Муссолини и его время

Буффарини шепотом сообщил мне, что он единственный среди них сохранил присутствие духа, и показал мне на маршала. Кавальеро и вправду производил впечатление совершенно сбитого с толку человека, можно даже сказать – тронувшегося умом. Ибо только нервным расстройством можно объяснить тот факт, что он завершил последовавший за нашей встречей обед проверенным жизнью способом, а именно – предложив выпить за здоровье бежавшего короля и дуче. Мне удалось погасить шквал возмущенных возгласов лишь заявлением о том, что Бенито Муссолини только что приземлился на римском аэродроме, следуя в Вену. Для людей, до которых с момента их заключения в тюрьму не доходило никаких новостей, мои слова прозвучали как победные звуки фанфар. Все завопили от радости. Бывший министр колоний, который ради хвастовства повесил на стену своего дома голову льва, едва сдерживался, чтобы не зарыдать, а Гальбиати уже воображал себя во главе новой дивизии».
Вскоре все было кончено – немцы разоружили итальянцев во Франции и на Балканах с той же легкостью, что и в Италии. Им досталось все армейское вооружение, все запасы амуниции и большинство самолетов. Около миллиона итальянских солдат покорно сложили свое оружие к ногам победителей – в немецком плену очутилось более восьмидесяти генералов. И только лишь судам итальянского флота в большинстве своем удалось бежать к союзникам, потеряв при переходе на Мальту один линкор, потопленный с воздуха немецкой радиоуправляемой бомбой. При проведении операции «Ось» присущая нацистскому режиму жестокость обернулась против Италии – несколько тысяч итальянских солдат, чьи командиры отказались разоружиться или признать правительство Бадольо незаконным, были расстреляны.
К середине сентября положение Италии вполне определилось – она превратилась в поле боя между немецкими и союзническими войсками. Надежды нации на то, что падение дуче избавит их от тягот войны, были разрушены самым жестоким образом, когда англо-американцы и немцы принялись, по выражению Кессельринга, «воевать в музее».
В то время как фашистские лидеры радовались немецкой интервенции, а союзные войска медленно продвигались по Южной Италии, Муссолини пересел под Римом в более надежный «хейнкель» и вылетел в Вену, где и провел первую ночь после своего освобождения. Его ожидала встреча с семьей, соратниками и Гитлером, полным решимости восстановить фашистское государство во главе с дуче.
  
Глава тринадцатая
 
Сумерки (1943–1945)
 
Создание Социальной республики. Веронский процесс и начало гражданской войны. Боевые действия на территории Италии и «воздушный террор». Муссолини – философ или марионетка Гитлера? Тайные переговоры с союзниками и капитуляция германских войск в Италии. «Оборона» Милана и бегство в Альпы. Плен и смерть.
Из Вены Муссолини вылетел в Баварию, где в Мюнхене его уже ждали жена и дети, которых он не видел с 25 июля. Но если встреча с Ракеле, Романо и Анной Марией (Витторио в это время находился в ставке фюрера) стала для него радостным событием, то разговор со старшей дочерью оказался крайне тягостным для них обоих. Неловкие попытки Эдды оправдать поведение своего мужа были встречены гробовым молчанием. Муссолини ничего не забыл – ни попыток зятя переложить ответственность за внешнюю политику на плечи дуче, ни его интриг, ни выступления на Большом совете.
Для него Чиано был отныне не просто предателем, но человеком, который изменил семье. Муссолини отдал ему руку своей старшей дочери, из шанхайского консула возвысил до министра иностранных дел, сделал своим доверенным помощником. Вместе с ним дуче определял внешнюю политику Италии, и за все это Чиано отплатил клеветой и ударом в спину. Еще более сильные чувства к мужу Эдды испытывала Ракеле, буквально готовая убить ставшего ненавистным ей зятя. Она считала, что именно он ответственен за катастрофу, разразившуюся в июле.
Нежелание Муссолини разговаривать с Чиано в Мюнхене не сулило бывшему министру иностранных дел ничего хорошего, но в те дни он еще не осознавал до конца, какую ошибку совершил, сбежав при помощи немецкой разведки из-под домашнего ареста в дни, предшествующие падению правительства Бадольо.
 
