Жернова. Книга 2 (СИ)

Свежая пища для этих уродов?
Глаза щипало, желудок выворачивало наизнанку. Невыносимо хотелось отползти назад — забиться в любую щель и замереть, но Бренн держался, пока мог сносить напряжение, порождаемое гнилой силой, — ему во что бы то ни стало, надо увидеть, кого зовет старуха-урхуд. Потер глаза — казалось, что стены, потолок, очертания колонн размываются, дрожат. Багровый свет накалялся, и будто изнутри скалы в него стали проникать длинные языки ослепляющего черного пламени. Старуха устремила на него взгляд, издав злобный призывный вопль: — Канибааа!
Ее визжащий голос, подобный звуку скрежещущему по стеклу железу, вонзаясь в уши, вызвал дрожь по всему телу. Бренн прикусил язык. Мерзкая тварь-Урхуд взывала к самой сути Зла — чудовищному потустороннему существу, олицетворению мучений, смерти и самых мерзких страстей в людских душах. И черные языки яростно взвились в багровом мороке, отвечая на призыв урхуд — гул, доносящийся из недр земли, проникал аж до костей.
***
Между колонн из тьмы возник еще один йену, который нес дергающийся мешок. Подойдя к арке он вытряхнул из него на камни малышку лет двух с торчащим изо рта кляпом. Увидев страшные морды йену, ребенок замер от ужаса и описался, суча ножками. Под исчезающими на глазах каменными сводами капища сгустились клубы липкого кошмара. Пространство расширялось, стены и потолок подземелья тонули в клубящихся волнах тьмы. Гиеноголовый схватил ребенка за ножку, на вытянутой руке поднес к арке и стал трясти маленькое бьющееся в воздухе тело. Затем длинным загнутым ногтем вспорол детский животик. Девочка задергалась в руке урода, а йену продолжал раскачивать ее за ножку с такой силой, чтобы струи крови били прямо в центр арки.
Бренн задыхался — тело сдавило со всех сторон, и он не мог глотнуть воздуха, с ужасом глядя на то, как взметнувшиеся языки, шипя, жадно потянулось к живому комочку… Черные языки задрожали, поплыли, приобретая телесность, и через миг, в багровом гудящем пламени возник огромный клубок чешуйчато-черных щупалец, навстречу которым, как корм собакам, йену швырнул хрипящее дитя. Пока щупальцы рвали маленькое тельце, втягивая в себя плоть и кровь, Бренн не мог пошевелиться. Страшный ликующий рев потряс древние стены капища. Канибаа принял жертву. Гиеноголовые упали на колени, протягивая когтистые руки к черной сущности.
Пользуясь своим даром, как одним из способностей, в глубине души Бренн особо не верил в существование так называемой «гнилой яджу», настоящих урхуд, и чудовищных сущностей, жрущих и мясо, и души. Он считал, что зло всегда исходит от человека. И лишь теперь прочувствовал, что тот, кто совершает злодейство, с потрохами принадлежит вечно голодному средоточию тьмы, — способному из незримого и потустороннего оборачиваться в нечто, облаченное плотью… Которое питалось кровью и жрало мерзостные людские страстишки, разрастаясь, как раковая опухоль. Он вдруг вспомнил лопнувшие глаза Джока, и ему стало тошно. Он не хотел быть на одной стороне с гнилой старой сукой, которая принесла в жертву ребенка…
Что она хотела получить от Канибаа? Еще больше черной яджу? Но тогда зачем ей была нужна истощенная порха, съеденная заживо? И зачем нужна вот эта — следующая рабыня, обреченная превратиться в иссохшую полуживую мумию?
Старуха торжествующе «запела», прославляя мощь и величие зла, и стала плясать вокруг камня с распятой рабыней, тряся рваными лоскутами сползающей кожи.
Смрадный плотный воздух по капле стал проникать в кровь Бренна, подавляя сознание и путая мысли, но ритуал все еще продолжался. Широко расставив согнутые ноги, кружась, подпрыгивая и мелко дрожа всем телом, урхуд высовывала длинный желтый язык, облизывая кожу девушки. И, несмотря на омерзение, Бренн не мог оторвать глаз от паучьих, костлявых пальцев, и выкаченных белых глаз старухи.
Урхуд повернула голову девушки, с силой прижимая ее к камню, и длинным ногтем проколола ей шею, откуда толчками стала бить кровь. Приникнув дряблым ртом к источнику жизни, старуха алчно глотала молодую кровь, захлебываясь и скуля от наслаждения. Бренн с ужасом ожидал, что ведьма выпьет жертву до капли, но она оторвалась от шеи порхи, и небрежно ткнув окровавленным желтым пальцем в проколотый сосуд, затворила кровь. Оставила себе запас корма на следующий раз? Значит, урхуд нужна не только мощь яджу, но что-то еще…
 
