Теория бобра

Водитель оказался плотным молодым человеком с пухлыми руками, одетым, несмотря на зиму, в футболку с короткими рукавами. Он непрестанно приглаживал свои вьющиеся волосы, даже таская по лестнице вещи. Я дважды заставал его в ванной, где он, снеся по лестнице одни коробки и поднявшись за другими и еще не отдышавшись, приводил в порядок волосы перед зеркалом. Вообще-то, заказывая машину, я уже сообщил адрес доставки, но теперь, когда мы остановились на светофоре, водитель почему-то снова вернулся к этой теме.
— Херттониеми — классный район, — сказал он, взглянув на меня.
Это пробудило меня от задумчивости. Возможно, пустая болтовня, которую я вообще-то не очень люблю, отвлечет меня от невеселых раздумий и поднимет настроение.
— Мне он тоже нравится, — сказал я. — Отличное транспортное сообщение, качественное и оправданное по стоимости жилье, неплохая планировка квартир — все по линеечке и функционально. Да и стоимость недвижимости вряд ли упадет, а может, и подрастет как в средней, так и в долгосрочной перспективе.
Я перевел дух, поймал взгляд водителя и добавил:
— Разумеется, при условии, что макроэкономическая ситуация в целом останется прежней.
Водитель молчал. Затем с явным усилием оторвал взгляд от меня и посмотрел вперед на дорогу.
— Я, пожалуй, для начала выгружу коробки с книгами, — сказал он. — Скоро приедем.
Мы съехали с Итявяюля на кольцевую развязку, сделали по ней почти полный круг и в последний момент свернули в так называемый Старый город, затем — почти сразу налево, миновали супермаркет и парковку и двинулись направо по круто поворачивающей дороге. Наш короткий и малосодержательный разговор иссяк, мы молчали — то ли уже расслабились, то ли о районе Херттониеми сказать больше было нечего. Водитель, похоже, не нуждался в советах, как лучше проехать к нужному дому.
Дорога шла в горку. Мы добрались до самого верха, почти до конца дороги, свернули еще раз налево и, поднявшись по довольно круто забиравшему вверх проезду во дворе, остановились перед домом. Теперь мы находились в самой высокой точке этой части города, что одновременно означало — мы на месте.
Водитель заглушил двигатель.
Я открыл дверь, вышел на улицу, оказавшись посреди заснеженного двора, и в ту же минуту у меня исчезли сомнения в целесообразности этого предприятия.
И не только потому, что, взглянув наверх, я увидел на фоне темного вечернего неба знакомые окна на третьем этаже, излучающие тепло и уют. И не потому, что вспомнил, как ловко мне удалось реструктурировать задолженность Лауры Хеланто перед жилищным кооперативом за замену труб в квартире и согласовать с банком умеренную фиксированную ставку по долгосрочной ипотеке, которая, с учетом квартплаты, позволит нам не влезать в долги в будущем.
Нет.
Причина моего спокойствия заключалась в том, что произошло дальше.
Лаура Хеланто вышла из подъезда, открыла дверь, зафиксировала ее, накинув металлическую петельку на специальный столбик, и направилась в мою сторону. Чем ближе она подходила, тем яснее я понимал, что меняю не место жительства. И не просто перевожу вещи в новую квартиру (хоть мне и предстояло через минуту приступить к их перетаскиванию по каменным ступеням на третий этаж, стараясь не шуметь и избегать ударов по металлическим перилам, которые в ответ грохочут и долго вибрируют). Я меняю свою жизнь на лучшую, переезжаю в будущее.
Да, моя жизнь поменялась.
Я смотрел на Лауру Хеланто и испытывал такую же радость, какую излучала она. Мне нравились ее красота, ее волосы, похожие на разросшийся пышный куст, ее пытливый взгляд из-за дымчатых очков, немного ассиметричные пухлые губы и заметно угловатый подбородок, но больше всего — ее практическая сметка. Порой у меня складывалось впечатление, что она во всем на несколько шагов опережает меня, как будто читает мои мысли и заранее знает, что, когда и по какому поводу я подумаю. Неизвестно, заметила ли Лаура глобальные изменения в ходе моих мыслей, но слова она произнесла правильные:
 
