Радогощь (СИ)

– Не бойся, – шепчет мне когал, – он понесся за той рыбиной.
Он так близко ко мне стоит в этой расщелине, и он такой высокий, не сильно, правда, высокий, просто я мелкая, и потом его слова о том, что он сделает меня женой кого-то из своих соплеменников, пугают меня. Я ещё ни с кем не встречалась и мне не по себе от мысли, что меня насильно выдадут замуж за какого-то когала. И тоже, наверное, сделают третьей или четвертой женой.
Вдруг я вижу, как камни в расщелине шевелятся, ворочаются, словно живые. Скалы начинают смыкаться, шевеля острыми выступами, будто челюстями.
– Бежим!
Когал хватает меня за руку и выдергивает из расщелины. Позади нас с громком хлопком, сжимаются каменные челюсти.
– Что это такое было? – спрашиваю я, с трудом представляя себе, что было бы, если б мы замешкались и эти скалы сомкнулись. Раздавило бы нас в лепешку.
– Рыба-камень, – отвечает он. – Огромная рыба-камень. Притворяется скалой и лениво ждет, когда к ней кто-то заплывет, прятаться от хищников. Ну вот как мы с тобой.
– Какой ужас, – поражаюсь я. Но я никогда не слышала о каменной рыбе-хищнице.
– Ладно, идем, нам нужно успеть, до того, как Аргаст поймет, что мы его провели, – говорит он и тянет меня за рукав худи.
– Сколько тут ещё всяких чудовищ? – бросаю я, поеживаясь.
– Не знаю, – отвечает он, – это же не наш мир, мы здесь чужие, гости. Идем скорее.
– Куда?
– На выход.
– А где отсюда выход?
Я задираю голову, надеясь увидеть какую-нибудь лестницу, ведущую наверх, к тому светлому пятну, но ничего такого подобного не вижу.
– Там, – говорит он, отодвигая темную склизкую ветку, облепленную черным илом, чтобы протиснуться между двумя деревьями. – Недалеко осталось.
Мы идем по мрачному водяному лесу, я вздрагиваю от каждого движения, но это всего лишь какие-нибудь небольшие рыбешки, выскакивают из темных расщелин и завидя нас, быстро юркают в разные стороны.
– Это Аверьян Егорыч столкнул меня сюда, – вдруг выпаливаю я.
– Знаю. Поэтому я и пришел сюда за тобой, – отвечает он. – Это была его ошибка.
– Нормальная такая ошибка, – язвлю я. – Он хотел убить меня.
И вдруг вспоминаю про Аню.
– Боже, Аня! Её тоже по ошибке убили?
Он морщится от моих слов.
– Дарина, ты многого не знаешь, поэтому и не понимаешь всего, – отвечает он.
– А что тут можно не так понять? Я видела Аню, она мертва, – говорю я и у меня наворачиваются слезы. Не знаю, можно ли плакать под водой и как это заметно.
– Пришли, – вдруг говорит когал и кивает на черный колодец.
Заглядываю внутрь – глубоко. Настолько глубоко, что не видно, что там.
– Это выход? – недоверчиво спрашиваю его.
– Да.
– И как? Неужто прыгать? – испуганно произношу я.
– А какие у тебя ещё есть варианты? – усмехается он. – Если хочешь, оставайся здесь.
– Ну уж нет, – протестую я.
Но прыгать туда – во тьму и неизвестность? Хотя выбор невелик: там погибать или здесь.
– Забирайся, давай я тебя поддержу, – он подает мне руку, помогает залезть наверх колодца. – Теперь прижми руки к груди и прыгай.
Но я не отпускаю его руку, держусь за него, будто цепляюсь за последнюю крохотную надежду, словно это единственное, что меня может удержать в этой жизни. Мой взгляд падает на другую его руку – повязка уже основательно пропиталась кровью.
– Твоя рука…
– Не обращай внимание, прыгай, – перебивает он меня, – я сразу следом за тобой.
Отцепляюсь от него, смотрю в эту черную дыру и всё никак не решаюсь сделать шаг. Он чуть подталкивает меня, и я уже лечу вниз. Не так быстро, как если бы это было по воздуху, но всё же. Обнимаю себя за плечи и зажмуриваюсь…
Чувствую прикосновение к своей руке и открываю глаза. Я сижу на камнях возле тех двух родников, рядом со мной на корточки опустился когал.
– Ты как, в порядке? – спрашивает меня.
– Я? Вроде да, – сбивчиво отвечаю я, хлопая ресницами.
Он помогает мне встать на ноги, осматриваюсь. Солнце уже поднимается, подсвечивая розовым облака, с вершины виден огненно-красный краешек над лесом. Шатровый городок спит, он ещё в тени, кое-где догорают костры, огня уже не видно, но легких дымок стелится по земле и всё вокруг покрыто пеплом.
 
