Туман войны (СИ)

Сейчас же, Александр Христофорович, будущая гроза политически неблагонадёжных граждан империи, был почти никому не известен. Начало войны, по его словам, встретил флигель-адъютантом при государе Александре Павловиче и осуществлял связь с армией Багратиона. В данный момент, уже полковник, он командовал «летучим отрядом», расквартированным рядом с Волоколамском. Присутствие тут руководителя одного из отрядов «северных» меня сильно удивило.
Рассказчиком он был отменным. Так что за последующим ранним ужином, накрытым по указанию радостной от моего возвращения хозяйки, развлекал нас. Конечно, сначала выслушали его воспоминания о Париже, где Бенкендорф состоял при посольстве. Потом начались обсуждения текущей войны. Меня же заинтересовали истории о гражданских помощниках, ведущих свою, порою не менее отважную битву с врагом.
Более всего полковник восхищался, но и возмущался не старым ещё дьяком [77] села Рюховское, что в двенадцати километрах от Волоколамска, Василием Григорьевичем Рагозиным. До войны, он был человеком скромным и тихим. Вырастил пятерых детей, а старшая дочь уже и внука подарила. Держал свою пасеку, да цветы выращивал. Говорят, пуще всех любил «экзотические» растения, для того сам и соорудил оранжерею.
Но как-то повстречал перед Бородинским сражением Александра Христофоровича… и началась у неприметного дьяка после сорока лет, новая жизнь. К удивлению знакомцев, он остался на оккупированных землях, оделся нищим, да бродил среди французских обозов, прося подаяние, да так натурально, будто всю жизнь на паперти стоял. Памятью Василий обладал отменной, да и наблюдательным был с детства. Так что с появлением партизанских отрядов, у тех в обилии были сведения для успешной «работы».
И не понимали мы, чем же полковник не доволен. Но тот продолжил. Рагозин был просто идеальным шпионом ровно до тех пор, пока случайно не забрели в его село мародёры, да начали обчищать ризницу [78] в храме, при котором тот служил. Возмущенный дьяк ударил в колокола, и подоспевшие крестьяне по-свойски разделались с пришлыми. Удивленные заступники внезапно оказались владельцами неплохих трофеев.
Так односельчане неожиданно организовали свой партизанский отряд с решительным командиром. И группа это постоянно росла, так как Василий Григорьевич проповедовал в храмах, призывая давать отпор захватчикам. Потому к ним и начали стекаться бежавшие военнопленные, да «ретивая» молодёжь.
Особенно восхитило меня, что дьяк додумался до конной артиллерии. На телеги, как на лафеты, помещали трофейные пушки. Стреляли из тех по французским обозам прямо с подводы, давая по выстрелу, да быстро развернувшись, уезжали. Четыре артиллерийских ствола — это сила. Особенно, если картечью, да по маршевым полкам, или ядрами — в обоз с порохом.
Все присутствующие были просто ошеломлены.
Вот и сейчас, Александр Христофорович собирался навестить своего «подопечного» и напомнить… что его дело — разведка, а не лихие набеги на французские обозы. Так что его самодеятельностью Бенкендорф был весьма недоволен.
Как бы ни был интересен рассказ господина полковника, я никак не могла взять в толк, как он оказался здесь, когда Волоколамск и его «отбившийся от рук» дьяк совершенно в другой стороне.
Всё выяснилось позже, когда хозяйка, сославшись на здоровье, ушла к себе, а Владимир Петрович сел играть в tric-trac [79](*триктрак) с Ольгой. Теперь же я и услышала настоящую причину этого сбора.
Оказывается, трое из них встретилась в штабе Кутузова, где Фигнер выговаривал моему жениху за его нерадивость, в обеспечении моей безопасности. «Провидец» же пытался выяснить у Александра Самойловича, когда французы планируют вывозить награбленное в Москве. Это партизану очень не понравилось. Ко всему прочему его неприятно удивлял тот факт, что никому не известный ополченец знает больше него самого.