Старуха подошла к торчащему вверх плоскому камню возле самой арки и провела по нему ладонью, будто стирая пыль. Поверхность задрожала и превратилась в тусклое, покрытое копотью и пятнами зеркало. В его темной глубине Бренн частично видел отражение ведьмы, растянувшей в жуткой улыбке впалый беззубый рот. Отражение становилось все ярче. Ведьма стала оглаживать свое морщинистое лицо и дряблое тело, царапая его ногтями, затем сильно ударила по нижнему краю каменного зеркала. Оно тяжело завертелось, отбрасывая багровые вспышки, и камни, на которые они попадали, трескались с ужасными стонами, как живые.
Йену затряслись, обхватив уродливые головы руками и вдавливая лица в пол, и Бренн не сразу понял, что стражи прячут глаза от обжигающих вспышек. Смрадная тьма вползала в него с каждым вздохом, и уже теряя сознание, он увидел, как старуха подняла руки и принялась яростно сдирать с себя кожу, начиная с лица и скальпа, выползая из нее как из кокона.
И тут же ослепляющий багровый всплеск, исторгнутый зеркалом, отбросил его назад. Тьма.
  
Глава 17. Сумрачные тропы
 
Сильно болел затылок, которым он приложился о каменную стену, в голове гудело. Вытирая кровавые сопли и потирая кожу вокруг рваного пореза на левом запястье, Бренн на миг вдруг подумал о часах, подаренных чужестранцем, и порадовался тому, что сейчас они мирно лежали в старом сундучке Морая. При ударах о камни они бы точно пострадали. Ну, да — он изо всех сил отвлекал себя мыслями о чем-то обыденном, чтобы не думать о крошечном растерзанном тельце, принесенном в жертву истинному Злу.
Посасывая кровь из прикушенного языка, подполз к пролому. Жуткий ритуал был завершен. Подземное капище опустело, погрузившись в пепельную мглу, лишь в глубине арки, где раньше клубились черные языки пламени, время от времени вспыхивали тусклые багровые искры. От выедающего все нутро гула осталось едва слышное гудение. Разлившаяся черным океаном яджу, от которой едва не лопалась голова, впиталась в камни. Неестественный холод растекался по всему огромному залу, и Бренн задрожал в ознобе. Взгляд притягивало чуть светящееся во тьме тело девушки, замершее в неподвижности на черном камне. Жертву оставили… Зачем? Как корм для старухи-урхуд, как источник крови до следующего раза? Он обежал взглядом колонны, отыскивая возможность… чего? Что он может сделать и нужно ли вообще что-то делать? Инстинкт вопил, что нужно немедленно убираться как можно дальше от этого забытого Жизнедателем места.
Гадство! Как Непорочные могли проглядеть скверну в самой сердцевине Бхаддуара? Неужто он первый наткнулся на зверский ритуал поклонения тьме… — думал Бренн, отыскивая трещины, чтобы надежно ухватиться за них пальцами, и нащупывая выступы для ног. Ему удалось добраться до наклонной полуразрушенной колонны, и уже по ней, цепляясь за глубокие прорези выдолбленных в камне рисунков, он спустился до холодных плит капища, сплошь исчерченных трещинами и сколами. Зачем было спускаться? Что он забыл здесь — в этом страшном подземелье, все еще дышавшее смрадом зла?
Оглядываясь и невольно сжимаясь от непроходящего страха, Бренн подошел к алтарному камню. Угрюмо посмотрел на объеденный гиеноголовыми труп, валявшийся у его основания, перевел взгляд на растянутую ремнями порху. Невольница так и не пришла в сознание, но тихо дышала. Отмахнувшись от вопящего во все горло инстинкта самосохранения он вытащил костяной нож, с сомнением проведя пальцем по краю лезвия, и решительно принялся перерезать ремни на запястьях и щиколотках порхи. От черного камня веяло ледяной стылостью, и кожа закоченевшей девушки на ощупь была холодной и влажной. Бренну показалось, что прошло бесконечно много минут, пока он мучился с ремнями, но костяной нож все же справился с поставленной задачей.