Осколки разбитых иллюзий (СИ)

Мы проходим в гостиную. Я оглядываюсь вокруг, мама любит менять интерьер в доме чуть ли не каждые два-три месяца, но с тех пор как я ушла, в доме ничего не изменилось. Прошло больше года, но все было словно вчера. Не могу заставить себя посмотреть в лицо родителям. Понимаю, что мне нужно как-то объясниться с ними. Сказать что-то по поводу своего возвращения. Но не нахожу слов, чувствую себя неловко и скованно.
— Демир, как поездка? — мама задает вопрос брату, очевидно, стараясь разрядить обстановку. — И почему с вами нет Азры? Братья с семьями приедут позже, поужинаем все вместе.
Демир вернулся из Японии два дня назад. Конечно, удивился, застав меня у себя дома. Мы с Азрой не говорили ему о моем возвращении. Она придумала, что у неё дела и приехать к нему не сможет, а когда они общались по видеосвязи, я старалась не попадать в объектив камеры. Мои ссадины и синяки вызвали бы вопросы у брата. А к его возвращению их уже не было. Я сообщила Демиру, что решила вернуться домой, потому что с Инглабом у нас не сложилось. Он принял это, лишь спросив: «Он тебя не обидел?».
Знаю, что брат встречался и разговаривал с Инглабом, предупреждал его о том, чтобы тот не вздумал меня обижать. Я убедила его, что всё в порядке. Больше никаких вопросов он не задавал, за что я была безмерно благодарна.
— Поездка получилась плодотворной, все прошло, как я хотел. Азра приедет к ужину, — отвечает он.
Проходит и садится на диван, включает телевизор.
— Замечательно, тогда сообщу, чтобы начали подготовку к ужину, — засуетившись, мама направляется к кухонной зоне.
— А мы с Камиллой за это время поговорим, — говорит отец, приглашая меня взглядом в свой кабинет.
Я обреченно двигаюсь за ним. Бросаю взгляд на Демира, он подмигивает мне и произносит беззвучно губами: «Держись».
Если в детстве папа звал кого-то из нас в своей кабинет, мы называли это между собой "на ковер". Это могло означать только одно, что он не доволен нашим поведением, и нам есть о чём поговорить с глазу на глаз. Папа был строг, но очень справедлив. Он всегда выслушивал прежде, чем применить наказание.
— Рад, что ты одумалась, дочь, — начинает он, усаживаясь в своё кресло.
Я остаюсь стоять на месте. Спрятав взгляд, размышляю, чтобы он сделал, расскажи я ему всю правду? Но моё воображение подводит меня. Я не знаю. Даже не имею представления. Конечно, он бы разозлился, разочаровался во мне. Наверное, он уже это сделал.
— Никто, кроме твоих братьев и Азры не в курсе, что произошло. Не знают даже и супруги братьев. Для всех ты весь этот год проходила стажировку в фирме, что сотрудничает с нашей организацией в Америке. Это впредь так и должно оставаться. Ты поняла меня?
Неловко переминаясь с ноги на ногу, киваю ему в ответ. Но отец смотрит на меня в упор ждёт моего устного ответа.
— Да, папа, я поняла.
— Хорошо. А теперь ответь, вопрос с твоим замужеством с этим мальчиком можно считать закрытым?
Я вновь киваю. Чувствую, как кровь приливает к моим щекам.
— Я рад, — довольно произносит он. — Не знаю, что заставило тебя изменить решение, но это означает, что я правильно поступил, не позволив зарегистрировать этот брак.
Я понимаю, что он говорит о том, что ни в одном ЗАГСе города не приняли наше заявление. Признаётся, что это его рук дело.
Я молчу, поджав губы. Воспоминания о том, как Инглаб настаивал на регистрации нашего брака, накатывают лавиной. Теперь становится понятно, что им двигала вовсе не порядочность.
Отец смотрит на меня, его взгляд обретает суровость, и уже строгим поучительным тоном он произносит:
— Я хочу, чтобы ты знала. Я мог заставить тебя вернуться насильно в первый же день. Но не сделал этого, не позволил и твоим братьям уничтожить этого проходимца. Я всегда был за то, чтобы мои дети понимали свои ошибки, совершив их, старались исправить. Я твой родитель и плохого для тебя не захочу. Если я решил, что Адэм Берк самый подходящий муж для тебя, значит это так. И в привилегии у меня прежде всего твоё счастье. Обещай, что больше не ослушаешься меня.
