Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма

В июне, всего через два месяца после переезда в дом № 35 на Пайн-стрит, Берковиц навестил отца в Бойнтон-Бич во Флориде, а затем направился в техасский город Хьюстон, где Билли Дэн Паркер, его армейский приятель, купил для него в местном магазине «бульдог» 44-го калибра. Шесть недель спустя Сын Сэма впервые откроет стрельбу.
Летом 1976 года Берковиц также сменил работу, устроившись сначала таксистом в Бронксе, а потом учеником специалиста по обработке листового металла в Вестчестере.
В марте 1977 года Берковиц перешел в Почтовую службу США, сумев годом ранее сдать необходимый для получения госдолжности экзамен. Он служил в большом почтовом отделении на Гранд-Конкорс в Бронксе. Его рабочие часы приходились на вторую смену, примерно с 15:30 до полуночи. Это было его последнее место работы.
* * *
«Нью-Йорк пост», недавнее приобретение австралийского издательского магната Руперта Мердока, активно участвовала в освещении дела Сына Сэма. Газету и раньше можно было обвинить в периодической спекуляции на сенсациях, но примерно так же поступали и остальные средства массовой информации. В момент перехода в руки Мердока «Пост» испытывала значительные финансовые трудности, и в попытке исправить ситуацию новый владелец не только стал претендовать на освещение «дела 44-го калибра», но и на время следствия втянул «Дейли ньюс» в битву заголовков. В Нью-Йорке говорили, что Мердок «решил досуха выдоить Сына Сэма».
Спустя две недели после ареста Берковица я сидел в офисе Питера Мичелмора, столичного редактора «Пост», и пытался пробудить в нем интерес к теме Джона «Уитиса» Карра и студии иллюстрации «Карр». Главные офисы «Пост» размещались в доме № 210 на Саут-стрит, недалеко от Сипорта, вблизи Бруклинского моста. Отдел городских новостей отражал финансовые проблемы газеты – на столах стояли старые пишущие машинки, а в помещении царил беспорядок.
Мердок переманил на работу в «Пост» нескольких австралийских авторов и редакторов – людей, которых он хорошо знал по своим зарубежным делам. Мичелмор, представительный седовласый мужчина лет пятидесяти, был одним из них.
– Думаю, из этой штуки с Джоном Карром может выйти неплохой материал, – сказал он после того, как я объяснил ему свое открытие.
Мичелмор вызвал к себе обозревателя Стива Данливи, еще одного австралийца, и поручил ему поработать вместе со мной над развитием истории. Данливи было около сорока, и он только что дописал книгу «Элвис: Что случилось?», которая вот-вот станет бестселлером  [82]. Элвис Пресли умер буквально на днях, но Данливи для работы, к счастью, достаточно было пары его бывших телохранителей.
Данливи решил отправиться в мою квартиру в Уайт-Плейнс, где нам предстояло подробно обсудить дело.
– У нас будут адские проблемы с копами, приятель, – предупредил он. – Им это совсем не понравится.
Данливи рассказал, что стучался в дверь Сэма Карра на следующее утро после ареста.
– У него был пистолет под полотенцем, и он направил его прямо на меня. Я чуть не свалился замертво прямо на месте. Копы говорят, что в этом доме полно оружия.
Я показал Данливи свою расшифровку постскриптума в письме Бреслину. Он согласился, что текст попал в десятку, но также дал мне понять, что его публикация даст основание обвинить нас в спекуляциях, а этого никому из нас не надо.
– Копы станут все отрицать. Сначала нам нужно побольше узнать о Джоне Карре. Ты знаешь, где он сейчас? – спросил Данливи.
– Нет. Возможно, где-то в Северной Дакоте.
В конце встречи мы договорились постараться разузнать что-нибудь о местонахождении Джона Карра. Данливи собирался поспрашивать у своих источников в городе, а я должен был сделать все, что смогу, в Вестчестере.
Спустя неделю мне передали сообщение от Питера Мичелмора, просившего заехать к нему в офис.
– Думаю, мы можем узнать кое-что о Карре, – сказал он.
– Как?
– У нас есть свой человек в больнице.
