Мой первый, мой истинный
– Они всех взбудоражили, – беззаботно рассмеялась я.
– Ты не все, совенок.
– Знаю, папа, – обернулась и посмотрела на него с искренней благодарностью. – Спасибо тебе за заботу. Я, наверное, испугалась, – призналась нехотя. – Они просто другие.
– Это не делает их ужасными.
– Что правда, то правда. Не волнуйся, твоя дочь не вошла в ряды итибров, и, Владыка упаси, не считаю, что волкам на нашей планете не место.
– Меня это радует, – рассмеялся папа. – Ты должна дать вервольфам шанс.
– Дам, если пересекусь с ними до их отъезда. Что-то мне подсказывает… Не дар! Просто интуиция, что они очень быстро заскучают в Лысой бухте.
Я надеялась, что ничего и никому давать будет не нужно, но уже на следующей день столкнулась с одним из Рамирес вновь.
Дождь продолжал лить как из ведра, но мы к этому уже привыкли. К тому, что дела можно делать и в такую погоду. Например, надев ярко-оранжевый дождевик и резиновые сапоги по колено. Мама действительно отправила меня за цыплятами, точнее, нас с Мирой, но сестра почти сразу свернула на другую улицу – ускакала к своей подружке, чтобы вместе следить за вервольфами. Мне это не нравилось, но моего мнения она не спрашивала. Да и взрослая уже девочка! Ей зимой восемнадцать исполнилось. Как говорит тетка Марисиэла, в этом возрасте можно уже замуж. На мои двадцать тетушка лишь вздыхала и советовала не выдавать это страшное число. По мне так, во-первых, разница была небольшой, а во-вторых, все в Лысой бухте прекрасно знали друг друга, и о том, сколько кому лет. Впрочем, мне никто не нравился настолько, чтобы рассматривать его в качестве будущего мужа. На мужчин я смотрела… ну как на мужчин. Это Мирабель в каждом видела потенциального ухажера. Даже в вервольфах.
Сегодня рынок был закрыт, да и кто станет выставлять палатки в такую непогоду? Поэтому я свернула в лавку дядюшки Тонио. Мы не состояли в кровном родстве, хотя население Лысой бухты было таким крохотным, что большинство так или иначе приходились друг другу родственниками. Поэтому все по привычке называли женщин тетушками, а мужчин – дядюшками. Хлюпая прямо по огромной луже возле входа, я толкнула дверь в мясную лавку.
В нос тут же ударило смешение запахов сырого мяса и сыровяленого: колбас и огромных засоленных кусков, висящих под низким потолком. В успевшую напитаться влагой одежду вцепился холод. Свежая говядина, свинина и птица лежали на прилавке и в морозильном шкафу. Мясо в лавке занимало больше пространства, чем островок, выделенный для покупателей. Которых для такого ливня и такой крошечной лавки было непозволительно много. Энцо, управляющий единственной в городе закусочной, Артурио и тетка Марисиэла. Вот последняя как раз приходилась мне родственницей – маминой кузиной. Но от этого она более приятным в общении человеком не становилась. Марисиэла обладала особой привычкой выискивать в людях и их поступках сплошные недостатки и сообщать о них им и окружающим. Причем делала она это настолько бесцеремонно, что временами хотелось провалиться под землю.
Если бы не дождь, я бы предпочла выбежать из лавки, пока она меня не заметила. Даже всерьез раздумывала над тем, что хуже – осадки с неба или осадок на душе после такой встречи. Но Марисиэла уже меня заметила.
– Изабель, деточка, кто выгнал тебя из дома в такой дождь как бездомную собачонку? – вот вроде посочувствовала, а я теперь «собачонка».
– Голод, – буркнула я, снимая капюшон.
– У вас нечего есть? – тут же перекрутила мои слова тетка. – Бедные дети! А я говорила Глории не выбирать твоего отца.
Как она это делает? Еще и папу приплела.
– Я рада, что мама его выбрала. – Кажется, с появлением вервольфов мне отсыпали искренности, но я не смогла удержаться.
Брови тетки взметнулись вверх.
– Почему?
– Потому что в обратном случае я бы не родилась.
Энцо, забирающий свой заказ, рассмеялся. У тетки не нашлось слов, а потом подошла ее очередь, и она переключилась на выбор мяса для стейков. Артурио за ее спиной показал мне поднятый вверх большой палец.
– Привет! Как дедушка?
– Хорошо, а что?