 
— Обещаю, папа, — произношу поспешно, надеясь, что на этом наш разговор завершится, и я смогу вернутся в гостиную.
Но тут двери кабинета отца кто-то распахивает с силой, она открывается, ударяясь о стену. В комнату один за другим влетают трое моих племянников.
— Ками, — кричат они синхронно.
Бегут ко мне, чуть не сбивают с ног, нависая на мне. Увидев сыновей старшего брата, впервые за долгое время, я искренне заливаюсь смехом.
— Ты вернулась!
— Урааа!
— Посему тебя так долго не было?
— Эй, привет, парни, — приобняв их, говорю я.
Мальчишки отрываются от меня, заглядывают в лицо. Я присаживаюсь на корточки перед ними. Целую каждого в щёчки. Марсель, Эмиль и маленький Мураз улыбаются и начинают наперебой рассказывать о своих приключениях.
— А черепашка, что ты мне подарила — умерла, — говорит старший Марсель. — Подаришь новую?
— Обязательно подарю, родной, — отвечаю ему, теребя его за волосы.
— Ками, а мне тогда хомячка ещё одного, — добавляет Эмиль.
— Так-так, а дедушку никто не хочет поприветствовать? — спрашивает отец, подходит и, взяв на руки четырехлетнего Мураза, названного в его честь, сажает себе на плечи.
— Привет, дед, — отвечают старшие.
— Ну что, кто первый добежит до гостиной? — бросает вызов отец и с Муразом на плечах бежит вперед.
Мы с боевым кличем бросаемся вслед за ним наперегонки. Когда оказываемся в гостиной, вижу двух старших братьев Рустема с Левоном, их жен и детей. Мы приветствуем друг друга. Обнимаемся.
— Как ты похудела, — говорит Иви, жена Левона, красивая брюнетка на последних месяцах беременности. — Осунулась вся.
— Да-да, Америка не пошла тебе на пользу, — соглашается с ней Мирай, жена Рустема.
Она самая капризная и скандальная из невесток. Любит экспериментировать с внешностью, в этот раз у нее рыжий цвет волос и неестественно зеленые линзы, придающие ее глазам устрашающий вид.
Я слабо улыбаюсь им. Перевожу взгляд на братьев, чувствуя неловкость от того, что им из-за меня пришлось врать своим женам. Но раз отец решил, что никто не должен знать правду о том, где именно я была, то мне придется придерживаться этой легенде.
— Да, — отвечаю неловко.
Огромная гостиная кажется меньше, когда мы собираемся все вместе. Рауф, ещё один мой брат, живёт в другом городе и не так часто бывает на семейных посиделках.
Я присаживаюсь рядом с Демиром. Наблюдаю за своей большой семьей. Братья и отец говорят о каких-то общих делах. Невестки и мама обсуждают последние новости и сплетни. Дети, а в общем числе их пятеро, шумно играют друг с другом.
Дождавшись Азру, мы все садимся за стол. За ужином так же ведем легкую, ненавязчивую беседу, которую я стараюсь поддержать.
— Камилла, дорогая, а где именно в Америке ты была? — вдруг спрашивает меня Мирай, застав врасплох.
Я не знаю, что ответить. Чувствую, как начинаю краснеть.
— Во Флориде, Мирай, — отвечает вместо меня Рустем с ноткой раздражения в голосе. — Я говорил тебе.
—А, да, точно, — натянуто улыбается она, смотрит на меня с подозрением.
Я знаю, что истинная причина моего исчезновения в основном утаивали от Мирай, она самая несдержанная на язык из всех невесток. У неё болезнь на пикантные сплетни и, скорее всего, узнай она правду, о ней бы стало известно всем.
— А что, там совсем плохо в бьюти-сфере? — она вновь обращается ко мне, приподняв вопросительно одну бровь.
Я снова застываю, не совсем понимая, что она имеет ввиду. Чувствую, как часть тех, кому известна правда, напряжены. Затаив дыхание, они смотрят на Мирай.
— Просто смотрю, ты без маникюра, да и стрижка совсем потеряла вид. За собой нужно ухаживать, милая, где бы ты не была.
Перевожу взгляд на свои пальцы, что с силой сжимают вилку. В висках начинает пульсировать. Конечно, за это время, что я жила с Инглабом, мне было не до маникюра. Если быть точнее, сначала я продолжала посещать своего мастера, но, как только деньги закончились, перестала ходить в салон.