Скверные девчонки. Книга 1
Он надолго задержался взглядом на детской кроватке и вышел.
Он ушел. Джулия лежала, свободно вытянув руки. Все закончилось. Пора отдохнуть. Но бледно-голубые стены комнаты, увешанные безобидными картинами, не давали покоя ее воображению, хотя она и стремилась к этому после родов. Перед ней снова предстал силуэт дома, охваченного пламенем. В центре его выгорела черная дыра, и Джулия даже услышала рев пламени, хотя вокруг была жуткая тишина, нарушаемая лишь возней грачей на вязах за окном.
Она широко раскрыла глаза, разглядывая голубые стены и картины. Она ненавидела себя за слабость, но слезы покатились сами собой. Александр хочет забрать ее и ребенка в Леди-Хилл, где кошмары и чувство вины будут преследовать ее по пятам. Она поежилась под одеялом и услышала, как Лили сопит и шевелится в своей кроватке. Снова скрипнула дверь, и вошла медсестра.
— Слезы? Ну, это лишнее, дорогая. Все молодые мамы думают, что они не справятся. А вам еще так тяжело пришлось, столько всего пережили, бедняжка…
От этих слов сострадания Джулия еще острее почувствовала свою беспомощность и растерянность, слезы покатились по щекам на подушку. Медсестра протянула ей носовой платок, убирая тем временем шампанское и бокалы. Тяжело дыша, Джулия вытирала лицо платком.
— Ничего страшного. Через несколько дней вы поправитесь и будете как новенькая, и пойдете домой с мужем и ребенком…
Джулия с тревогой обвела комнату взглядом.
— Но мне здесь хорошо, — невнятно произнесла она. — Я не хочу выходить отсюда.
Медсестра сочувствующе посмотрела на нее.
— Я всегда считала, — сказала она, — что мамам лучше быть вместе, в общей палате. Там они общаются и ободряют друг друга. Думаю, вы здесь, потому что занимаете в обществе определенное положение.
«Я? Кто я? Я больше не Джулия Смит, но я и не леди Блисс. Я жена Александра. Мать ребенка. Кто я?» — с отчаянием подумала Джулия.
— Сейчас придет доктор, чтобы осмотреть вас, — сказала медсестра.
Вошла женщина в белом халате с пепельно-седыми волосами. Джулия утомленно откинулась на подушки и покорно позволила себя обследовать.
Джулия оставалась в клинике для матерей две недели. Дольше, чем было необходимо, но Джулия убедила доктора, что еще недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы выписаться через десять дней.
Толпы посетителей приходили к ней, чтобы выразить свое восхищение Лили. Младенец уже не был ужасного красного цвета, как в первый день, и, пожалуй, действительно девочка была такой красивой, как все говорили. В числе посетителей была Бетти. Она принесла малышке платьице, украшенное розовыми лентами, и коробку шоколадных конфет Джулии. Джулия неловко обняла мать и поцеловала в щеку.
— Спасибо, — сказала она.
— Я понимаю, что этого слишком мало, но я просто не знала, что принести, что тебе нужно…
Бетти сопровождала свои слова нервными жестами. Комната была полна цветов.
— Спасибо, что пришла.
Бетти присела на краешек стула. С тех пор как Джулия вышла замуж и умер отец Блисса, их отношения изменились. Как будто Бетти теперь была дочкой, а Джулия — матерью. Бетти внимала рассуждениям Джулии, умаляя себя и осуждая собственную жизнь. Никто другой не придавал социальному статусу столько значения, никто так четко не определял все его степени, как Бетти, и совершенно очевидно, что Джулия высоко вознеслась по сравнению с ее собственной орбитой.
Джулия раньше гордилась своей независимостью, сейчас ее душевное равновесие было подорвано. Она была бы более счастлива, если бы продолжила работать у Трессидера, и Бетти одобрила бы ее работу. По крайней мере, это было ее собственным делом. Сейчас она стала всего лишь женой Александра и, постоянно задумываясь над этим, осознавала, что превращается в то, за что сама презирала Бетти.
Джулия удивлялась, что все случилось так быстро.
Она хотела поговорить с Бетти, спросить, что она чувствовала, принося в жертву свои амбиции, но их отношения были слишком натянутыми, чтобы вести откровенные разговоры. Бетти отдалилась от нее, и нынешние отношения, отношения не более чем знакомства, не предполагали сближения.
Они держались почти официально и говорили только о ребенке.