– Мира сказала, что он потянул голеностоп, и она вынуждена за ним ухаживать. Поэтому отказалась сегодня встретиться.
Это не поход в магазин, а целая череда неловкостей. Поэтому я растянула губы в натужной улыбке.
– Да, Мира очень заботливая.
И получит дома от меня за то, что приплетает дедушку в свои интриги! А если накаркает?!
К счастью, Энцо быстро покинул лавку, ни о чем таком странном не спросив, а вот Марисиэла задержалась.
– А разве твоя сестра не шатается по городу с Люсиэль? Их очень интересуют братья Рамирес.
Артурио покраснел, затем побледнел, схватил свой заказ и выскочил из лавки.
– Зачем вы так? При нем? – раздраженно поинтересовалась у тетки.
– Ничто так не подталкивает мужчин к действию, как ревность, – припечатала она уверенно, а потом приложила руку к груди, потерев ладонью область сердца. – Ох, что-то мне нехорошо. Пойду домой. Проводишь меня?
– Мне в другую сторону, – напомнила я. – К тому же, мама ждет цыплят.
Тетка хотела возразить, но захлопнула рот и убралась из магазинчика быстрее Артурио, а я задумчиво почесала лоб. Никогда еще победа в спорах с Марисиэлой не доставалась мне так легко. Да и не заметила я в этом собственных заслуг.
– Цыплята? – переспросил дядюшка Тонио, когда мы остались в лавке одни. Он почему-то тоже поправил ворот рубашки, будто ему что-то мешало дышать. – Сейчас посмотрю в подсобке.
И скрылся за дверью раньше, чем я успела сказать:
– Да вот же они…
Я совершенно ничего не поняла. А потом тихо звякнул колокольчик, и вместе с усилившимся шумом дождя в лавку будто шагнула сама опасность. В детстве у нас была кошка, когда она пугалась, ее шерсть становилась дыбом. Так и у меня возникло именно такое чувство: словно все волоски приподнялись как маленькие антеннки.
Я резко обернулась и уперлась взглядом в мужскую грудь, обтянутую тонкой рубашкой. Так как у обладателя груди не было дождевика или зонта, то рубашка была мокрой, и под ней все просвечивалось. Крепкие, литые мышцы, сильный пресс. Я такого красивого пресса еще в жизни не видела, поэтому вскинула голову и столкнулась взглядом с младшим из вервольфов. Да, тот на которого я пялилась в прошлый раз, явно был старше, а этот – моим ровесником. Хотя сложно было в это поверить с таким ростом и комплекцией. Но лицо у него было еще более красивое и точеное, губы пухлые и мягкие даже на вид. Брови густые, нос прямой и глаза такие, что в них можно упасть и не подняться. Красивые.
В этих глазах как раз заиграли смешинки. Видимо, я слишком долго пялилась.
– Нравлюсь? – поинтересовался Рамирес с хищной улыбкой.
Голос у него тоже оказался под стать: глубокий, тягучий, с легкой хрипотцой и неузнаваемым акцентом. Но вот это самоуверенное «нравлюсь» мигом привело меня в чувство, развеяв очарование и момента, и притягательность самого вервольфа в моих глазах.
– Я, скорее, в шоке, – ответила честно. Ну а что? Мы вроде одного возраста, к тому же, остались наедине. Если он считает нормальным обращаться на «ты», то и я могу перейти на «ты».
– В шоке? – вид у вервольфа стал озадаченным.
– В наших краях не принято так ходить.
– Как – так?
– Так, – я хотела указать на идеальный пресс, потом поняла, что это совсем неприлично, в итоге обвела взглядом всего вервольфа, кажется, сделав еще хуже. Получилось что-то вроде того, что в Лысой бухте не принято ходить вервольфом.
– Когда тело видно сквозь одежду, – пояснила я и тут же прикусила губу. А надо было язык! Потому что мне уже от собственной откровенности хотелось провалиться сквозь землю.
– Ты поэтому ходишь в…
Рамирес взглядом прогулялся по моему телу: начиная от выбившихся из прически тугих колечек завившихся от дождя прядей и заканчивая носками моих ярко-синих сапог. Причем сделал это настолько откровенно, будто я не в бесформенном дождевике перед ним стояла, а полностью обнаженной. Словно он мог видеть меня через слои одежды. Чушь! Это невозможно. Тогда почему от этой «прогулки» в его взгляде появилась эта жадность, будто в этой мясной лавке я самый желанный кусочек? Точно такой же был у его брата, а теперь у него.