Муссолини и его время

Теперь эта вера в нем угасла. Она начала затухать еще раньше, но осенью 1914 – весной 1915 года ощущение невозможности противостоять происходящему овладевало всеми, кто был против вступления Италии в войну. Чувство фатализма, обреченности, охватывало социалистов. В одной из частных бесед того времени Муссолини так сформулирует эти ощущения: «Второй Интернационал умер». И в самом деле – настроения в Итальянской социалистической партии были похоронными.
Муссолини оказался прав. Социалистический «интернационал» впредь уже никогда не будет таким же авторитетным, единым и сильным органом, каким он, безусловно, являлся до 1914 года. Пожалуй, «божество социалистов» умерло тогда по-настоящему – все последующее, вроде большевистского Коминтерна, походило скорее на созданного из неживой материи и оживленного доктором Франкенштейном монстра.
Осенью 1914 года Муссолини продолжает выступать против участия Италии в войне, но делает это все более неуверенно. О своем тогдашнем смятенном состоянии духа он позднее напишет в одном из писем к Рафанелли: «Эта зараза (интервентизм. – Авт.) никого не минует, но я хочу продержаться до конца». Но до какого конца? Ближайшее будущее показало, что он не собирался становиться «гласом вопиющего в пустыне».
В середине октября Муссолини публикует статью с призывом пересмотреть довоенные теоретические представления: сокрушение-де австрийской и немецкой монархий – верный путь к социализму. Очевидно, что в этих мыслях не было ничего оригинального, ведь Муссолини попросту переложил на свой манер тезисы сторонников войны из левого лагеря, но особое возмущение у его товарищей по партии вызвало даже не это, а то, что главный редактор Avanti! поменял свою позицию буквально за считаные дни. Еще в прошлом выпуске главная газета социалистов бичевала противников итальянского нейтралитета, а теперь… Репутация Муссолини как радикального социалиста делала ситуацию еще более щекотливой – просто отмахнуться от мнения такого человека социалисты не могли.
В руководстве партии начинается теоретический спор – каким образом поражение австрийцев и германцев, с их экономически и культурно развитыми государствами и крепким представительством социал-демократов в парламентах, приблизит победу социализма в Европе? Муссолини отчаянно пытался убедить своих товарищей, но поворот в сторону интервенционистов был слишком внезапным и решительным, чтобы его аргументы звучали хоть сколько-нибудь весомо. Вскоре абсолютно все в исполнительном комитете Итальянской социалистической партии стали склоняться к тому, что Муссолини вовсе не запутавшийся в теории социалист, а неудачливый предатель. Даже верная Балабанова и та выступила против него. В результате Муссолини теряет пост редактора партийной газеты и всякое влияние в партии.
Тогда, не порывая еще открыто с партийными товарищами, он пытается апеллировать к толпе и участвует в собраниях и митингах левых интервенционистов – в качестве социалиста, разумеется. Пока все это еще напоминало межфракционную борьбу – частое явление в социалистических движениях, но вскоре Муссолини совершает поступок, отделивший его от Итальянской социалистической партии навсегда. Спустя всего три недели после того, как он покинул должность редактора Avanti! выходит первый номер газеты Il Popolo d’Italia («Народ Италии»), наполненный статьями откровенно интервенционистского характера. Рядом с цитатами императора Наполеона I и радикального революционера Огюста Бланки красовались имя и фамилия главного редактора – Бенито Муссолини.
Разгорается неслыханный скандал – в Итальянской социалистической партии Муссолини открыто называют ренегатом, изменником, жалким наемником итальянского и англо-французского капитала. Особенно неистовствует Балабанова, ощущавшая себя вдвойне преданной.
Через девять дней после выхода первого номера новой газеты Муссолини с позором изгоняют из партии на большом собрании, состоявшемся в одном из миланских театров. Выглядевший довольно жалко, он снова пытается убедить бывших товарищей согласиться со своей позицией – но все напрасно. Под улюлюканье, забрасываемый монетками, один из лидеров Итальянской социалистической партии покидает зал под крики «Иуда!», растерянно заявив напоследок, что был и навсегда останется социалистом.
