Слава для Бога (СИ)
Посредине главной комнаты стоял большой обеденный стол, с двух сторон которого пристроились грубые, но крепкие деревянные лавки, а в дальнем углу огромный темный сундук, красного дерева, окованный полосами начищенной меди. По стенам развешано многочисленное оружие: ножи, мечи, щиты, палицы и копья, явно видавшие собой не одну сечу, так как на многих виднелись царапины и выбоины, словно это дом не кузнеца, а жилище старого ветерана-ратника. Вот такой вот странный дом увидел Богумир, войдя в главную комнату, выполняющую одновременно роль зала и столовой.
- Дай парню порты мои какие-нибудь, да рубаху чистую, а то срамно смотреть, вроде мужик взрослый, а одет как баба, в ночную сорочку. – Попросил Перв дочь, заметив, как та отводит глаза, стараясь не смотреть на странного гостя. – Как он за стол в таком виде сядет? – Улыбнулся кузнец, и было видно, что еле сдерживает себя, чтобы не рассмеяться. - И на стол чего-нибудь легкого мечи, перекусить перед банькой. Холодного пока поснедаем, а горячим опосля парку закусим.
Богумир почувствовал, как покраснел. Он и представить не мог, что его наряд, вызывающий восхищение среди молодежи Прави, окажется нелепым и смешным среди обычных людей. Здесь царили другие нравы.
Такую странную и грубую одежду он видел, конечно, наблюдая с высока за людьми, зачастую посмеиваясь над неудобным фасоном, но вот одевать пришлось впервые. Как натянуть на себя предложенные девушкой штаны он понял, вот только перепутал, где перед, а где зад, чем вызвал ее улыбку и хохот Перва.
- Знатно тебя парень по голове приложили. Это же надо, не помнить, того, что любой малец знает, насмешил. Сымай, да сызнова одевай, только переверни. Да не зыркай ты на рубаху как на своего лютого врага, тот разрез, что ты сейчас разглядываешь, воротом называется, и его место спереди, не перепутай, а то я со смеху окончательно помру, дочь сироткой оставлю.
Пережив подобные унижения, Богумир наконец оделся и сел за стол, застеленный чистой, полотняной, белой скатертью, с кружевами вязаных снежинок по свисающему до середины ножек краю. Девушка ловко и быстро, словно заранее к этому готовилась, поставила посредине деревянное блюдо с целым куском копченого, ароматного, взбудораживающего аппетит, с тонкими прожилками мяса, сала, несколько очищенных луковиц, на отдельной тарелке, каравай ржаного хлеба, да две деревянные кружки, куда плеснула из крынки, до края заполнив, золотистой тягучей, пахнущей летом, жидкости.
- Больше до бани не налью. Сомлеете на пару. – Строго посмотрела она на отца, улыбнулась, пожелав приятного аппетита, и убежала, хлопнув морозным паром входной двери.
- Строга. Вся в мать. – Хмыкнул Перв, и в его глазах засветилась нежность. – Та, бывало, тоже, как скажет, так отрежет, и не поспоришь. Красивая была. – Грусть воспоминаний сморщила лоб. – Прости, накатило что-то. – Встрепенулся он внезапно, прогнав наваждение. – Это тебе не интересно, то наша жизнь. Давай лучше медку хлебнем да мясцом закусим. – Он, подхватил со стола каравай, выхватил из-за голенища нож, отхватил два душистых ломтя, положил назад, поднял кружку, шумно отхлебнув, ловко отрезал кусок от шмата, и используя оружие как вилку, закинул в рот. – А ты что же стесняешься? – Поднял глаза на растерянного гостя, и тут же нахмурился.
Богумир растерянно смотрел то на кусок сала, то на кузнеца, он действительно не знал, что делать. Он уже отпил несколько глотков меда, приятного, пряного напитка, отдаленно напоминающего нектар, а вот с мясом ничего не получилось, ножа-то нет. Не тащить же со стола весь кусок себе в рот, а закусывать только луковицей и хлебом не хотелось
– Без ножа да ложки, мужик почитай голый. – Перв грохнул кулаком о стол и встал. Молча подошел к развешанному на стене оружию, и что-то бормоча себе под нос долго рассматривал, притрагиваясь то к одному орудию убийства, то к другому, словно советуясь с ними. – Вот, тебе, подарок от меня. – Наконец он снял один из ножей и протянул парню. – Хорошая штука, и за столом сгодиться и бою не подведет. Сам намедни сработал, новый еще, ни к чьей душе не прирос. Сталь хорошая и ручка удобная, из оленьего рога. Владей. Ложку опосля вырежу.
