Начало пути (СИ)

Но и не заявить прошение на аудиенцию к государыни было нельзя. Иначе, прознай матушка-императрица, что ее бывший генерал-прокурор прибыл из поместья и не попробовал прорваться на прием к правительнице, рассерчала. Тем более, если подобную информацию в выгодном для себя ключе подаст Платон.
Но все сложилось как нельзя лучше. Куракина пригласили ко двору, когда там будет и Павел Петрович, ну и можно затесаться, спрятаться, в придворной толпе, чтобы избежать любых, или почти любых, сложных встреч. Повод был наиважнейший — знакомство Великой княжны Александры Павловны с ее вероятностным супругом, шведским королем Густавом Адольфом.
Эта помолвка, которая пока и не состоялась, но уже объявлено об успехе, — личный проект Платона Александровича Зубова, обвешанного наградами, одаренного чинами и титулами, но, по сути, ничего не делающего. Так что фавориту было важно показать себя нужным. Ну а что может быть важнее династического брака двух соседей, у которых появлялся шанс мирно сосуществовать, или вовсе углублять союзнические отношения?
Однако, пока смогли сделать только одно — расстроить помолвку Густава Адольфа с принцессой Макленбург-Шверинской. Все молчат, что тут заслуги Платона нет никакой. Это Суворов еще год назад демонстративно инспектировал войска на границе со Швецией, это посланники в Стокгольм подкупали чиновников и действовали где угрозами, но где и подымали все возможные связи в шведских политических элитах. И шведы засуетились, не до конца понимая, что именно ждать от России.
И сегодня всем придворным демонстрировалось, какой умница Платон Александрович, сколь он великий державный муж. Все вокруг только об этом и говорили, нельзя было судачить про иное. Дома, даже не с супругой, или с приятелем, а, скорее со слугами, Платона назовут скотиной и всяко разно, но неизменно оскорбительно. Но тот, кто сделал бы это во дворце, мог сразу же собираться на отъезд… из Европы, не то, что из Петербурга.
А еще прибавлялось к статусности и массовости мероприятия то, что Екатерина Алексеевна, Великая, уже как пару недель весьма сносно себя чувствовала и вселяла надежды в подданных, что ее время еще продлится, а вероятные потрясения откладываются. Государыня пребывала в отличном расположении духа и то и дело, но забывала опираться на трость. Она делала это специально, чтобы подчеркнуть свое здоровье.
Павел Петрович так же прибыл на этот прием. Тут не было шансов промолчать и вновь сыграть роль гатчинского затворника. Как-никак дочь на смотринах. И сегодня Павел очень хотел быть своим. Отчасти он потому и затворник, что сильно отличается от многих придворных. Тут дело не только во внешности, которая, впрочем, не мало повлияла на становление характера. Дело в складе ума и отношению к жизни.
Павел Петрович был патологически справедлив. Точнее, он имел свое представление о справедливости и ощущал чуть ли не физическую боль, когда его система ценностей вступала в конфликт с тем, что творилось вокруг. Как можно было так лгать и выказывать почтение, порой и восхищение ничтожеству, которым, без сомнения для Павла Петровича, является Платон Зубов?
Неужели мать не видит, что она сейчас смешна? А придворные? Ну, понятно же любому здравомыслящему человеку, что они склонны думать о Платоне, как о проходимце. Но при этом, как же все улыбаются и льстят фавориту, а Екатерине нашептывают, как хорош кавалер Платон Александрович.
Впрочем, сегодня Павел Петрович не хотел ссориться. Он хотел хорошего будущего для своей старшей дочери, и брак со шведским королем очень выгоден и гармоничный. И разницы в возрасте почитай, что и нет, и сохраняется приверженность к «Северному союзу», столь мучительно строящегося на протяжении не одного десятилетия.
Мало того, наследник Павел Петрович намеревался сделать тот самый публичный шаг, который позволит снизить напряжение при дворе. Павел хотел обмолвиться словом с Платоном, только лишь обмолвиться, но и этого было бы очень немало. Может статься, что матушка тогда не будет распространять пошлые и нелепые слухи, что к рождению Павла причастен Сергей Салтыков. Павел знал, что это не так, достаточно только посмотреть в зеркало и на портрет Петра Федоровича.
