В стране мехов (иллюстрации Риу Эдуарда)

Гобсон, прежде чем запереться в доме, позаботился, чтобы собакам и
оленям было положено корму на несколько недель.
25-го декабря, вечером, на столе, среди стаканов, запылал пунш. Лампы
были потушены, и зала, освещенная лишь синеватым пламенем спирта, приняла фантастический вид. Добродушные лица солдат, освещенные
дрожащим отблеском пламени, принимали все более и более оживленное
выражение.
Затем пламя стало постепенно угасать и, вспыхивая синеватыми язычками
вокруг традиционного пирога, наконец, потухло.
И вдруг—что же?.. Хотя лампы не были зажжены, в зале было совершенно
светло. В окна проникал яркий красноватый отблеск огня, никем
до сих пор не замеченный.
Все вскочили со своих мест, смотря с удивлением друг на друга.
— Пожар!—закричали некоторые.
Но раз не горел самый дом, то какой же мог быть пожар в окрест^
ностях мыса Батурст?
Лейтенант бросился к окну и тотчас же понял, в чем дело. Это было
извержение вулкана.
За утесами, по другую сторону бухты Моржей, весь горизонт был
озарен пламенем. Вершин огнедышащих холмов, находящихся за тридцать
миль от мыса Батурст, не было видно, но огненный сноп, поднявшийся
страшно высоко, освещал всю местность своим красным отблеском.
— Это еще красивее северного сияния!—воскликнула Полина Барнетт.
Томас Блэк не согласился с таким определением. Разве можно сравнить
красоту земных явлений с небесными! Но никто не захотел спорить
с астрономом по этому предмету, так как, несмотря на сильный холод
и ветер, все спешили выйти из дома, чтобы полюбоваться великолепным
зрелищем.
Если б Гобсон и его спутники небыли так укутаны с головою в мех, они слышали бы шум, происходивший от извержения, и могли бы делиться
впечатлениями, вызванными этим чудным зрелищем. Но их рот и уши были
закутаны в мех. Им оставалось только молча любоваться великолепной
картиной, которую никакая кисть, никакое перо не в силах описать. Среди
глубокого мрака этой полуночной страны, покрытой сплошь белым снегом, блеск вулканического пламени давал необыкновенные световые эффекты.
Зарево расходилось по небу все выше и выше, затмевая постепенно звезды.
Снег отливал золотом. Ледяные горы сверкали, как громадные зеркала.
Блестящие снопы преломлялись на всех углах, и наклонные плоскости
отражали световые лучи со всевозможными оттенками. Эта игра света
производила впечатление великолепной декорации в феерии.
Сильный холод все же заставил колонистов оторваться от этой очаровательной
картины и вернуться домой.
В следующие дни холод еще больше усилился. Можно было опасаться, что ртутный термометр не будет в состоянии показывать градусы, и придется
его заменить спиртовым. В ночь с 28-го на 29-е декабря ртуть
опустилась до тридцати двух градусов ниже нуля (тридцать семь градусов
ниже нуля по Цельсию).
Печи топили, не переставая, но, несмотря на это, температуру в комнатах
не могли довести выше двадцати градусов (семь градусов ниже нуля
по Цельсию). В расстоянии десяти шагов от печки уже было нестерпимо холодно.
Поэтому лучшее место, возле печки, было предоставлено ребенку, колыбель которого качал по очереди каждый, подходивший погреться к
печке. Было строго запрещено отворять окна и двери, потому что врывавшийся
в комнаты холодный пар превращался в снег. Уже в сенях
дыхание людей превращалось в лед. Со всех сторон раздавался какой-то
сухой треск, который удивил бы людей, незнакомых с особенностями этого
климата; это трещали от сильного холода стволы деревьев, из которых
был сколочен дом.
