Прощай, Лоэнгрин! (СИ)

К восьмому месяцу беременности, девушка больше не могла работать. Вестей от Виго не было. Из сердца улетучилась последняя капля веры на счастье и впору было задуматься о том, где можно без последствий разрешиться от бремени. Состояние здоровья оставляло желать лучшего — короста, которая покрывала руки, теперь распространилась на все тело. Никакие мази и примочки не помогали, беглый осмотр у местного врача для бедных привел только к тому умозаключению, что это не лишай и заболевание носит аутоимунный характер. Мудреное слово означало, что для Рушави с ее смехотворным доходом, лечения никакого не существовало.
Кто-то подсказал, что на востоке Индии в штате Джаркханд есть монашеский орден миссионеров милосердия «Сестры матери Терезы», который управлял приютом для незамужних беременных женщин. Куда Рушави отправилась, потратив на билет последние деньги. Там точно не посмотрят, что она из неприкасаемых и помогут ее ребенку.
Виго прекрасно помнил тот момент, когда узнал, что отец Рушави скончался. Безразличие к чужому горю было слишком большой роскошью в то время, когда мальчик долгие годы подавлял желание поддаться жалости к участи собственной матери, не говоря уже о своей. Даже из столь ужасающей ситуации он вынес для себя положительный момент — на вряд ли его возлюбленной будет трудно расстаться с семьей, чтобы сбежать с ним.
Мама в тайне от отчима помогла оформить загранпаспорт и рассказала куда можно обратиться в Лондоне за помощью. Она врала мужу, что на работе задерживают зарплату, откладывая деньги для сына. Скупость отца не позволяла долгое время вырваться из замкнутого кольца обстоятельств. Больше полугода Виго не мог связаться с Рушави, но свято верил, что она его ждет, как они и условились.»
Оттерней прервал свой рассказ, чтобы сделать глоток воды. Наин сидела напротив и слушала тихий голос этого мужчины, который вел себя с ней очень странно, не как остальные представители сильного пола.
Внезапная просьба поужинать вместе, немного настораживала и девушка предположила, чем может закончиться этот вечер, но ни одной попытки со стороны мистера Оттернея перейти границу приличий, за несколько часов, так и не последовало.
Очевидно, что ему нужно было выговориться. Очень личная и печальная история не должна была быть подвергнута иронии или сожалениям, здесь не стоило вставлять комментарии или задавать наводящие вопросы, когда рассказчик делал довольно продолжительные паузы и с застывшим взором отдавался болезненным воспоминаниям.
Почему этот богатый господин, который имел все, что душе угодно, так галантно обходился с простой и не обремененной целомудрием девушкой, Наин оставалось только гадать. Но смотреть на лицо Виго было все труднее, а теперь, когда трагичность судьбы Рушави не оставила сомнений, и вовсе, пришлось с трудом проглотить подступивший к горлу ком.
В роскошном номере, где жил мистер Оттерней около широкого панорамного окна был накрыт стол на азиатский манер. Стулья заменяли мягкие удобные подушки, чтобы в любой момент можно было удобно откинуться и дать отдохнуть спине, как и поступила Наин. Ее окутала жалость к несчастной индийской девушке, которая толком и жить не начала, как тяжелые испытания, подвели черту под детством.
Она и сама не понаслышке знала о тяготах женской участи, но каким потрясением было наблюдать за тем, что это понимание неподъемным камнем давило на сердце такого человека, как мистер Оттерней.
Его образ обрастал все новыми слухами, в основном, отвратительными по своей сути, и Наин сомневалась, что ее нынешний «хозяин» долго будет сопротивляться, если Виго захочет ее заполучить.
Однако сейчас царила обстановка полного умиротворения и печальная полуулыбка до того преобразила суровые черты лица мужчины, что Наин помимо воли залюбовалась им.
