Муссолини и его время
Важным шагом в достижении «единства» стало слияние фашистской партии и политических групп «националистов». Это была большая победа для Муссолини, победа, придавшая фашистскому движению респектабельность, в которой оно так нуждалась. К этому времени итальянские правые уже вполне оценили и дипломатические успехи премьера, и тот факт, что фашистам удалось создать надежную и массовую избирательную базу – достижение, считавшееся до этого возможным только для левых. Консерваторы, клерикалы и монархисты признали политические успехи Муссолини, в ответ получив право занять подобающие им места в создающейся иерархии фашистского государства. Теперь у чернорубашечников не было противников справа, а Муссолини получил прекрасную возможность для маневрирования как в партийной, так и в бюрократической среде. Используя новый кадровый резерв, он не только укреплял режим, «легитимизируя» его и расширяя базу поддержки, но и размывал позиции фашистских радикалов в собственном «движении». Союз с правыми, заключенный весной 1923 года, оказался очень крепким и распался только через двадцать лет, не выдержав тупиковой внешнеполитической ситуации в безнадежно проигранной войне.
В то же время Муссолини стремился ввести боевые отряды партии в русло государственных структур. Проблема заключалась в том, что победа «фашистской революции» привела к стремительному росту численности чернорубашечников, а это немедленно повлекло за собой частичную потерю контроля над ними. Особенно опасная ситуация складывалась в Южной Италии, и без того достаточно прохладно относящейся к миланским фашистам-«северянам». Частые побоища между фашистами и их противниками смазывали пропагандистскую картину национального единства и внутренней стабильности, тем более что в прежних методах «движение» уже не нуждалось. Речь по большей части шла не о «завоевании власти», а о банальной мести и удовлетворении страсти к насилию. Конечно, Муссолини в отношении своих политических противников всегда обходился без церемоний, но все же стремился придерживаться некоей «умеренности». Ему теперь нужны были не бессмысленные, с точки зрения укрепления режима, рейды, а «точечные удары» по лидерам противостоящих фашистам политических сил. Не было необходимости сжигать редакции «вражеских» газет, если их можно было официально закрыть, не было нужды и в нападениях на рядовых социалистов или коммунистов, если их вожаков можно было арестовать или «вывести из игры» другим способом. Для этого Муссолини требовались профессиональная полиция, лояльная бюрократия и суды, а не плохо контролируемые отряды чернорубашечников, действия которых в итоге лишь увеличивали число противников фашизма. Само собой разумеется, Муссолини не собирался «разоружаться полностью» – важно было внушить широкой публике страх перед применением насилия, но само насилие необходимо было ввести в рамки, сделать официальным и подконтрольным. Придание сквадристам полувоенной структуры накануне «марша на Рим» было первым шагом в этом направлении, создание же в начале 1923 года «Добровольческой милиции национальной безопасности» завершило процесс унификации. В обоих случаях Муссолини использовал одну и ту же простую, но действенную тактику: сперва всех членов «Национальной фашистской партии» формально приравняли в статусе к бойца-сквадристам, разом лишив «расов» безусловного контроля над своими «армиями», а затем» добровольческая милиция» стала такой же частью государственных институтов, как полиция и армия. Теперь Муссолини контролировал свои легионы не только в качестве партийного вождя, но и как глава правительства. Уничтожив элитарность боевых отрядов чернорубашечников, он преобразовал их в массовое военизированное движение на службе у режима. «Фашистская милиция» по-прежнему оставалась «первым отрядом» партии, но ее руководители теперь не смели допустить даже мысли о том, чтобы использовать эту силу против Муссолини. Времена, когда Бальбо или д’Аннунцио могли открыто не соглашаться с решениями дуче и тем более не исполнять их, – остались в прошлом. В то же время оказавшаяся на одной ступени с полицией и армией организация фашистской милиции наглядно демонстрировала всем, какими силами располагает Муссолини даже без поста главы правительства.
Создание в декабре 1922 года нового государственного органа, ставшего одновременно частью политической структуры фашистской партии, призвано было ослабить «старое либеральное государство» и представительские институты. Большой фашистский совет, состав которого формировал лично Муссолини, позволял контролировать и правительство, и партийную бюрократию, и парламент. Формально Большой Совет представлял собой аналог партийных Центральных Комитетов у социалистов и коммунистов, но так же, как это произошло в Советской России, постепенно БФС стал высшим органом власти в стране. Министры – не члены фашистской партии вскоре осознали, что без согласия их коллег по кабинету, одновременно являвшихся членами БФС, невозможно принять никакое решение. Фашистам тоже оставалось лишь признать появление нового «политического Олимпа», откуда на них сыпались распоряжения и приказы. Италии предстояло стать однопартийной страной, и Большой Совет был еще одним шагом к желанной для Муссолини цели.
Когда фашистская диктатура окончательно подавит остатки прежних политических свобод, юридическое положение БФС будет оформлено в соответствии с фактическим положением дел. С 1928 года Большой Совет будет официально называться высшим органом, созданным для управления Италией после «фашистской революции». Членство в БФС станет обязательным условием принадлежности к политической и государственной элите – помимо партийных деятелей и министров в состав Совета будут входить председатели Сената и нижней палаты. Таким образом, Большой Совет, возникший поначалу как чисто партийный орган, неизбежно должен был стать средоточием фашистской диктатуры, своего рода фашистским ареопагом, место в котором «иерархи» режима получали благодаря своему положению – и расположению к ним Муссолини.
Укрепляя собственные структуры и заботясь о том, чтобы встроить их в систему государственных органов, Муссолини не забывал и о выборах. Хотя фашистская партия и добилась несомненных успехов (начав весной 1919 года с нескольких десятков человек, всего через три года она уже приобрела миллионы сторонников), у Муссолини остались скверные воспоминания об избирательных кампаниях прошлых лет, да и сама атмосфера выборов была для крепнущего режима не слишком приятна. Борьба за парламентские кресла подразумевала наличие альтернативы, что для фашистов уже звучало кощунством: они ведь победили и имеют лучшее правительство за всю историю страны, так о какой альтернативе может идти речь?
Поэтому неудивительно, что Муссолини публично отзывался о предстоящих выборах с демонстративным презрением, но на деле стремился сделать все, чтобы голоса избирателей стали зримым свидетельством успешности работы его правительства. Созданный для этой цели «Национальный блок», который помимо фашистского избирателя стремился привлечь и консерваторов, и либералов, и клерикалов, а в общем – всех оппонентов левых партий, обязан был не просто победить на выборах, но победить оглушительно, с огромным перевесом. Для достижения этой цели Муссолини был готов пойти на многое.
Как и прежде, наиболее радикальные фашистские лозунги убрали подальше. Итальянцам предлагалось выбирать не между партиями, не между фашизмом или либерализмом, не между республикой и монархией, но между «патриотическим движением» и «антинациональными силами», которыми в пропаганде фашистов были левые – социалисты и коммунисты. Муссолини тщательно подошел к составлению предвыборного списка «Национального блока» – из трехсот пятидесяти кандидатов от «национальных сил» членами фашистской партии было не больше двухсот человек. Остальные места в списке распределились между представителями правых, клерикальных и центристских партий, включая даже нескольких «умеренных социалистов». Муссолини был согласен и на это, только чтобы добиться успеха. С примерным политическим оппортунизмом он сознательно отказывался говорить о программных целях: «Будущее не ясно, и абсолютных решений не существует… мы отбрасываем смирительную рубашку предварительных вопросов, мешающих свободно двигаться по зыбкой и переменчивой почве жизни».