— Добро пожаловать домой, Хенри.
Следующие полтора часа мы носили вещи. Водитель отлично поработал. Однако должен признать, что его короткая беседа с Лаурой Хеланто меня немного обеспокоила. Похоже, он так и не обрел полной ясности относительно Херттониеми, потому что пытался завести с Лаурой разговор об этом районе примерно в тех же выражениях, что ранее со мной. Они с Лаурой обменялись мнениями по данному вопросу, приводя аргументы скорее эмоционального, нежели логического порядка, но оба, казалось, остались довольны результатом дискуссии. Сразу по ее завершении водитель прошелся по квартире, но никоим образом не выразил готовности продолжить обсуждение предмета со мной. Напротив, он быстро захлопнул за собой дверь прямо у меня перед носом и, судя по частоте шагов, эхом отдающихся на лестничной площадке, стремительно скрылся с места событий.
С картиной — уравнением Гаусса, взятым в рамку, — я зашел в комнату, где Лаура уже расставляла мои книги в нашем общем книжном шкафу. В этот момент дочка Лауры, Туули, вышла из своей комнаты вместе с Шопенгауэром, и они присоединились к нашей компании. Тут я волновался зря. Похоже, Туули и Шопенгауэр легко сошлись друг с другом, и разница в возрасте не стала препятствием к их общению. Шопенгауэр отнесся к своей новой подруге с теплом и приязнью, хоть она и говорила гораздо больше, а двигалась несравненно быстрей, чем любое человеческое существо, которое коту доводилось встречать прежде.
Была ночь, Лаура уже крепко спала, прижавшись лбом к моему плечу, но ко мне сон никак не шел. В голове роились образы, и далеко не все из них были приятными. То за мной кто-то гнался, то я сам пытался утопить убитого мной бандита в темных водах небольшого озера, то из глубины подсознания возникал Пентти Осмала, старший следователь подразделения полиции Хельсинки по борьбе с организованной преступностью и экономическими преступлениями, подозревающий меня во всех смертных грехах. То вдруг мне являлся Юхани, мой брат, умерший, затем восставший из мертвых и попытавшийся сместить меня с должности директора парка приключений, а потом и вовсе куда-то пропавший. В памяти всплывали и другие события и ситуации последних месяцев, выпутаться из которых мне удалось только благодаря математике и еще чему-то трудно определимому — как я понял, люди в связи с этим обычно прибегают к слову «любовь».
Я слушал гул зимнего ветра в вентиляционных трубах и ровное, спокойное дыхание Лауры. Правая рука начала затекать, но мне не хотелось беспокоить жену. Мне вообще ничего не хотелось, и в первую очередь шевелиться. Нравилось просто лежать. Кошмары начали потихоньку рассеиваться, и вместо них явились более приятные воспоминания — наше первое свидание и все, что последовало за ним. Непрогнозируемые и неоправданные риски, с этим связанные, не казались мне теперь такими уж значимыми. С сегодняшнего дня, когда мы вместе распаковывали коробки и обустраивали наш общий дом, все изменилось. Потом и эти чудные картины куда-то исчезли, и я ощущал только исходящее от Лауры тепло.
Я вернулся домой — это была последняя мысль перед тем, как провалиться в сон. Да, я, наконец, достиг тихой гавани — в прямом и переносном смысле. (Разумеется, как математик, я даже в сумеречном полусонном состоянии все же понимал, что ничего нельзя утверждать со стопроцентной уверенностью: при страховании жизни, например, этот фактор всегда учитывается.)
Эта мысль согревала меня и была такой же осязаемой, такой же реальной, как и спящая рядом Лаура Хеланто.
Я в безопасности.
Мне больше ничто не угрожает.
  
2
 
— Родительское собрание начинается в шесть, — сказала Лаура. — И лучше, если ты придешь туда без четверти. Я и сама, разумеется, сходила бы, но у меня как раз в это время интервью и осмотр помещения в Отаниеми. Если я получу этот заказ, то на ближайшие полгода буду обеспечена работой.