 
Для блага дочери, Александры, Павел собирался переступить через себя. Но в этом поступке, который намеревался сделать наследник, было и другое дно. Павел Петрович стремился дать понять, что он готов принять Зубовых и иных екатерининских выкормышей, не будет их уничтожать. Потому и не следует размышлять о передачи престола Александру.
Павел Петрович уже медленно, но верно приближался к месту, где вокруг себя собрал прихлебателей Платон Александрович и где фаворит купался в луже лести, как рядом оказался Алексей Борисович Куракин. Павел чуть поморщился, уже думал сделать вид, что не заметил князя, и Куракин сам бы не осмелился подойти, однако Павел Петрович передумал и сделал шаг в сторону брата друга детства.
Не этого Куракина хотел видеть Павел. Больше всего он обрадовался бы появлению Александра Борисовича, своего друга детства. С Алексеем они приятельствовали некогда, но с Александром дружили. И Александр Куракин не предавал Павла, как, например, еще один друг в давно сложившемся, но после распавшемся триумвирате — Андрей Кириллович Разумовский. Это он спал с первой женой Павла и такое не забывается.
Вот только Александра Борисовича Куракина сослали в Саратовскую губернию уже давно, и никак матушка не желает возвращать того, кто влиял на наследника.
— Князь, — Павел скупо поприветствовал Куракина.
— Ваше Императорское Высочество как же я рад… — Куракин собирался расплываться в красочных эпитетах, но встретил укоризненный взгляд от наследника Российского престола.
— Почему вы здесь? Слышал, что уезжали. Отчего вернулись? — Павел решил лишь обозначить разговор, но не затевать обстоятельную беседу.
— Вот, Ваше Высочество, приехал, посмотрел, и вновь хочется сбежать, — сказал князь и мысленно поморщился.
Он ли это говорит? И вообще зачем он это говорит? Эти слова сразу же записывают в разряд павловских гатчинцев. А подобное сулит тем, что общество станет сторониться Алексея Борисовича, бояться с ним общаться из-за вероятного недовольства Платона Зубова, его партии, ну и, огради Господь самой императрицы.
Вот только в постоянных разговорах с некоторым учителем… Куракин разозлился, он понял, что сейчас поступил так, как советовал Сперанский. Экий плут! Это, получается, Алексей Борисович не хозяин своим поступкам и словам? Но что сказано, то возвернуть уже нельзя.
— Признаться, Алексей Борисович, вы меня заинтересовали, — Павел Петрович резко сменил и тон и проявил интерес. — Ранее не замечал в вас такой смелости выражаться. Впрочем… Вы же с Александром братья. Так от чего же Вам быть иным?
— Я рад, Ваше Высочество, что угодил, — князь обозначил поклон.
— Угодили, князь. И что, вы, действительно, находите происходящее фарсом? — спросил Павел, рассчитывая только на положительный ответ.
— Ну кроме только решения о судьбе вашей дочери, Ваше Высочество, — по сути Куракин согласился с формулировками наследника, правда сделал так, что все можно при случае извернуть, мол, «вырвано из контекста».
— Не извольте беспокоится, князь, — на постоянно недовольным лице наследника появилась улыбка. — Я не стану вас компрометировать в этом обществе. Но, признаться, вы заинтересовали меня. Так что я, пожалуй, удовлетворю ваше прошение об аудиенции. Жду вас быть не позднее четвертого дня от сего.
— Весьма признателен Вашему Высочеству. Будет ли мне позволено прийти с некоторыми предложениями и мыслями к вам? Я много думал в имении и хотел бы предложить посмотреть…. — Куракин решил ковать железо, пока горячо, но он не совсем правильно понял момент.
— Признаться, я уже не думаю, что наша встреча окажется столь интересной. И вам нужно что-то от меня, — Павел задумался. — Впрочем, слово мое было произнесено. Приходите со своими прошениями, но только ничего от вас и слушать не желаю, если это будет касаться Платона Александровича.