Осколки разбитых иллюзий (СИ)

— Подхали-и-имка — кричит в ответ.
Выхожу обратно к ней и сразу ныряю в свадебное платье, которое она держит наготове.
— Кстати, — восклицает, помогая застегивать мне пуговицы на спине. — Когда я пришла, разговаривала с Нани. Краснея и бледнея от смущения, она попросила поговорить с тобой о первой брачной ночи. Скажем так, подготовить тебя.
— На-а-ани, — улыбаюсь, вспоминая наш вчерашний разговор с бабушкой.
— Она очень милая, — говорит подруга, заканчивает с платьем и переворачивает меня лицом к зеркалу. — Мне нравится. Выглядишь потрясающе.
Бросаю взгляд в зеркало, киваю удовлетворённо. Волнение и внутренний трепет накатывает на меня лавиной.
Азра ловит мой взгляд в зеркале. Прищуривается, стараясь считать мои мысли.
— Ты ведь к нему неравнодушна, — говорит, понизив голос. — Почему всё усложняешь, Кам?
Я отворачиваюсь от зеркала, подхожу к окну, пытаясь спрятаться от проницательного взгляда подруги.
«Ты ничего не знаешь» — хочется бросить ей.
Моё внимание привлекает машина старшего брата, заезжающая в открывавшиеся ворота. Автомобиль останавливается, и из неё выходят Рафаэль и мама. При виде неё, у меня колет в сердце. Вспоминаю нашу встречу после моего приезда. Она изменилась со смерти отца. Всегда статная и яркая — теперь же словно потускнела. Плечи поникли и печаль отражается в глазах. Теперь она живет в Рафаэлем. Ей сложно находиться одной в доме, без отца.
— Давай спустимся вниз, — говорю подруге, по-прежнему избегая её взгляда. — Мама с Рафаэлем приехали.
— Давай, — соглашается она, принимая моё желание не углубляться в тему моих чувств к Адэму. — Только осталась последняя деталь, — она подходит к кровати и достаёт из чехла длинную фату.
— За что ты мне мстишь? — спрашиваю её шокированным тоном. — Пятиметровая фата? Серьезно, Азра?!
— Трёхметровая, — поправляет меня, будто это что-то меняет. — Присядь, я зацеплю её, — говорит, посмеиваясь.
Я послушно шагаю к ней. Сама виновата. Раз не захотела участвовать в выборе платья и прочего, то и жаловаться не стоит. Остаётся только надеяться, что я сумею пережить этот день, где я главный «гость».
Как только Азра заканчивает свои манипуляции, мы покидаем комнату. Приподнимая подол платья, я осторожно спускаюсь по лестнице. Азра следует за мной. Замечаю, как фотограф внизу видит меня и начинает щёлкать, словно все это время поджидала тут.
Оказываюсь у подножья лестницы в тот момент, когда мама и брат входят в дом.
Они видят меня и замирают. Я вижу, как лицо брата смягчается. В его глазах читается нежность и любовь. Он подходит ко мне. Подняв мою ладонь, запечатлеет на пальцах легкий поцелуй. Моё сердце ёкает. Между мной и им связь не такая сильная, как с остальными братьями. Рафаэль старше меня на тринадцать лет, и это всегда сказывалось на наших отношениях. У нас не было общих детских шалостей, лишь разные увлечения и интересы.
— Будь счастлива, сестра, — говорит с несвойственной ему хрипотой в голосе.
«Счастлива» — повторяю про себя. Это слово кажется таким незнакомым и чужим, и никак не ассоциируется со мной. Всё, что ждёт меня впереди — это мрак.
— Спасибо, — выдавливаю из себя, следуя этикету.
Смотрю на него с упрёком и обидой. Рафаэль отпускает мою ладонь, проходит в гостиную, на полпути его догоняет Азра и, взяв под руку, начинает расспрашивать о чём-то. Я провожаю их взглядом, затем смотрю на маму, что до сих пор застыла у входа. Стараюсь найти на её лице и в глазах какие-то эмоции, но мне это не удаётся. Она следует вперёд, подходит ко мне.
— Давай поговорим в кабинете Мураза, — произносит, вместо приветствия.
Следуем в кабинет, закрываем двери за собой. Чувствую, как во мне трепещет волнение и неуверенность. Мы ни разу не оставались с ней наедине, с тех пор как не стало папы. Ни разу не делились переживаниями. Каждая из нас переживала своё горе вдали друг от друга.
Вина за его смерть вновь проникает в мою кровь, отравляет сознание. Вакуум, в который я собственноручно упрятала свой разум, чтобы суметь пережить всё что мне предстоит, лопается.