Тогда это казалось наилучшим выходом из ситуации, в которой он оказался после падения фашистского режима. Чиано был неприятно удивлен, когда обнаружил, что новые власти склонны воспринимать его скорее как зятя павшего диктатора, нежели как человека, способствовавшего этому падению. Для Чиано, так много сделавшего для того, чтобы дистанцироваться от предвоенной внешней политики Италии, это стало весьма болезненным ударом. Не собираются ли сделать его козлом отпущения за действия, приведшие Италию к заключению «Стального пакта»?
Но и в Германии бывшего министра иностранных дел не ждало ничего хорошего. Столкнувшись с недоверием и ненавистью, которую к «ренегату» питали бежавшие из Италии деятели фашистского режима, Чиано быстро понял, что никаких перспектив в новом правительстве Муссолини для него не предвидится. Его это не слишком огорчило. Он и так не стремился оставаться до последнего на тонущем корабле фашизма. Графу казалось, что бегство в Германию открывает путь к эмиграции в какую-нибудь нейтральную страну, например Швейцарию или Испанию, где он смог бы опубликовать свой дневник или даже мемуары, чтобы мир узнал правду о том, как прозорливый Чиано многократно предупреждал Муссолини об опасности курса на союз с Германией.
Между тем, проведя в Баварии несколько дней и пообещав Ракеле «спасти итальянский народ», Муссолини отправился в восточно-прусскую ставку фюрера. Гитлер принял своего гостя со всегдашним радушием. Как и в былые годы, он встретил дуче у трапа самолета и долго тряс ему руку, выражая радость по поводу чудесного избавления Муссолини. Несмотря на теплую встречу, Муссолини явно чувствовал себя не в своей тарелке. Единственным находившимся рядом с ним итальянцем был сын – Витторио, а по той откровенной снисходительности, которую демонстрировал рейхсмаршал Геринг, дуче понял, что времена прежних равноправных отношений с немцами остались позади.
Прилетевший вместе с Муссолини эсэсовец Скорцени был зримым воплощением этих перемен. Дуче обрел свободу только благодаря немцам, а это означало, что отныне дуче придется склонить голову перед «волей фюрера». Энтузиазм, охвативший диктатора в первые дни после прилета в Вену, заметно угас. Перед собравшимися в «Волчьем логове» лидерами Третьего рейха предстал уже совсем другой человек – упавший духом и опустошенный.
Охватившая дуче апатия объяснялась достаточно просто – события последних лет стали для Муссолини настоящим кошмаром: по злой иронии судьбы, с ним и его режимом происходило именно то, чего он опасался больше всего на свете. Дуче так мечтал о победе в большой войне, ему хотелось, чтобы Италию уважали и боялись во всем мире, но под его руководством итальянские армия и флот потерпели череду тяжелых поражений, закончившихся капитуляцией. Муссолини всегда боялся стать объектом насмешек – и стал излюбленной мишенью для карикатур союзников. Наконец, всегда ревниво отстаивавший и положение Италии в мире, и свой статус «первого диктатора» Европы, сейчас он должен был стать правителем милостью нацистского фюрера, чьи армии сражались с войсками союзников на итальянской земле. Мог ли Муссолини, так гордившийся своими вооруженными силами, своим политическим талантом, прежде хотя бы на мгновение представить, что такой день наступит?
Казалось, что подтвердились опасения многих высокопоставленных нацистов – дуче явно потерял хватку, такой человек неспособен восстановить фашистский режим. Геринг утверждал, что Муссолини такой же предатель, как и итальянский король, а Гиммлер поддерживал радикальную оппозицию в фашистской партии. Но Гитлер думал иначе. Для него Муссолини был не просто лидером дружественного государства, но и во многом олицетворял фашизм как таковой. После некоторых колебаний фюрер решительно отказался поддержать своих соратников, убеждавших его, что Италии следует подыскать другого вождя. Он не хотел терять дуче.