— Ты гордишься ею? — спросила Бетти.
Джулия пока ощущала больше замешательства, чем гордости, когда представляла, что должна принять на себя всю полноту ответственности за другого человека. Но она утвердительно кивнула, и Бетти вполне устроил такой ответ.
— Она похожа на тебя, когда ты была младенцем. Но ты была тогда больше. Мы даже не видели тебя, пока тебе не исполнилось шесть недель.
Впервые после того давно прошедшего дня и разговора на площади она упомянула об удочерении Джулии.
Тщательно подбирая слова, Джулия произнесла:
— Это так странно. Как будто получаешь посылку по почте.
Тут лицо Бетти прояснилось. Ее глаза встретились с глазами Джулии, и вся холодность и скованность исчезли.
— Разве это странно? Это чудесно!
Джулия промолчала. Может быть, это и было чудесным, но слишком невыносимой была печаль, сопровождавшая беременность, и слишком тяжелыми были страдания. Она смотрела, как сияло лицо Бетти, когда та склонилась над кроваткой.
Она не хотела бы отвлекать Бетти от воспоминаний о младенчестве Джулии, но момент откровенности казался слишком ценным, чтобы его упустить, и она спросила:
— Знаешь ли ты что-нибудь о моей настоящей матери?
Джулия больше стала думать о ней, когда у нее самой появилась дочь. Вспоминает ли она обо мне? В мой день рождения? На Новый год? Что она почувствовала бы, если бы вдруг узнала, что у нее есть внучка? Она посмотрела на спящую Лили. Может быть, девочка вырастет похожей на нее?
Бетти медленно отошла от кроватки, и сияние на ее лице померкло.
— Нет. Совсем ничего. Комиссия по усыновлению была очень строгая. Единственное, что мы знали, это что ты…
— Незаконнорожденная, — продолжила за нее Джулия.
— Да.
Джулии стало любопытно, какими еще словами пользовались Бетти и Вернон, когда между собой говорили о ней. Однажды, в тот самый день на площади, одно вырвалось у Бетти: «маленькая грязная девчонка».
— Почему ты об этом спрашиваешь? — сердито сказала Бетти. — Я твоя мать.
«Ну нет. Очень жаль, но такова истина. И больше это не имеет значения», — подумала Джулия.
— Мне просто интересно, — голос Джулии прозвучал ровно и бесстрастно.
Через несколько минут Бетти взяла шляпу, перчатки, свою плоскую сумочку и заявила, что ей пора идти, иначе она опоздает на поезд. Они едва соприкоснулись щеками, и Джулия еще раз пробормотала:
— Спасибо, что пришла.
Феликс стоял у окна комнаты на Итон-сквер. Солнечный свет отражался от капотов автомобилей, мчавшихся в западном направлении по Кинг-роуд. Вид из окна, деревья в городском скверике напоминали ему о старой квартире и навевали приятную ностальгию. Старая комната Джесси с поблекшими фотографиями на стенах и его собственной драгоценной коллекцией всякого старья… Феликс отвернулся от окна и прошелся по гостиной. Три широких окна были занавешены ситцем в ландыши, произведенным на одной из фабрик «Трессидер дизайнз», отделанным бледно-золотым шелком. Французские зеркала в позолоченных рамах висели между окнами, а напротив стоял столик с коллекцией опаловых кубков. Современные диваны, мягкие и удобные, были завалены обтянутыми шелком подушками, а в альковах по обе стороны камина расположилась пара туалетных столиков с инкрустированными крышками. Это искусное смешение стилей и эпох должно было воссоздать подлинную обстановку английского загородного дома. Комната давала полное представление о вкусах, пристрастиях и способности Джорджа Трессидера устроить свой быт.
«Единственное, чего здесь недостает, — подумал Феликс, — так это чувства юмора». Совершенство обстановки производило впечатление безжизненности и выхолощенной стерильности.
Вдруг Феликс поймал свое отражение в одном из позолоченных зеркал. На нем была одежда, в которой он работал в офисе: серый костюм, отлично скроенный и плотно облегающий фигуру, и белая рубашка с чопорно накрахмаленным воротничком. По сравнению с таким деловым костюмом его лицо казалось слишком темным, а широкие скулы и полные губы накладывали на его внешность оттенок некой порочной экзотики. Феликс подумал, что производит впечатление человека, требующего определенной эксцентричности вокруг себя. Он улыбнулся и пошел в спальню.