Без времени

Это было так давно, но ресторанчик до сих пор работал и не изменил своего меню, даже название на старенькой вывеске напоминало ей обо всем забытом. Робко переступила порог. Полупустой зал, столики, расставленные вдоль стен. Как давно она здесь не была! Вот и стол у окна, за которым они обычно сидели. У них было поверье – если стол свободен, значит, все будет хорошо, значит, все сложится, будет удача! Столик был свободен, словно приглашая ее, занять свое законное место. Она отодвинула стул и присела у окна. Посмотрела сквозь запотевшее стекло. На улице промозглая осень, металлический звон трамваев, мелкий моросящий дождь. В зале совсем не было людей, на столике одиноко лежало меню, а напротив не было Его. Как необычно – Она здесь, а Его напротив нет. Его смеющееся лицо, небрежный жест плейбоя в сторону официанта, потом они весело делали заказ, долго сидели – все это осталось в далеком прошлом.
Официант не удивился, когда она попросила еду “на вынос”. Здесь это было принято. Она долго сидела, пила свой кофе и посматривала на часы. Каким долгим оказалось ожидание. Она никогда не знала, что эти блюда готовятся так долго. Время раньше пролетало быстро, но сейчас, когда его не было рядом, это время, словно испытывало ее на прочность. Оно истязало ее.
– Время, – подумала она, – сколько его осталось? – и снова посмотрела на часы, где стрелки невозмутимо отсчитывали минуты ее жизни. Взглянула в окно. Промозглый день, свет с улицы пасмурно освещающий этот неуютный зал. Неуютный – потому что его нет рядом…
И снова дорога и пробки, остывающая еда в лоточках, она везет все это, и, кажется, что не доедет никогда. А так хотелось вернуться первой, накрыть стол, успеть надеть платье,… то самое, которое он так любил когда-то. Не важно, что старомодное, главное – Он любил его. Сесть за стол и ждать. Только женщина может придумать праздник. Только женщина может ждать. Мужчина без женщины ничто. Только она может сделать так, чтобы он был рядом и знал, что никуда торопиться не нужно, потому что незачем, потому что с ней ему хорошо. И не важно – сколько еще осталось. Главное, чтобы ему было хорошо, остальное теперь не имело никакого значения…
Наконец, знакомая улица и знакомый дом. Вот подъезд, еще несколько этажей, шагов. Как хотелось, чтобы он еще не пришел. Успеть бы… И обязательно зажечь свечи. Две свечи! Поставить серебряный подсвечник и зажечь их!
Она открыла дверь, вошла и остолбенела. Он стоял у порога, загадочно смотрел и улыбался.
– Не успела!!! – промелькнуло в ее сознании. Сняв плащ, прошла в комнату. Руки сами опустились, и пакеты с едой выскользнули на пол. Стол в гостиной был накрыт праздничной скатертью и заставлен едой… Знакомой едой! Той самой! Из того самого ресторана, откуда столько времени ехала. В центре стола изящно изгибался серебряный подсвечник, а на нем горели свечи… Две свечи!.. А вокруг…
Она уже задыхалась, и голова шла кругом. А вокруг, куда не посмотреть, стояли букеты цветов. Вся комната была заставлена цветами. Она никогда еще не видела их в таком количестве в одном месте, даже в цветочном магазине! Даже за городом, в горах или в поле, нигде и никогда в ее жизни не было столько цветов. Все они были разными, создавали собой причудливые букеты, были повязаны какими-то лентами и источали удивительный запах. Запах этот кружил голову, пьянил, и она уже плыла на каком-то облаке, украшенном цветами. Облако поднималось все выше и выше, голова кружилась. Больше она не помнила ничего…
Очнулась в каком-то незнакомом помещении и услышала голос мужа и какого-то незнакомого человека.
– Ничего страшного, – говорил человек, – это обморок, скоро пройдет. Легкий приступ…
– Какой приступ? У нее никогда не было ничего подобного, она абсолютно здорова!
– В таком возрасте это бывает. Это нормально…
– В каком возрасте? – возмутился муж, потом осекся и добавил, – в возрасте, да-да, я понимаю… В таком возрасте.