Все спиртные напитки, находившиеся на чердаке, были перенесены
в залу; алкоголь сгустился, и весь спирт сконцентрировался на дне бутылок
в виде ореха. Сделанное из еловых шишек пиво замерзло и разломало
бочки. Все твердые тела точно окаменели и не поддавались действию
тепла. Дрова плохо горели, и Гобсон должен был пожертвовать некоторым
количеством моржевого жира, чтобы увеличить огонь. Благодаря хорошей
тяге в комнате не было ни малейшей копоти.
 
Замечательно следующее обстоятельство: во время морозов всех мучила
страшная жажда. Чтобы утолить эту жажду, приходилось постоянно оттаивать
жидкости на огне, так как в замерзшем виде они не достигали бы
цели. Затем колонистов одолевала дремота, против которой все тщетно
боролись, несмотря на увещания лейтенанта Гобсона, который старался
личным примером поддержать более слабых. Полина Барнетт, всегда энергичная, деятельная, тоже помогала лейтенанту, воодушевляя всех своими
советами и веселыми разговорами. Она или читала вслух, или пела песню, которую все хором повторяли за нею. Пение это будило дремавших
которые, в свою очередь, присоединялись к хору. Так проходили долгие
дни затворнической жизни. Лейтенант, наблюдая за термометром, с ужасом
замечал, что мороз все увеличивается. 31-го декабря ртуть совершенно
замерзла в термометре.
Это означало, что было больше сорока четырех градусов ниже нуля.
На следующий день, 1-го января, лейтенант поздравил миссис Полину
Барнетт с новым годом и выразил свое восхищение перед мужеством
и всегда хорошим расположением духа, с каким она переносила все трудности
и лишения зимовки. То же самое он высказал и астроному, который
в этой смене 1859-го года 1860-м видел только, что наступил год, в который
должно произойти ожидаемое им затмение. Все обитатели форта
обменялись взаимными приветствиями и пожеланиями.
Но пока еще особенно радоваться было нечему! Зима должна была
продолжиться еще несколько месяцев. Правда, солнце скоро должно было
появиться над горизонтом, но ничто не доказывало, что мороз станет
слабее: обыкновенно самые сильные морозы в холодном поясе бывают
именно в феврале. Во всяком случае, в первые дни нового года погода
не стала теплее, и 6-го января спиртовой термометр, прикрепленный
к наружному окну коридора, показывал шестьдесят шесть градусов ниже
нуля (пятьдесят два градуса ниже нуля по Цельсию). Еще несколько
градусов—и будет достигнут минимум температуры, бывший в 1835-м году
в форте Соединения, а, может быть, будет и еще холоднее!
Эти упорные морозы начинали сильно тревожить Гобсона. Он боялся, что пушные звери переселятся на юг и расстроят его планы относительно
весенней охоты. Кроме того, время от времени раздавались глухие подземные
раскаты, имевшие, конечно, связь с вулканическими извержениями.
Не было ли опасно это соседство действующего вулкана для новой фактории?
Все это не раз приходило на мысль лейтенанту, когда он прислушивался
к подземному гулу. Но своих опасений он никому не высказывал.
Понятно, что в такой холод никто и не думал выходить из дома. Собаки
и олени были снабжены кормом, которого должно было хватить на долгое
время, к тому же эти животные привыкли к зимним голодовкам и не требуют
никакого ухода со стороны своих хозяев. Таким образом, колонисты
не имели надобности подвергать себя опасности замерзнуть. Довольно
и того, что приходилось мерзнуть в комнатах, которых не могли нагреть, несмотря на усиленную топку печей, хотя, кроме дров, туда прибавляли
большое количество моржового жира. Несмотря на все предосторожности, сырость проникала в дом, образуя все большие и большие слои льда
на стенах. Конденсаторы оказались забитыми, и один из них даже лопнул
под давлением оледеневшей воды.
При таких условиях нельзя было и думать о сбережении топлива; напротив, топили усиленно, чтобы поддержать в комнатах тепло. Температура
в них падала иногда до пятнадцати градусов по Фаренгейту (девять градусов
ниже нуля по Цельсию). По приказанию лейтенанта, люди, исполнявшие