Осколки разбитых иллюзий (СИ)

— Ублюдок, — зарычав в бешенстве, Камилла надвигается на него, готовая растерзать и уничтожить его.
Удары кулаков девушки сыпятся на Адэма. Он хватает её за запястья и отводит ей руки за спину, ликвидируя.
— Сволочь, я убью тебя! Будь ты проклят! — кричит она.
— В чем дело, Камилла? Я всего лишь открыл глаза твоему отцу на твою бл*дскую сущность, — забыв о присутвии мужчины, зло цедит Адэм.
— Что происходит с вами? С каких пор вы сыпете друг на друга такие слова? — с ужасом спрашивает Мураз.
Но они словно не слышат его. Продолжают бой взглядов и слов. Пока не слышат, как глухой стук доносится с места, где стоял мужчина. Посмотрев в сторону, они видят, как он лежит на земле без сознания. Оба бросаются к мужчине.
— Папа! — испуганно произносит Камилла.
— Дядя Мураз, — вторит ей Адэм.
Мужчина лежит с широко раскрытыми глазами, он пытается что-то сказать. Но в следующую секунду просто замирает, и его веки закрываются, а тело обмякает.
— Папа! Папа! — Камилла пытается привести мужчину в чувства, она трясёт его. — Папа, ты меня пугаешь.
Адэм берет руку мужчины, пытается нащупать пульс. Рыскает по его запястью своими пальцами снова и снова. Подняв веки, заглядывает в зрачки мужчины и приходит в ужас, видя, что жизнь в них замерла и оборвалась. Его сердце зажимается от боли, но мозг все ещё отказывается принять действительность. Его руки обессилено опускаются, на лбу выступает пот. Глаза начинает жечь. Крик отчаяния застревает в груди.
— Адэм, что с папой? Что с ним? — девушка смотрит на него. Её глаза наполняются слезами. — Что с ним? Почему он не слышит меня? Папа, приди в себя, пожалуйста! — отчаянно продолжает она. — Папа, вставай! Адэм, сделай же что-нибудь!
Её отчаянный голос отдаётся эхом в голове. В ушах начинает звенеть.
«Боже, как я скажу ей такое? Как скажу, что её отца больше нет?» — эта мысль, словно кислота разъедает его мозг и уничтожает душу.
  
Глава 8
 
Протянув руку, я открываю старые железные двери. Морщусь от скрипучего шума, что они издают, нарушая раннюю тишину вокруг. Январский ветер пронизывает моё тело, заставляя запахнуть пальто и укутаться в палантин. Сумерки начинают только рассеиваться, и холод, что присущ горной местности, щиплет лицо.
Я решительно шагаю вперед. Сосредоточенно смотрю под ноги, чтобы не угодить в грязь, образовавшуюся после вчерашнего дождя, или чего хуже — в коровий помёт.
— Не тревожь покойников в такое раннее время, — слышу голос из сарая, мимо которого прохожу. Останавливаюсь, оборачиваю голову и встречаюсь с осуждающим взглядом своей бабушки. Удивляюсь, эта старушка вообще спит когда-нибудь? Сейчас нет ещё пяти часов утра, а она уже на ногах.
Хрупкого телосложения, невысокого роста женщина, держит в руках ведро полное зерном. Я захожу в помещение, делаю шаги к ней, решая помочь. В нос ударяет вонь животных. Задерживаю дыхание, стараюсь перебороть тошноту. Но она останавливает меня движением руки, отворачивается и высыпает зерно в кормушку для скота.
— Люди в деревне начинают поговаривать, что ты сумасшедшая, — ворчливо начинает она. — Бродишь по кладбищу, сидишь там часами, ни дня не знаешь, ни ночи.
Окидывает меня взглядом через плечо, я читаю в её маленьких, повидавших много всего в жизни, глазах жалость. Её лицо становится печальнее и будто морщинистее.
— Мураза не воротишь. Совсем разум потеряла ты. Возвращайся домой, девочка, не место тебе тут.
Я вздыхаю. Ну вот, вновь она гонит меня. Все наши разговоры начинаются и заканчиваются одинаково.
— Нани, мы уже говорили об этом, — делая шаги назад, отвечаю ей.
Не желая продолжать перепалку с бабушкой, разворачиваюсь, покидаю сарай. Как только свежий воздух достигает ноздрей, жадно втягиваю его в себя.
— Упрямая. Вся в отца пошла, — слышу бурчание в сарае. — Нельзя ходить на кладбище, когда вздумается. Всему свой час.
Я ступаю вверх по дороге, вдоль спящих домов. Чувствую, как по холодным щекам начинают течь тёплые капли слез. Глаза застилает пелена. Не разбирая дороги, но прекрасно помня её наизусть, шагаю туда, где под тяжёлым мраморным гранитом лежит мой родитель.
 