Дальше ели молча, отдавая дань разгулявшемуся аппетиту. Простая деревенская еда, непривычная божественному вкусу, без излишеств и изысков, но до чего же вкусная, да еще после такого приключения неприспособленного к физическим нагрузкам парня, да еще и на трескучем морозе… Она согревала тело и наполняло хмельным медом душу. Богумир мог на чем угодно поклясться, что ничего вкуснее не пробовал в своей долгой, в веках затерявшей свое начало жизни. Ему захотелось хоть как-то отблагодарить хозяина, но ему нечем было отдариться, и тут он вспомнил слова матушки, о том, что лучшая благодарность, для человека это внимание богов. Он же бог, пусть и изгнанный.
- А что случилось с дочкой? – Поднял он на Перва, полные соучастия глаза. – У нее же не врожденное уродство?
Того словно ударили плетью. Мужик поперхнулся и ожег собеседника взглядом.
- Тебе, что за дело? – Налились злобой глаза кузнеца. – Ты знахарь или волхв?
- Да я просто… - Богумир смутился от такой неожиданной реакции.
- Любопытно стало? – Рявкнул хозяин, но также внезапно, как и вспыхнул, его гнев потух – Прости. Тема для меня болезненная. Не знаю, чем мы батюшке Перуну не угодили. Опосля, в баньке расскажу, коли интересно, с глазу на глаз. Сейчас Славуня придет, не хочу, чтобы слышала, не хочу ей душу рвать воспоминаниями и болью. – Он шумно отхлебнул из кружки и замолчал, а парень не посмел больше нарушить вновь наступившую тишину.
В сенях застучали ноги сбивая прилипший к обуви снег, и вошла девушка.
- Банька готова батюшка, я два веника липовых запарила, вам сейчас как раз такие нужны. Квас в предбаннике. Меду с собой не дам. Мыться идете, а не пьянствовать, вернетесь, еще налью. Только вот в чем гость пойдет? Не в носках же по снегу бегать? – Она озадаченно посмотрела на ноги Богумира.
- Лапти ему мои подай, те, что давеча сплел, они великоваты получились, но ему в пору должны быть. А нет, так потерпит неудобство, тут бежать недалече. В сенях они, на крюке висят, рядом со шкурами беличьим, что я тебе на шубу собираю. – Кивнул в сторону входной двери Перв.
Девушка вернулась быстро. Протянула Богумиру с улыбкой грубую, непривычную, со сладковатым запахом липы, обувь:
- Одевай прямо на носки, так теплее будет. – Улыбнулась она, и он непонятно почему покраснел, с благодарностью посмотрев в голубые, насмешливые глаза. Весь мир исчез, растворился и померк, осталась только голубая бесконечность растворенного в глубине взора неба. Какая же в них таилась искренняя чистота, сколько ума, иронии. Он тряхнул головой прогоняя наваждение.
- Спасибо.
Она кивнула в ответ, тоже покраснела и быстро отвернулась.
- Однако. – Хмыкнул озадаченно Перв, стрельнув по дочери глазами, задумчиво мотнул головой, словно возразив сам себе, и встал. – Пошли парень, отхлестаю тебя веничком, выгоню парком квасным из тела лихоманку.
Очередное, всего за один день потрясение испытал парень. Он, конечно, видел из Прави, как люди бегают в эти маленькие, пышущие паром и дымом избы, выскакивая из них красными и довольными, но никогда не думал, что это будет так…
Во-первых, нагота. Хозяин без стеснения разделся и заставил его стянуть с себя всю одежду. Не принято в Прави оголяться ни перед кем, даже перед отцом, а тут чужой мужик. Но ничего не поделаешь, наступил на горло своему стыду и разделся.
- Зову сюда хозяина банного, зову Банника доброго. Отведай батюшка кваску холодного, да отдарись парком духмяным. – Прошептал Перв наговор и плеснув в глиняную мисочку темного кваса поставил ее в угол предбанника. – Вот теперь можно и мыться идти. – Подтолкнул он Богумира в открытые двери парной.
Кожу обожгло, словно кипятком окатили. Богумир присел, там у самого пола было прохладнее. Такого он никак не ожидал. Его хотели сварить заживо? Он поднял глаза и наткнулся на смеющийся взгляд кузнеца.