– В округе Кингс? У вас есть доступ к Берковицу?
 
– Да, – ответил Мичелмор, но отказался говорить, через кого.
Я знал, что Берковица тщательно охраняют, изолируя от других заключенных и пациентов.
– Должно быть, врач, или охранник, или кто-то в этом роде, – сказал я. – Фантастика! Возможно, мы что-нибудь нащупаем.
В подобном развитии событий была своя ироничная справедливость. Полиция больше не имела доступа к Берковицу, в то время как я, человек со стороны, внезапно добрался до него – пусть и не напрямую.
На самолюбование, однако, времени не было. Мичелмор попросил составить список вопросов, которые его источник мог бы задавать Берковицу по одному или два за раз. Данливи тем временем использовал часть полученной от меня информации для того, чтобы составить письмо предполагаемому Убийце с 44-м калибром. Мы решили, что в этом послании не стоит упоминать Джона Карра: планировалось, что источник в больнице лично задаст Берковицу этот вопрос и понаблюдает за его реакцией.
Мне нравились Данливи и Мичелмор. Мичелмор был сдержанным профессионалом, а Данливи – сущим дьяволом, очень умным и проницательным. Главной трудностью в общении с ним для меня были попытки хоть как-то его притормозить. Порой казалось, что внимание Стива измеряется наносекундами. В нем также иногда проявлялся «заголовочный склад ума» – склонность рассматривать все через призму того, как это выглядело бы набранным огромным шрифтом на первой полосе. Со своей стороны, он считал меня чересчур методичным и слишком охотно верящим в то, что отдельные разрозненные факты имеют отношение к расследованию. Впрочем, наши противоположности неплохо сочетались, и мы сумели развить в себе взаимное уважение друг к другу.
Нью-йоркский еженедельник Мердока «Виллидж войс», который часто критиковал «Пост», однажды назвал Данливи «Сыном Стива». Я ухватился за это прозвище и стал использовать его в наших разговорах.
Через три дня после второй встречи в «Пост» я передал Мичелмору список вопросов. Они в основном касались писем Сына Сэма, Джона Карра и передвижений Берковица во время нападения на Московиц-Виоланте.
– Он должен был быть в парке, – объяснил я Мичелмору. – Так что же он делал на 17-й Бей как раз перед тем, как раздались выстрелы?
Такое противоречие стало новостью для Мичелмора, но своих соседей я сводил с ума тем же вопросом уже давно. Вечерами после ужина я отправлялся с ними куда-нибудь, чтобы расслабиться, и каждый раз мы обсуждали это дело. Как правило, я начинал рисовать на земле карту, чтобы показать одновременное присутствие Берковица в парке и на улице.
– Это невозможно! Тут что-то не так, очень сильно не так, – говорил я.
Том Бартли, редактор отдела новостей объединенной группы изданий «Ганнетт Вестчестер-Рокленд ньюспейперс», традиционно играл роль Фомы неверующего.
– Ты, должно быть, неправильно прочитал [ «Таймс»]; не может быть, чтобы так все и было, – повторял он снова и снова, вечер за вечером.
Отношение Бартли меня задевало. Здоровый скептицизм – это одно, но его поведение было больше похоже на «Не пудри мне мозги своими фактами». И раз уж он работал журналистом, мне казалось, что он должен испытывать к делу больший интерес.
Снова и снова я указывал ему на несоответствия в истории, но никак не мог до него достучаться.
– Рано или поздно это дело развалится, и вы с «Ганнетт» будете выглядеть глупо, – наконец сказал я после двух недель тщетных усилий. – Берковиц живет в районе, где вы торгуете своими газетами, но никто не хочет расследовать, что произошло.
У Бартли на все был готов ответ.
– Ты не дал мне ничего, что не могло бы оказаться простым совпадением, – заявил он, указывая на меня прутиком, которым я нарисовал на земле схему места убийства Московиц.
Именно такие замечания пробуждали во мне гнев, после чего разгорались жаркие споры.
– Да он просто тебя подкалывает, – вмешался однажды вечером другой наш сосед. – Не ведись на это. Он не понимает, о чем, черт возьми, говорит.