Деревушка, в которой родился и рос мой папа, остается далеко позади. Я поднимаюсь в горную возвышенность, затем преодолеваю крутой спуск и оказываюсь там, где земля забрала себе тех, кто когда-то ходил по ней.
Не испытывая страха или тревоги, прохожу мимо могил. За все это время я изучила все даты и фото, что выгрированны на памятниках. Ноги несут меня по привычному маршруту. Сердце в груди начинает сжиматься, в горле образовывается ком, как только оказываюсь перед могилой отца. Произношу обреченным голосом полным боли и горечи:
— Папа, я снова пришла тебя умолять. Прошу тебя. Вернись.
Молчу, словно ожидая ответа. Будто папа действительно может материализоваться из пустоты. Поджимаю пальцы на ногах, впиваюсь ногтями в кожу на ладонях. Безысходность охватывает всё нутро, жестокая реальность впивается в сознание, терзая душу. Тишину нарушает вой ветра, заплутавшегося где-то в горах. Словно сама смерть смеётся надо мной.
Я подхожу к чёрному мрамору и провожу по ней рукой. Закрываю веки, перед глазами возникает картина: как я сажусь рядом с отцом и обнимаю. Чувствую запах одеколона со смесью сигар, присущий ему.
— Папа. Я не могу смириться, что тебя больше нет. Не могу это принять.
Мой голос кажется мне чужим и незнакомым. С тех пор, как не стало папы, я так редко говорю с кем-то, что перестала узнавать саму себя. Оседаю на землю рядом с могилой, не убирая руки с камня, окунаюсь в пустоту внутри себя. С каждым днём моя тоска по отцу только растёт. Мне становится больнее. Невыносимо.
Чувство вины и самобичевание — то чем я живу, последние полгода.
«Это я убила его.» — эта мысль вновь пронзает мозг, разъедает меня изнутри кислотой.
— Прости меня, папа, — шепчу тихо. — Прости меня за все! Прости, что была тебе плохой дочерью.
Приподнимаю голову, вновь смотрю на фото отца. Как живо удалось мастеру передать взгляд папы, все его черты.
— Прос… - мой голос срывается на плач.
Боль ломает рёбра изнутри. Меня вновь начинает лихорадить и трясти, как в первый день, когда не стало отца. Когда я поняла, что он больше никогда не откроет глаза. Я плачу, без влаги из глаз, плачу одним телом, плачу душой. Плачу до тех пор, пока силы не покидают меня. Пока тело и сознание не отключаются. Я погружаюсь в полусон, в какой-то невероятный транс и вновь в голове картины произошедшего.
Вот мы с Адэмом сыплем друг друга оскорблениями. Затем услышала глухой удар. Я повернула голову и увидела отца, безжизненно лежащего на земле. Ужас и страх оковали меня в тот момент. Я старалась разбудить его. Заставить открыть глаза, но с каждой прошедшей минутой меня охватывало отчаяние и обречённость.
Всё вокруг в миг перевернулось с ног на голову. Меня увели от папы в дом. Испуганные и растерянные лица гостей Меллисы сменяли друг друга. Они что-то мне говорили. Пытались утешить. Истошный крик и плачь матери доносился до ушей. Я выбежала на улицу и увидела, как врач из неотложной помощи, наклонившись над отцом, сказал:
— Его уже не спасти. Остановка сердца.
Он констатировал физическую смерть отца. В этот миг наступила и моя — душевная. Все органы внутри превратились в прах.
— Не-е-ет! — оглушительный вопль вырывался из груди.
Я бежала обратно к отцу. Упала на колени и старалась поднять его.
— Нет, нет, нет! — согнулась от тяжести тела отца. Не могла удержать его. — Не правда! Папа, вставай. Вставай!
Почувствовала, как меня приподнимают, оттаскивают от него.
— Камилла, — голос Адэма в самое ухо отрезвил меня. — Камилла. Его больше нет. Он умер.
— Не смей. Не смей такое говорить, — я оттолкнула его от себя, начала колотить руками по его груди. — Как ты можешь? Как ты можешь такое говорить, Адэм?!
Как он мог произносить такое? Заглянула ему в глаза, задыхаясь от ненависти. Он смотрел на меня, и я видела, как его зрачки застилала влага. Лицо Адэма было перекошено от скорби.