Свидетель Мертвых

– Отала Келехар! – воскликнул он, схватив меня за руки прежде, чем я смог ему помешать. – Мы не в состоянии выразить, как благодарны вам за все, что вы сделали!
– Мы выполняли обязанности Свидетеля Мертвых, только и всего, – ответил я.
– Вы спасли Танверо! – продолжал мэр.
Он явно преувеличивал, хотя, с другой стороны, я считал, что городу нужно было безотлагательно построить крематорий.
– Может быть, нам удастся уговорить вас остаться? Отас’ала Депрена – его позвали к постели больного, иначе он был бы сейчас с нами – с радостью примет вас, жители Танверо будут счастливы заполучить вас в прелаты.
– Мы не годимся на должность священника в маленьком городе, – ответил я, высвобождая руки. – Но мы благодарны вам за предложение.
– В таком случае скажите, как еще мы могли бы вас отблагодарить? Хоть чем-нибудь? Мы были бы рады предложить вам новый сюртук.
Кровь бросилась мне в лицо, но я уже собрался согласиться, когда Ксано крикнула:
– Отала! Если вы едете с нами, поторопитесь!
И я увидел, как повозки в голове каравана трогаются с места.
– Большое спасибо за предложение, – повторил я, развернулся и, забыв о желтом сюртуке, бросился догонять повозку.
На Стеклянном рынке меня ждал очередной курьер от князя Орчениса. Я узнал двух из троих эльфов, сопровождавших его: Горонеджа из «Арбитра Амало» и Туризара из «Вечернего стандарта». Третий, вероятно, был корреспондентом «Вестника Амало».
Я ничего не имел против Горонеджа и Туризара: в своих статьях они не старались меня очернить, не называли мошенником или полоумным, и, несмотря на то что Горонедж весьма цинично высказывался о внутренних интригах Амаломейре, оба уважали религию.
Незнакомый журналист был молод; у него было узкое лисье лицо, волосы он завязал в изящный узел на затылке. Под его взглядом я остро осознал нелепость своего горчично-желтого сюртука.
Началась разгрузка каравана, и в этом хаосе я едва успел попрощаться с Ксано, прежде чем курьер с каменным лицом помог мне сесть в двуколку и устроился рядом.
Газетчики выкрикивали вопросы:
– Отала Келехар, вы обнаружили упыря?
– Отала Келехар, верно ли, что князь пригрозил выгнать вас из Амало?
– Отала Келехар, есть ли правда в слухах о завещании Дуалада?
Хорошо, что я в этот момент сидел. Если репортерам было известно о завещании Дуалада, Амал’отала тоже о нем знал или должен был скоро узнать. А если это попадет в газеты, он обязан будет предпринять какие-то шаги, вне зависимости от того, хочется ему этого или нет. У меня возникло нехорошее предчувствие относительно встречи с князем Орченисом и причины, по которой ему понадобилось так срочно меня увидеть. Я собрался с силами и обратился к курьеру:
– Я не могу появиться перед князем Орченисом в такой одежде.
Горчично-желтый сюртук являлся признаком неуважения к правителю княжества и к моему долгу прелата.
Курьер едва удостоил меня взглядом.
– Князю это безразлично.
Озноб и тревога усилились.
Меня снова провели в Красную Комнату, где ожидали князь Орченис и его секретарь. На этот раз вид у князя был еще более хмурый, и когда я поклонился ему, у меня сильно забилось сердце и заледенели руки.
Князь заговорил:
– Амал’отала вынужден был заняться вашим делом.
У меня подогнулись колени. Этого я боялся больше всего.
– Что произошло?
– Мер Непевис Дуалар, – презрительно произнес князь Орченис, тщательно выговаривая каждый слог имени, – испугавшись обвинения в подлоге, которого, как ему стало понятно, уже не избежать, обратился со своей жалобой непосредственно в Амаломейре. – Он помолчал и недовольно добавил: – А потом эта история дошла до журналистов.
Мое сердце колотилось о ребра, уши прижались к голове. Мне с огромным трудом удалось выговорить:
– Что именно пишут в газетах?
– Пока появились только заметки о том, что с завещанием Непены Дуалара возникли кое-какие неясности и что вы говорили с покойным мером Дуаларом по просьбе его сыновей. Более оскорбительные слухи они пока не напечатали.
