Провокация седьмого уровня (СИ)

— Быстро разгони монстров, а потом начинай строить зиккурат, — сам себе распорядился Акоп. Это была его программа-минимум.
Выйдя из дверей гостиницы во двор он не удивился, когда увидел во дворе группу извращенцев, грустно уставившихся на догорающий шашлык. Да и плевать на них! Ишь уставились охламоны. Оглянувшись по сторонам, Акоп нашёл подходящую сухую ветку в куче хвороста, приготовленного для костра. Пойдёт — решил он. Затем на виду собравшейся публики стал снимать штаны. А чего ему всяких извращенцев стыдится? Они и не такое видали. Штаны он привязал к ветке. Вот теперь в самый раз, есть чем гонять монстров. Остался только маленький штришок к картине, да и, как раз, выпитый коньяк просился наружу. Акоп деловито помочился на штаны, не замечая удивлённых взглядов постояльцев. А что, и так можно здесь поступать?
Перед тем, как идти воевать с монстрами, то есть гонять их ссаными тряпками, Акоп обвёл грозным некромантским взором собравшихся постояльцев и объявил им, как отрезал:
— К моему топору чтоб никто и пальцем не прикасался, иначе приду и покараю.
Постояльцы-извращенцы по-людски говорить не хотели, что-то бормотали на своём зверином наречии. Ну, раз так, то и я буду с вами говорить на понятном вам языке. Издав рев благородного оленя, взывающего к совести самки, Акоп ринулся гонять монстров, не забыв прихватить ветку с мокрыми штанами.
Двадцать девятая наблюдала над действиями людей с огромным интересом. Надо же, какие у них интересные ритуалы: то мясо жгут, то мясо закапывают в землю. А что делает тот упитанный человек? А, понятно: он метит свою территорию своими запахами. Самцы всегда так поступают. Вот только двадцать девятой не понравилось, что этот толстяк, громко вопя, побежал прямиком к месту, где она укрылась, устроив наблюдательный пункт. Когда Акопу оставалась метра три до лёжки чудовища, двадцать девятая не выдержала и выскочила из своего убежища. Два существа столкнулись нос к носу. Глаза двадцать девятой стали, как блюдца, когда она сообразила, что человек охаживает её телеса веткой с намотанной на ней вонючей тряпкой.
— Это что такое делается? — начало приходить в себя чудовище. — Самец меня метит, как свою собственность?
На ум двадцать девятой пришло только одно: надо рвать когти! И она рванула.
Почти всё население «Орлиного гнезда» наблюдала дикую картину, как владелец гостиницы лупит огромного монстра почём зря. Вот бесштанный Акоп, вопя, бежит, сломя голову, куда-то в зелёнку, вот перед ним, разбрасывая листья и ветки, появляется свирепое чудовище и начинается сражение. Только результат сражения поразил народ: монстр стал удирать во все лопатки.
— Эк его переклинило, — прокомментировал ситуацию Рудик, имея в виду забег Акопа.
— Торкнуло мужика не слабо, — согласился, стоящий рядом Паша. В современной психиатрии Ковальский знал толк.
— Заколбасило, — вставил своё слово Эдик. — Силён мужик! Уважуха ему, но топор я всё же спрячу.
Двадцать девятая удирала со всех лап, лихо пробуксовывая на поворотах. Только благодаря когтям она не переворачивалась на поворотах, а за нею нёсся донельзя озлобленный полуголый волосатый мужик.
— Стой китайская лошадь! — дико орал мужик. — Убью, скотобаза! Это из-за тебя я превратился в некроманта: урою, падла.
Акоп уже выдыхался, но обещал чудовищу всякие кары: «Стой сволочь редкостная, кому говорю, я тебя щас изнасилую. Не знаю как, но оприходую! Рога поотшибаю, хвост оторву. Стой, зараза — шкуру спущу». Чудовище апокалипсиса удирало, только комья земли, камни и пыль от его когтей отлетали в сторону, попадая и на Акопа. Двадцать девятую обуял ужас, когда она поняла, что её вознамерились изнасиловать. Ладно бы остаться без рогов и хвоста, но что у неё родиться в результате такого соития? Нет уж, нет уж, нам такой любви без конфетно-букетного периода не надо, и двадцать девятая врубила скорость так, что вскоре мужик остался один в горном лесу среди деревьев.
Далеко от места службы двадцать девятой удаляться никак нельзя, поэтому она вскоре остановилась и побрела обратно: эмоции в сторону, главное служба. Н-да, тяжела служба в разведке: чуть не изнасиловали дикие люди. Двадцать девятая теперь маскировалась более тщательно и дальше от хлева людей. Шли дни, но, теперь по ночам, двадцать девятую мучили кошмары: ей снились люди, которые гнусно домогались её натуры.
 
