Миа (СИ)

— Нет-нет, Эрик! Я не смогу, я уже пыталась. Ты же обещал мне помочь, так доведи дело до конца.
— Ладно, — сдался я, и чтобы не сидеть чучелом на диване, попросил разрешения посмотреть книги. Она разрешила, и я торопливо поднялся. Облегченно выдохнув, отправился к шкафу, тихо радуясь про себя, что можно чем-то заняться, не отвлекаясь на внешний вид хозяйки. Однако, длилась моя передышка недолго. Минут через пять, когда я только присмотрел себе книжку с заманчивым названием «Хроники забытых городов», Миа немного пощелкала клавишами ноута и раздались волшебные звуки песни группы «Рейнгстон». Мне нравилась эта композиция, она была очень нежная и в то же время яркая, сильная. Миа неслышно ступая босыми ногами по мягкому, длинному ворсу ковра, устилавшему пол, подошла и спросила, наклонив голову, так что волосы золотистой волной закрыли одно плечо:
— Потанцуем?
Я растерялся и почему-то мелькнула в сознании мысль, что она просто не хочет, чтобы я копался в ее библиотеке, боится, что испачкаю или помну что-нибудь. У некоторых людей пунктик насчет этого, насчет своих вещей и чужих грязных рук. Я аккуратно поставил книгу на место, рассчитывая чуть позже вернуться к ней, и повернулся к Миа. Видимо коньяк все же ударил мне в голову, да и неудобно было отказать хозяйке дома, поэтому я согласился, и тут на несколько мгновений завис с поднятыми руками, так как внезапно сообразил, что если положить ладони на талию, как полагается, то придется касаться обнаженного участка между шортами и топом, ниже уже неприлично. Миа вопросительно приподняла брови, и я неловко обнял ее, осторожно пристроив ладони где-то в районе лопаток. Мы медленно кружили по комнате под бархатный голос Тони Куинни, и то небольшое расстояние, еще разделявшее нас, как-то незаметно вовсе сошло на нет. Композиции не прерываясь сменяли одна другую, а мы все танцевали и танцевали, и вскоре танец стал больше похож на тесные объятия. Я чувствовал, как двигалось ее тело под моими ладонями, теплое и гибкое. Ее, ставшее горячим дыхание, щекотало мне шею, будоражило кровь и заставляло нервничать, пробуждая странные чувства, на которые организм реагировал весьма своеобразно. Когда стало совсем жарко, я попытался отстраниться, но Миа внезапно прильнула еще теснее, и ее пухлые губы решительно прижались к моим.
Впервые после Птицы, я с кем-то целовался. Впечатление не было головокружительным, но и неприятным я бы его тоже не назвал. В голове немного шумело от коньяка и охватившего меня волнения. Губы у Миа были теплыми, сильными и целоваться она умела. Это я сразу понял. О чем я думал в тот момент, сейчас уже не могу припомнить точно. Все было словно не по-настоящему, не на самом деле. Поэтому я просто отдался течению под музыку «Биг сити бридж», чья композиция незаметно сменила «Рейнгстонов». И когда «городские бродяги» в третий раз затянули слегка гнусавыми голосами припев о соседской девчонке, что любила вечерами сидеть на крыше и разговаривать с луной, руки Миа соскользнули с моих плеч вниз, и она сделала то, что заставило меня в одно мгновение шарахнуться от нее, так словно меня крепко долбануло током. Впрочем, примерно так я себя и чувствовал, когда, едва не споткнувшись о низенький столик, замер на месте, ошалело глядя на ничуть не смущенную сокурсницу, и тщетно пытаясь усмирить забушевавший внутри огонь.
— О, Эрик! — Она рассмеялась тихим, удивленным смехом. — Неужели, ты действительно до сих пор еще…
— Это, что преступление? — прервал я ее внезапно охрипшим голосом и, стараясь выровнять сбившееся дыхание, стал понемногу пятиться назад, одновременно пытаясь сообразить сколько успела сама Миа выпить щедро сдобренного крепким алкоголем кофе. Судя по ее действиям немало, может даже несколько отнюдь не кофейных чашек. Хотя я и не видел, чтобы она сделала из своего бокала больше одного глотка. Но кто его знает, может он и в таком количестве так на нее действует. Еще не хватало, чтобы меня обвинили потом, что пытался воспользоваться беспомощным состоянием беззащитной девушки. — Знаешь, что, пожалуй, я лучше пойду.