 
— Тебе не было и месяца, когда Мураз привёз тебя к нам в дом, — начинает разговор она, стоя ко мне спиной. — Он просто поставил меня перед фактом.
— Ты уверена, что это то, о чём стоит говорить в данный момент? — спрашиваю, не понимая, почему она сейчас затрагивает эту тему.
По позвоночнику проходит холодок. Мне становится досадно и обидно. Не этих слов я ожидала от матери. Она никогда не дарила мне ласку и тепло, но ледяного холода, что сейчас исходит от неё, тоже не демонстрировала.
— Ты единственная боль, которую он причинил мне. Единственная ошибка, которую он совершил за всё время нашего брака, — словно не слыша меня, продолжает она. — Но я слишком сильно любила Мураза и приняла эту боль. Жила с ней. Играла роль твоей матери, которую он мне навязал.
— Спасибо. Низкий поклон тебе,— не удерживаюсь от желчи, что вызывает во мне её откровения. — Мы можем приблизиться к сути нашего разговора, мама? Что ты хочешь всем этим сказать?
Задыхаюсь от волны раздражения, вызванной её словами.
— Я хочу сказать, что ты не первая и не последняя женщина в этом мире, которая идёт на жертвы! Из-за твоего поведения, мои сыновья чувствуют себя виноватыми! Они считают что принуждают тебя к браку, — она замолкает, сверля меня колким взглядом.
Раздражение во мне сменяется злостью. Кажется, что сейчас лопнут вены от напряжения в висках.
— Перестань строить из себя бедную и несчастную! Я хочу, чтобы сегодня ты вела себя достойно! Как счастливая, влюблённая в своего жениха невеста! Всем нам приходится играть определённые роли, Камилла. Против воли, вопреки всему.
Мои брови взлетают вверх от удивления и неожиданности. Ну и требования!
— Мы играем свадьбу, когда ещё не наступила годовщина смерти отца! — выплёвываю яростно то, что гложет меня больше всего в этой ситуации. — Я единственная, кого это волнует? Вы все не думали, что подумают люди? Ведь можно было всё организовать без этой помпезности. Почему никто не счёл нужным отговорить дядю? Я готова сделать всё, что требуется, чтобы сохранить компанию отца, но для чего при этом я должна сиять и прыгать от счастья?
— Твоему дяде не перечил даже Мураз. Он старший в семье, и его решения не оспариваются. Но если ты просидишь весь вечер на собственной свадьбе с несчастным или каменным лицом, это вызовет много вопросов и пересудов! Отдай дань уважения отцу. Он хотел этой свадьбы. Всем это прекрасно известно и никто не станет нас осуждать за неё, если ты будешь вести себя, как подобает!
Мама замолкает, даёт мне время на обдумывание. Я стараюсь анализировать её слова. Понять. Принять. Шестерёнки в моей голове начинают шевелиться. Отгоняю эмоции и чувства. Очищаю от них разум и понимаю, что ее утверждения вполне рациональны.
— Я поняла тебя, — выдавливаю, преодолевая ком в горле. — Хоть и не ты меня родила, но воспитала ты. Я сумею притвориться, если это требуется от меня. Прекрасно помню все твои уроки, ма-ма, — делаю паузу. — Или ты желаешь, чтобы я перестала тебя так называть? В конце концов, отца больше нет и играть роль моей матери у тебя нет надобности.
— Некоторые роли с нами на пожизненно, дорогая, — один уголок её губы летит вверх, взгляд смягчается, она приближается ко мне, кладёт руку на моё плечо. — Ты права, родила тебя не я, но той, кем ты являешься сейчас, моя заслуга. Не ударь лицом в грязь. Для всех ты дочь Мураза и моя! Я не хочу, чтобы твоя свадьба стала темой для сплетен в обществе. Определённое время ты должна играть роль жены Берка, думаю пару лет точно.
Меня словно бьют кулаком в челюсть. План о разводе через пару месяцев, что я выстроила у себя в голове, проваливается с треском. Мне хочется взвыть от отчаяния.
«Не сейчас. Не сейчас. Придумаешь что-то позже» — утверждаю себе мысленно, отгоняя в сторону панику.
Очевидно, сказав всё, что хотела, мама выходит из кабинета, оставляя меня одну. Прикрыв глаза, я стараюсь отогнать от себя пустоту, что образовалась после нашего с ней разговора. Шагаю к стеллажу, где находится мини-бар отца. Открыв дверцу, хватаю первую попавшуюся бутылку, откручиваю пробку и, приподняв её, делаю глоток. Горло начинает жечь, точно также, как жжёт сердце. Морщусь с непривычки. Снова глоток. Ещё один. Использую алкоголь, как допинг.