Часа два Акоп ещё шлялся по окрестностям, периодически оглашая их дикими криками. Монстры и примкнувшая к ним нечисть попряталась от некроманта. Понять их, конечно, можно: кому охота попадаться в руки свихнувшемуся озабоченному некросу. Делать нечего, пришлось возвращаться в свою обитель: там ещё надо навести порядок. Но навести Акопу порядок по приходу в гостиницу не дали: его ловко скрутил Чино, связав того жгутами, сделанными из простыней. Такое отношение парня к её отцу не понравилось Аревик, но она не знала, что Чино проявил огромное человеколюбие. Ведь если не он успокоит сеньора Акопа, то уважаемого отельера легко пристрелит Эдик или сожжёт маг Пабло. Сеньор Пабло в гневе страшён. Ещё Чино очень беспокоил сеньор Семён. Чуйка Чино говорила ему, что этот парень будет страшнее убийцы Эдика и круче огненного мага Пабло. На фоне этой троицы латиноамериканские партизаны жидко ходят и мелко плавают. Чино видел, что в последние дни все окружающие его люди исходили на нервы, вот только сеньор Семён был неизменно холоден и спокоен, как будто он всё знает, и у него всё под контролем.
Вот же эти русские, вспоминал последние события Чино, совершенно безбашенные. Сеньор Эдик бросается на монстров с одним автоматом, а монстр, на минуточку, при этом величиной с трёх бегемотов и представляет собой ходячий ужас. Другому — эти чудовища на один зуб: он их легко может испепелить. Третий на огромных зубастиков кидается без штанов, тем самым показывая им своё презрение. Есть ещё сеньор Семён, который вообще ничего не боится. Честно говоря, Чино почему-то сравнивал Семёна с индейским шаманом: что-то у них было общее. За прошедшую неделю ничего особо не происходило, и Чино много думал и анализировал. Народ всё также сидел взаперти в ущелье, окружённом монстрами. Те не нападали, но и людей из ущелья не выпускали. Камило думал много, и ему было решительно непонятно, что произойдёт дальше, но идти на корм монстрам он не собирался. Поэтому собирал оставшееся от вояк оружие, патроны и готовился к худшему. С едой также становилось всё печальнее: уже перешли на питание армейскими пойками, благо тех было много. Но когда-нибудь еда кончится, и что тогда делать? Информации о событиях в мире как не было, так и нет. Камило заметил, что на небе исчезли инверсионные следы от реактивных самолётов. Это говорило, что дела в мире совсем плохи. Не хотелось думать о ядерных реакторах и химических заводах. О сеньорите Саре из Сантьяго также лучше не думать, ибо тогда душу гложет тоска. Может бедную Сару уже съели монстры. А местная сеньорита Аревик дуется на Камило из-за её отца, якобы Чино был неправ, когда утихомирил сумасшедшего человека. Но никто сеньора Акопа развязывать не собирается, так как тот пытается покусать всех, кто к нему приближается, и рычит при этом, как чудовище. Все ходят задумчивые, кроме сеньора Семёна, конечно.
Камило был немного не прав. Резидент Империи сохранял спокойствие, пока у него была возможность доступа к информации. Такой доступ у него имелся. То, что происходило на планете с её местными обитателями, нисколько не беспокоило резидента. Он, мягко говоря, очень плохо относился к местным гуманоидам. Поэтому ему было совсем не жаль людей из-за постигшей их трагедии, и то, что за его спиной творил ИИ резидента тоже особо не волновало.
 
— Дрянь это, а не цивилизация, — убеждал он сам себе. — Нет смысла в дальнейшем их существовании. Они не развиваются, только придумываю новые способы убийства. Их ущербность будет причиной их неизбежной обречённости. Никто извне на них не нападёт: слишком много чести. Они сами себя изведут. Им не дано понять Вселенную, они сами себя не понимают, плывут по течению, как головастики в потоке воды.