, чтобы готовилась к отъезду, все равно ведь быстро не соберется, а потом уж искать фор Виттенца. С другой стороны, лезть в такую погоду в горы в одиночку — чистое самоубийство, так что выбора особого у него и нет.
С такими мыслями он и ехал, жмурясь от летящих в лицо мелких дождевых капель, с отвращением вслушиваясь в жадное чавканье глины под конскими копытами и мечтая стянуть с плеч промокший плащ, переодеться в сухое, пристроиться у огня и выпить кружечку вина. Здесь, в окрестностях «южной столицы», люди ощущали себя пока что в безопасности, на одинокого всадника смотрели с любопытством, но без страха, новости у него не выспрашивали и паническими слухами делиться не спешили. Ланкен миновал несколько деревень, наблюдая одну и ту же мирную картину: пасущиеся по склонам овцы, коровы и козы, мужики, готовящие землю для скорых весенних посадок, ребятишки, таскающие из леса хворост…
Неттуэ открылся ему сразу весь: дорога взобралась в гору, вильнула и вывела путника на уступ над городом — идеальный наблюдательный пункт, если рассуждать военными мерками, даже странно, что здесь не выставлен никакой пост. Впрочем, губернатор Южного Пригорья — человек никоим образом не военный, куда ему сообразить… А город был красив — отсюда, с высоты, он казался игрушечным, чистым и аккуратным, без суеты и грязи, без трущоб и помоек, лишь нарядные дворцы и особняки из белого камня и желтоватого кирпича, красные черепичные крыши со сверкающими медными флюгерами, широкие улицы, а вдали — мачты стоящих в порту фрегатов и галеонов. Что ж, по крайней мере, с моря город защищен.
Ланкен покачал головой: всего лишь наличие боевых кораблей защиту не гарантирует. Впрочем, не его это дело. Он, пожалуй, посетит губернатора, затем испросит аудиенции у Клалии, а после, дождавшись приемлемой погоды, все же попытается найти фор Виттенца. И будет надеяться, что ни одно из этих вроде бы вполне разумных действий не окажется в итоге безнадежно запоздавшим.
Никодес фор Виттенц и Дастин ди Ланцэ в это самое время тоже мокли под дождем, проклиная ненадежные горные тропы и собственный азарт, заставивший свернуть с намеченного пути вдоль моря. Хотя, по чести говоря, дело того стоило. В поисках одарских лазутчиков опираться можно было лишь на слухи, а те слухи, что принесла им в уши одна незаметная, но проверенная птичка, казались более чем странными. Да что там, если бы эдакую чушь рассказал кто-то незнакомый, ни фор Виттенц, ни ди Ланцэ не поверили бы ни единому слову!
В окрестностях ничем не примечательной мелкой деревушки завелись материальные призраки.
Сами по себе призраки никого здесь, пожалуй, не удивили бы и не испугали. Известно, если путник гибнет нехорошей смертью, а такое в горах не редкость, его страдающий дух болтается неподалеку, покуда не найдется маг, готовый провести обряд упокоения — или же, пока несчастный не развеется сам собой через пару сотен лет. Однако всего вреда от таких духов, что завывают в трубах, пугая детей и предвещая непогоду, да и то, по большому счету, можно считать скорее пользой.
Материальные проявления магических бурь и приливов тоже не смутили бы жителей деревни, вот уже пару сотен лет промышлявшей исключительно контрабандой. В самом деле, сами собой открывающиеся двери, летающие бутыли с вином, раскиданные поленницы — что за ерунда, и не такое видали, а уж старики чего только не травили о временах, когда магии было больше и ограничительные эдикты даже в кошмарном сне привидеться не могли!
Но о совмещении этих никак не связанных между собой явлений даже старики ничего не слыхали! Призрак — он на то и призрак, что даже сухой листик сдвинуть не может. А «дикая магия» — на то и дикая, что проявления ее бессмысленны и бестолковы. Но где это видано, чтобы дождь проявлял в воздухе бесплотную фигуру? Чтобы бутыль с вином не просто разбивалась о стену, а запрокидывалась и опустошалась, как будто из нее пьет кто-то? Что тайник с контрабандным серебром и оружием разоряют не пограничники, а бесплотные духи?! Да как разоряют — подчистую унося все до последней монетки!
— Так и плыло по воздуху? — переспросил Никодес.
Знакомый контрабандист, более охотно отзывавшийся на кличку «Медведь», чем на собственное имя, усиленно закивал и уточнил:
— И тайник вскрыт по уму, как будто проследили, как я его запечатывал. Не-ет, если это была дикая магия, то я — губернатор! Призраки это! Их-то не видать, вот и кажется, что само.
— И зачем призракам твое оружие?
— Чтоб я еще знал! И зачем, и как взять сумели! Эх, упокоить бы тех призраков к бесам собачьим, да где ж нынче мага-то найдешь.
Никодес покивал сочувственно и предложил Дастину и Медведю прогуляться втроем по следам странных «призраков», оставив коней и отряд отдохнуть в деревушке. След, кстати, те оставляли вполне материальный, хоть и незаметный для человека городского. Однако и Дастин с Никодесом, и уж тем более потомственный контрабандист Медведь видели смятый чьей-то тяжелой, вполне материальной поступью опад, комочки гряди там, где их быть не должно, и прочие очень даже подозрительные признаки. И если Медведь, из магов встречавший разве что лекарей и погодников, еще мог верить в потустороннее происхождение этих следов, то офицеры фор Виттенц и ди Ланцэ просто обязаны были проверить.
Идти по следу оказалось легко: «призрак» выбирал путь поудобнее, обходя ненадежные осыпи и буреломы и слишком крутые склоны. А уж когда заметили на камнях чуть ниже тропы совсем недавно разбитую бутылку, ярко сверкавшую свежими острыми изломами…
Медведь спустился, поднял осколок, понюхал. Буркнул:
— Наша бражка. Малиновая. Братова сноха такую гонит.
— А что, у той братовой снохи призраки на днях погреб не обнесли случаем?
— Кто ж знает, — гоготнул Медведь. — Она-то ругалась, только не на призраков, а на брата со свекром.
— Интересные призраки, — задумчиво заметил Дастин, — и ведь других деревень поблизости нет?
— Была когда-то, — Медведь почесал в затылке, — чуть не сто лет тому, как сель ее снес. Только усадьба графская осталась, и та — одни стены. Ну, то есть, говорят так, сам не видел.
— А что за граф? — Никодес, признаться, не помнил, кто из благородных семей владеет землями в этом краю.
— Да бесы его знают, вроде там тоже все погибли. Выморочная земля. Туда и наши-то не ходят. Деды говорили, нехорошо там стало после селя, а позже, если кто и ходил проверить, так ничего не рассказывал.
— Что «усадьба — одни стены», кто-то же рассказал, — рассудительно возразил Дастин. — Что я тебе, Медведь, скажу, лопух ты, а не медведь. В таких вот заброшенных местах с дурной славой как раз тайники и устраивать. Или вражеские базы, если дело к войне. Вот что, господа, давайте-ка соблюдать тишину и обходить открытые места. Не нравятся мне собственные выводы.