– Ты устроил целую оранжерею в своей квартире, тут любой может задохнуться!.. Короче, страшного ничего… Но ты понял меня, вам срочно нужно вылетать в клинику к моему коллеге, время не терпит. Сам понимаешь, больше ждать нельзя.
 
– Да, нельзя, ты прав, ты абсолютно прав…
И снова только облачко в ее глазах и две свечки, мерцающие в темноте, его улыбающиеся глаза и стол, заставленный всякой всячиной, которую они так любили когда-то…
4
Море плескалось у его ног, а он сидел у кромки воды, смотрел в бесконечную водную даль и ждал. Уже несколько дней сидел так, смотрел на море и снова ждал. Она находилась в клинике, и ему оставалось лишь одно, сидеть на берегу незнакомого моря, ожидая неизвестного исхода их путешествия. И такая неизвестность все больше пугала.
Волны привычно накатывали на берег, растворяясь в песке. Волны совершали свой бесконечный путь. Они следовали одна за другой в строгой очередности, преодолевая мили пути, пока не замечали этот берег. И, словно, желая разглядеть его лучше, становились выше, поднимались, уже захлебывались, переливаясь барашками через края. Вставали во весь свой рост, наконец, достигали песчаной отмели, вырываясь из бесконечного водного плена, и падали, умирая на горячем песке.
И снова и снова. Те далекие, едва видимые, пока еще не ведая, что их ожидает, нетерпеливо продолжали свой долгий путь, пока не повторяли судьбу уже дошедших. И так каждое мгновение, каждую минуту или час, день, столетие. Миллионы лет эти волны делали одно и тоже. Неисчислимыми легионами нападали на песчаный берег, пытаясь смести его со своего пути, пока не падали и растворялись. Некоторые поднимались выше остальных. Им было это дано. Они видели дальше других, знали, куда идут, на что идут, но упорно продолжали свой путь к песчаному берегу. Они знали, что эта уютная бухта ждет их, чтобы упокоить, усмирить, дать отдохнуть – пора уступать место другим…
Он отвернулся, подумав: – Какая-то обреченность. Зачем все это, если неминуемо тебя ждет этот берег. Ни этот, так другой. Все просто, когда думаешь, что ты вечен, живешь себе завтрашним днем, не задумываясь ни о чем. Но стоит времени показать свое лицо, ты замечаешь его, видишь песчаный берег, тогда и наступает сегодня со своими границами и приходится возвращаться оттуда – из будущего, чтобы начинать жить прямо сейчас. Только зачем? И как? Как жить, когда этот берег так близко? Вот когда начинается кошмар… Парадокс…
И подумал, что больше не может смотреть на это море, сейчас он ненавидел его, а волны продолжали плескаться у его ног, таяли, просачиваясь сквозь песок, и умирали…
– Снова здесь?
Его окликнул старый еврей, с которым они познакомились пару дней назад. Тот хорошо говорил по-русски, впрочем, и был тем самым русским, который двадцать лет назад приехал сюда и теперь со своей большой семьей держал маленькое кафе на пляже.
Он кивнул ему в ответ, а еврей продолжил:
– Ну, как, съездили в Иерусалим?
– Иерусалим? – равнодушно переспросил он, – нет, не ездил. Не до этого было.
– Зачем же вы приехали на Святую Землю? – удивился тот.
Еврей был очень разговорчив. С первого дня он общался с ним, как с хорошим старым знакомым, и это располагало. Люди в Москве не разговаривают с посторонними. Люди даже мало общаются с близкими им людьми, а здесь совсем другие обычаи. Уже несколько дней он просиживал на этом пляже в ожидании вечера, когда можно будет отправиться в клинику неподалеку, чтобы снова увидеть жену, поговорить с врачом. И все эти несколько дней он ел в этом кафе, пил, смотрел на море и ждал. Он словно поселился на этом мягком диванчике у самой кромки воды и никуда уходить не хотел, иногда бесцельно бродил вдоль широкой набережной, и только поздно вечером возвращался в гостиницу.
– Зачем? – очнулся он от своих мыслей. – Так,… по делам, – уклончиво ответил он, выжидающе посмотрев на еврея, давая понять, что добавить нечего.
– И правильно, – продолжал еврей. – Если вы не собирались ехать в Иерусалим, вам это делать и не надо вовсе.