 
Она не сводила с меня широко распахнутых глаз, взгляд которых между тем, был хоть и слегка шальным, но вполне трезвым.
— Ты на самом деле хочешь уйти? Ты уверен?
Миа подняла руки и несколько картинно откинула назад волосы. И без того короткий топ при этом провокационно приподнялся, заставив меня нервно сглотнуть и отвести глаза.
— Да, уверен, — сказал я нетвердым голосом и оглянулся, пытаясь вспомнить, где оставил джемпер. Мне очень хотелось облизнуть вдруг пересохшие губы, но я сдержался. Зато Миа не торопясь, со вкусом, острым розовым язычком провела по ярко алевшим губам, которые сразу влажно заблестели, и снова не спеша приблизилась ко мне. Взяла мои руки в свои и, приподнявшись на цыпочки, прошептала в самое ухо:
— Не торопись. Это не преступление, это просто недоразумение. И, пожалуй, мы его исправим. Пойдем, не бойся. Я тебя не съем…
— Миа, — я не мог поверить в происходящее. — Ты что, серьезно этого хочешь?
Вместо ответа она мягко, но настойчиво потянула меня в комнату, где за плотно задернутыми шторами едва слышно шелестел о стекло дождь, а с угольно-черной стены смотрел своими темными, все понимающими глазами, белоснежный единорог, застыв в стремительном беге посреди сказочного лесного пейзажа в сумеречной дымке. И я пошел за Миа с чувством, что все это происходит в каком-то другом измерении и не со мной. И до самого последнего момента мне казалось, что это какой-то розыгрыш, и она вот-вот оттолкнет меня с возмущенным возгласом. Но она не оттолкнула, и скоро эта мысль бесследно исчезла. Ее просто смело потоком новых ощущений. Но какая-то часть меня не участвовала в том, что я делал, то ли укрывшись глубоко в подсознании, то ли совсем покинув в это время мое, познававшее неведомые прежде грани бытия, существо.
А потом я стоял под душем в ее квартире, подставив лицо потоку горячей воды и пытался осознать случившееся. Частые струи, дробясь о кожу, крупными каплями стекали вниз по обнаженным плечам, животу, спине, ногам, собираясь на дне ослепительно-белой ванны в ручеек, который с мелодичным журчанием быстро исчезал в сливном отверстии. Я чувствовал себя опустошенным и усталым, в то же время словно парил в невесомости. Миа выдала мне огромное, пушистое полотенце, веселого, солнечно-желтого цвета и, выйдя из-под душа, я тщательно вытерся им, а потом долго всматривался в большое, прямоугольное зеркало, предварительно проведя несколько раз ладонью по его запотевшей поверхности. Всматривался в свое слегка размытое, нечеткое отражение, стараясь, как это ни смешно, уловить возможные перемены. Ничего особенно не заметил, только глаза казались темнее и больше обычного, возможно из-за неестественного лихорадочного блеска.
Когда я вернулся в комнату, Миа уже спала, вытянувшись на боку поверх покрывала, поджав одну ногу к животу и подложив ладони под щеку. Лицо ее, утратив во сне, присущее ему днем особенное, как будто слегка капризное выражение, стало по детски простым и немного мечтательным, добрым. Короткая шелковая ночнушка почти ничего не скрывала. Я вздохнул и накрыл Миа пледом, лежавшем на кресле. Она перевернулась на спину и что-то пробормотала. Я шепнул ей: спи, все в порядке. Потом оделся, разбудил давно уснувший компьютер, установил до конца программу, выключил ноутбук и ушел.
На улице была глубокая ночь. Она парила где-то выше ярко освещенных светом фонарей улиц, пряталась за темными стеклами домов, провалами подворотен, в колодцах дворов. Я шел, накинув капюшон куртки на еще влажные волосы, иногда сходил с тротуара на обочину широкой проезжей части, непривычно пустой в этот глухой час и пытался тормознуть изредка обгонявшие меня попутки. Но им было не до бредущего неизвестно куда среди ночи парня, к тому же весьма вероятно нетрезвого или под препаратами. Никто не хочет себе проблем. Так что мне ничего не оставалось, только как прибавить шагу.
Когда Миа, благоухая ванильным гелем, вышла из душа, то ясно дала понять, что этот вечер ничего не меняет в наших отношениях, и чтобы я ни на что не рассчитывал.