— На этом история Рушави для меня обрывается. Я искал ее месяц. Буквально стучался в каждый дом, показывал ее фотографию и понимал, что мое сердце каменеет от ужаса, после того, как люди отрицательно качали головами. В монастыре «Сестер матери Терезы» о ней ничего не слышали, а административный аппарат в провинции настолько запущен, что искать записи о рождении ребенка было просто бесполезно. С тех пор прошло больше двадцати лет, а поиски я прекратил меньше, чем год назад. Но самое страшное не это, дорогая Наин. Самое страшное, это осознание того, что Рушави исчезла с моим ребенком и скорее всего погибла, полная надежды на то, что я ее отыщу: безропотная, покорная извращенной вере в божества, которые если и существуют, то взирают на происходящий ужас бесстрастно, ведь их труд выполнен, они даровали законы бытия, которым следуют миллионы, словно это занятная игра. Я прекрасно понимаю, почему она ушла из города. Там ее бросили бы на произвол судьбы и шансов выжить, практически, не было. Двадцать лет назад, имея те ресурсы, которые сейчас сосредоточены в моих руках, я наверняка, отыскал бы свою невесту. Но вот какая ирония, я достиг всего именно сейчас, однако, ничто не может меня сделать счастливым. Я знаю, что такое радость и блаженство… Те далекие дни я могу пересчитать по пальцам. Увы, мне есть с чем сравнивать и это убивает, выжигает изнутри и заставляет забрасывать это пепелище новыми пороками, притупляя страх того, что за все придется расплачиваться. Меня переполняет ярость при одной только мысли о том, как в Индии носятся с привязанностью к вере, хотя на деле это чистой воды снобизм. Отсталая страна управляется армией ленивых и глупых людей, которые ничего не хотят менять, но что хуже всего народ с ними полностью солидарен. Все привыкли к грязи и смраду. Куда больше трясутся над защитой от террористов, не замечая, что от дизентерии гибнет в десятки раз больше народа, но тут же, как оговоркой, руководствуются кармой!
 
— Потому, Вы не живете по индуизму, господин Оттерней? Мне показалось, что это так.
— Весьма проницательно, девочка моя. Умница! Я стопроцентный атеист, убежденный и готовый доказывать свою точку зрения, до пены на губах. Только неистово верующие люди, которые вывернули свои души наизнанку во время молитв, чтобы показать их своим божествам, могут превратиться в столь убежденных атеистов. Боюсь, что и кары за дела мои, просто, не существует. Я верю, что мир изменится только тогда, когда люди начнут использовать мозг по назначению.
Бледное лицо Виго создавало пугающую иллюзию, что эти слова произнес не человек, а темный дух, которому наскучил его мир и развлечения ради, он воплотился и играл со своей очередной жертвой.
Но вот, он моргнул и маска тоски была сброшена, после чего пытливый, изучающий взгляд снова впился в прекрасные черты лица девушки. Взгляд, лишенный пошлости медленно спускался вниз по гибкой шее, соблазнительной полной груди, шелковым складкам платья, стройным ногам и задержался на обнаженной лодыжке, где с внутренней стороны, кожа выделялась странным зарубцевавшимся узором.
Виго знал, что подобные метки появляются только после специальных надрезов, как например, у народностей Боди, Сури и Мурси, у которых скарифакация или шрамирование, считается неотъемлемой частью культуры.
У Наин шрам был выполнен в форме четырехконечной звезды и в отличии от представителей африканских племен, выделялся не бугорками, а был сплошным и весьма будоражил сознание Отернея, интригуя и заставляя задуматься о том, что эта женщина полна загадок.
— Теперь ты расскажи мне историю, Наин.
— Какую, господин?
— Не сводя глаз с лодыжки, Виго указал не нее подбородком.
— О шраме на коже в виде звезды. Это крайне непростой знак и ты не можешь об этом не знать. Видишь ли, Наин… Больше чем лицемеров, я не люблю глупцов, которые ради мимолетных восторгов окружающих, готовы сотворить со своим телом что угодно. Многие ритуальные рисунки утратили свой тайный смысл, их набивают в виде тату шутки ради, а тут, вдруг, знаки инициации воина-мужчины. А ведь редко кто подтверждал право носить подобное отличие, когда я ставил вопрос ребром, за что поплатились. Да, это мой странный способ нести справедливость в этот мир. Не беспокойся, пожалуйста, господин Тийле в курсе моих намерений. При этом он выглядел настолько загадочным и спокойным, что я не узнал обычно, недовольного и нервного шефа полиции.