 
Это было не так страшно, как я думал, но хорошего тоже было мало.
– Что сказал по этому поводу Амал’отала?
– Он очень недоволен, и ему не больше нашего хочется действовать по указке мера Дуалара. Но доказать обратное невозможно, и вы это прекрасно понимаете.
– Мы клянемся, – пролепетал я онемевшими губами, – что никогда не встречали никого из семьи Дуалада до того дня.
– Дело не в этом, – сказал князь Орченис, – хотя мы должны признаться, что верим вам. Амал’отала говорит, что, поскольку вас обвинили в оскорблении звания прелата, Улис должен решить, виновны вы или нет.
Не веря своим ушам, я прохрипел сорвавшимся голосом:
– Испытание судом божьим?
– Испытание судом божьим, – подтвердил князь Орченис. – Это единственный способ.
Он не посмел бы сказать такого при Унтэйлейанском Дворе. Но я прикусил язык, прежде чем у меня вырвалось столь же естественное, сколь и напрасное возражение. Я вдруг заметил, что у меня дрожали руки; оставалось надеяться, что князь Орченис не обратил на это внимания.
– Какое испытание принято в Амало? – спросил я.
– Это решать Амал’отале, – ответил князь Орченис.
Я настаивал на том, что мне необходимо вернуться в квартиру и переодеться, и мне неохотно позволили это сделать. Я сбросил жуткий желтый сюртук и оставил его валяться на полу, выбрал жилет и надел официальную одежду. Теперь я мог предстать перед Амал’оталой. Я сел в двуколку к курьеру, и мы отправились на юг, в Амаломейре, храмовый комплекс и резиденцию главы церкви Амало. Амаломейре был вырублен в толще горы, которая называлась Пик Осрейан. Оставив княжескую повозку у подножия горы, мы начали подниматься по бесконечному серпантину. Поскольку совсем рядом находился канал Джомайкора, здесь было влажно, ступени были мокрыми. Я уже однажды приходил на прием к Амал’отале и знал, что, поднимаясь по лестнице, нельзя смотреть ни вниз, ни назад, даже если ты остановился отдохнуть в одной из резных беседок с медными крышами.
В конце концов мы добрались до вершины горы, где нас ожидали два каноника с суровыми лицами. Один увел куда-то курьера, а женщина поклонилась мне и сказала:
– Сюда, пожалуйста, отала.
Я шел за ней по территории Амаломейре. Он отличался от большинства дворцов и храмовых построек – здесь не было ни деревьев, ни цветов, повсюду я видел лишь голые каменные стены. Входили в него с крыши.
Внутри был настоящий лабиринт. Со времени его постройки миновало несколько тысяч лет, и камень у нас под ногами был вытерт множеством ног. Повсюду виднелись каменные решетки тонкой работы в виде кружева или переплетения лоз. В коридорах нам время от времени попадались каноники и послушники. Казалось, всем было известно, кто я такой; в устремленных на меня взглядах я видел страх, словно немилость Амал’оталы была заразной. Мне хотелось спросить у своей провожатой, скольких прелатов Амал’отала приговорил к испытанию судом божьим, но я не решился, испугавшись, что у меня дрогнет голос. Кроме того, я не был уверен, что она мне ответит. Я заметил отало Занарин, которая вполголоса разговаривала с двумя канониками – без сомнения, по поручению дач’оталы Вернезара. Когда мы проходили мимо, она подняла взгляд, но смотрела словно бы сквозь меня.
Амал’отала молился в своей личной часовне, отасмейре. Я сел на скамью, вырубленную в стене, а служительница встала передо мной, словно боялась, что я убегу.
Амал’отала принадлежал к высшей аристократии – он был родственником князя Орчениса по материнской линии. Это был эльф среднего роста, довольно полный; несмотря на слабое зрение, он отказывался носить очки, и его подчиненные вынуждены были служить ему глазами. Он всегда одевался в тяжелые, расшитые золотом парадные одежды (в отличие от архиепископа, который носил церковное облачение только в случае крайней необходимости, а в обычной жизни довольствовался сюртуком каноника). Его тщательно уложенная и украшенная драгоценными камнями прическа почти наверняка была париком.