– Хорошо.
Когал отходит от меня, берет глиняный кувшин и зачерпывает воду из первого родника, подает мне.
– Осторожно, держи, это мертвая вода, не вздумай пить или пролить, – серьезным тоном произносит он.
Беру из его рук кувшин и заглядываю в него. Вода всё такая же темная, непрозрачная, кажется, что тягучая. Когал зачерпывает воду из второго родника.
– А эта живая, – говорит он, – идем.
Спускаемся осторожно по тропинке. Я держу двумя руками кувшин, а когальский парень придерживает меня за локоть. Иногда кроссовки скользят на гладких камнях, я боюсь полететь кубарем со скалы, но он твердо держит меня, не дает упасть. Оказавшись внизу, на твердой ровной земле, я с облегчением перевожу дух. Руки уже устали держать тяжелый кувшин с водой, дрожат, но я молчу, не жалуюсь. Когал вон вовсе изранен, потерял много крови, а не только несет кувшин, а ещё и меня страховал весь спуск.
Идем по шатровому городку, тут темно, как оказались словно в другом мире. Там, на вершине, было солнце, а тут до сих пор ночь, хотя уже светлое небо.
Когал ведет меня к дальнему одинокому шатру, туда, где лежит мертвая Олеся. Вспоминаю всё, что произошло накануне и на душе становится тоскливо, по щекам начинают течь слезы, не могу их остановить. Спокойно проходим через изгородь – проем снова открыт, и заходим внутрь шатра.
На полу лежит Олесино тело, накрытое льняным покрывалом, вокруг сидят женщины в черных одеяниях и в платках, хором тянут тоскливую мелодию, похожую на общий стон. Глаза закрыты, головы опущены, они неспешно качаются из стороны в сторону, словно находятся в медитативном трансе. Услышав нас, женщины друг за другом распахивают глаза и отодвигаются, давая нам пройти.
Мой спаситель, скорее всего Олесин жених, первый подходит к мертвому телу и медленно стягивает покрывало, открывая её до пояса. Тело и платье не повреждено огнем, словно пламя не обожгло её. Руки сложены на груди. Отрезанная голова лежит рядом с шеей, если бы не рванная красная полоса с сгустками крови, то можно было бы подумать, что она не отделена от всего тела. Кожа уже стала немного синеватой, особенно на веках, реснички словно склеены между собой. Даже не трогая её чувствуешь какой от неё идет холод, неестественный, другой… мертвый.
– Полей ей на шею, по всему разрезу, только аккуратно, всё не выливай, – тихонько говорит мне он.
И какого интересно ему видеть свою невесту мертвой? Подхожу к Олесе ближе, тонкой струей обливаю шею по месту разреза, стараюсь попасть на обе её половинки. В это время мне так горько смотреть на умершую подругу, слезы выкатываются из глаз, затмевая всё вокруг, поэтому я не сразу замечаю, что кожа с обеих сторон уже потянулась друг к другу, коснулась кромками и стала срастаться. Кровавые сгустки словно всосались внутрь и вскоре на месте разреза белела лишь едва различимая полоса – голова вновь приросла к телу.
Не верю своим глазам, всхлипываю, судорожно проглатывая слезы. Олесин жених осторожно берет из моих рук кувшин с мертвой водой и отдает женщинам.
– Всё в порядке, – говорит он и поливает теперь уже живой водой голову Олеси.
Смотрю на неё и вдруг у Олеси распахиваются глаза, она глядит то на меня, то на своего жениха и её губы растягиваются в улыбке.
Вздрагиваю, делаю шаг назад. Не верю в то, что вижу. И вдруг меня резко обливают в лицо мертвой водой из моего же глиняного кувшина, у меня перехватывает дыхание и мне на голову в тот же миг накидывают черный платок. А дальше темнота…
  
Глава 6. Сон или явь?
 
Прихожу в себя как будто от толчка, словно одеяло подпрыгнуло подо мной. Даже слышу под землей гул, прокатывающийся и расходящийся всё дальше и дальше. Соскакиваю, держась рукой за шею и грудь, мне кажется, что мои легкие наполнены водой, я откашливаюсь, но вода не выходит. Я не могу дышать, задыхаюсь в сухом кашле. Мне кажется, что я всё ещё в том роднике, иду ко дну, что я утонула.