 
Это абсолютно ненужное обязательство свидетельствует о том, в каком угнетенном состоянии находился он тогда. Минутная слабость стоила Муссолини обвинений в лицемерии, продолжавшихся до последнего дня его жизни. Между тем это заявление явно не было частью «игры предателя» – в конце концов, разве не социалистом он объявлял себя еще со школьной скамьи? Воспользоваться удобным моментом и порвать с прежними соратниками Муссолини тогда не смог – пожалуй, это свидетельствует либо о неловкости, либо о необычной для профессионального политика эмоциональной уязвимости.
По всей видимости, он действительно страдал тогда – его ранило презрение тех, кто сохранил верность своим убеждениям. Несвязную тихую речь на собрании дополнял и соответствующий внешний вид – щетина на лице, неряшливость в одежде, удивительная бледность. Когда Муссолини, ссутулившись, выходил из театра, могло показаться, что он уходит в никуда.
Но пройдет совсем немного времени, и те, кто рассчитывал, что без социализма Муссолини – ничто, будут посрамлены. Несмотря на сильный удар, нанесенный ему исключением, Муссолини быстро пришел в себя. Что ж, раз соратники отвергли его – тем хуже для них! «Пока у меня есть карандаш в руке и револьвер в кармане, я не боюсь никого», – скажет он вскоре после исключения из партии. И вот в Il Popolo d’Italia он, причислявший себя к левой и социалистической печати, начинает настоящую войну с Итальянской социалистической партией. До требования запретить ее еще было далеко, но уже в 1914 году Муссолини возвращает своим прежним соратникам обвинение в предательстве – это-де они изменили и Италии, и социализму, продавшись немецкому и австро-венгерскому императорам. Но где же Муссолини брал на свою новую газету деньги?
«Лучшее перо» социалистической журналистики купили интервенционисты – представители связанного с французами капитала и промышленности. Начали поступать средства и от руководства страны, все более склонявшегося к объявлению войны австрийцам. Впоследствии Муссолини будут спонсировать правительства Франции и Англии – деньги перечислялись из бюджетных кошельков союзников прямо в карман бывшего социалиста. Ходили слухи и о том, что Муссолини давали деньги и русские, но это, по всей видимости, миф. В тот период российская дипломатия не приветствовала вступление Италии в войну, нерасчетливо полагая, что с Центральными державами и так будет вскоре покончено – зачем же делиться с новым союзником? Тем не менее от своих клерикальных оппонентов редактор Il Popolo d’Italia получил обидное прозвище Муссолинов.
В любом случае, тогда он впервые получил доступ к действительно большим суммам. Отбросив прежнюю аскетичную «этику настоящего социалиста», Муссолини начинает дорого одеваться, посещает лучшие рестораны Милана – деньги явно пошли ему на пользу. И только провинциальный вкус мешал Муссолини выглядеть по-настоящему элегантно.
Но не стоит думать, что в основе его тогдашних действий лежала одна только корысть. Как уже говорилось, Муссолини почувствовал изменения в обществе, интуитивно осознав, что с лозунгами интернационализма в Италии популярности не удержать. Активная часть общества отвергла его, что же до пассивного большинства, вовсе не желавшего воевать, – он презирал это большинство уже тогда. Демократия и социализм, заявил как-то Муссолини, не имеют между собой ничего общего.
Так что Il Popolo d’Italia преспокойно выбивал военную дробь, в каждом номере призывая покончить с немцами, этими «европейскими пиратами», и австрийской «тюрьмой народов». И если в первых выпусках своей газеты Муссолини придерживался тезиса о «революционной войне», то с начала 1915 года риторика его статей заметно изменилась. Теперь речь пошла о «миссии Италии» на Балканах, ее ключевой (но не признаваемой пока за таковую) роли на Средиземном море и о наследстве Османской империи, часть которого должна была обязательно достаться итальянцам. Все это мало походило на «скромные» первоначальные цели «освобождения» итальянцев из-под власти Габсбургов.