 
Сославшись на недавно пленённого французского офицера, жених заявил, что в будущем обозе будет более трёхсот пудов [80] серебра и около двадцати пудов золота. К «несчастью», ценный свидетель «скончался» от ран, а посему Павел и пытался получить точную информацию от Александра Самойловича.
Поражённый столь огромными суммами, Фигнер решил заручиться в этом деле поддержкой и других партизан. Но «провидец» просил не посвящать в планы слишком многих. Павел предлагал на большой протяжённости пути расставить своих людей. Посему, нужны были ещё группы. Давыдова жених почему-то исключил из претендентов. На тот момент в ставке находился Сеславин, который и предложил кандидатуру Бенкендорфа. Избегая «лишних ушей», они решили обсудить всё здесь, уехав каждый по отдельности и разными дорогами, пригласив полковника присоединиться.
Сейчас же они склонились над картами, составляя план, какими дорогами этот обоз может следовать, а самое главное, Фигнеру нужно было выяснить, когда именно он собирался отправляться из первопрестольной.
Ещё одним спорным вопросом стала дорога. Павел настаивал, что Бонапарт решит пойти через Малоярославец, и что самое смешное [81], Сеславин яростно ему возражал.
Не участвуя в обсуждении, я довольно быстро устала. Пришлось «отбирать» Ольгу у хозяина поместья и идти укладываться. Довольно длительный и нервный день вымотал меня полностью. Оттого заснула, как только голова коснулась подушки.
На следующий день, с утра, до того, как все разъехались, наконец в имение вернулся Руслан со своей группой. Слава Господу, без потерь. Мы отправили оставшихся в имении раненых в Калугу. А сами собравшись, двинулись в намеченное село. Говорят там, у крестьян, хоронились раненые солдаты. Но далеко так не уехали. Нам встретился направляющийся в имение посыльный с просьбой повернуть на Медынь, где меня дожидается очень тяжёлый пациент.
Прибыли мы в довольно большое село рядом с городом. Расположились партизаны в заброшенном господском доме, который успели-таки протопить к нашему приезду.
Раненых было несколько. Прапорщик в летах еле дышал. У него было прострелено лёгкое и его начали оперировать первым. Пару раз раз пришлось переливать кровь, но он к концу всё равно был слишком бледен.
Вторым «под нож» пришлось идти молоденькому корнету. Ему сильно посекло руку.
— Подготовить инструменты для ампутации? — деловито поинтересовалась Марфа.
— Так вы отрезать собираетесь? — испуганно переспросил корнет. — Господи, пожалуйста, как же я без руки то! Прошу вас, доктор, сохраните руку… прошу!
Вздохнув, немного отрешилась от происходящего, пытаясь понять, смогу ли восстановить повреждённую конечность.
— Даже, если я её очищу от осколков костей и сошью, не гарантирую, что сможете ею пользоваться. Боли будут преследовать постоянно. Да и без движения мышцы ссохнутся могут.
— Доктор, пожалуйста! — прошептал он обречённо.
— Хорошо, — ответила, вздохнув, — но я вас предупредила.
Чистить и восстанавливать кисть пришлось долго. Боюсь, ему всю жизнь придётся носить перчатку, дабы не смущать дам.
Умыв руки и отдав Ефимке фартук на чистку решила размяться на веранде. Вид с бельэтажа открылся на удивление пасторальный, если не считать небольшую странность. В нескольких деревенских огородах копались мужчины в поношенной, но довольно чистой французской форме.
— Что это у вас мужики во вражеской форме ходят, неужели настолько ладная? — спросила у невысокой женщины, что призвана была помочь с уборкой в доме.
— Дык они в своём ходють. Другого же нема у них то.
— Это что, пленные французы?
— Ну да. Бабоньки, кто без мужиков осталися, просили коменданту, чтобы смирных отдал. По огороду, да по дому делов невпроворот. А бобылихам то и помощь и утеш… ну помощь разна всяка… — закончила она смущаясь.