Улей 2 (СИ)

— Хорошо.
Только Ева уже разошлась.
— Не просто хорошо, Адам. Посмотри на ситуацию с моей стороны. Посмотри и пойми, — настаивает она.
Титов берет с подоконника сигареты, но забывает закурить. Слыша в голосе девушки всю глубину ее огорчения, чувствует, как в груди что-то со скрежетом переворачивается и встает колом. Как ему не давить со своей опекой, если стоит Еве только немного расстроиться, у него внутри все воспламеняется? Он ради нее готов убить! Она свободы требует, это ожидаемо, зная ее характер. Но Адам уже взвалил себе на плечи все, что мог. Как послабить теперь этот контроль?
— Я ни на что не способна. У меня ничего не получается. Я бросила второй университет и совершенно не представляю, чем мне заниматься по жизни. А ты еще ущемляешь мои социальные права, делая из меня законченную амебу!
Ему крайне не нравится то, как она видит ситуацию. Возможно, Титов перегибает, но он никогда не думал, что дерзкая и самоуверенная Ева может рассматривать его поступки под таким углом.
— Ты думаешь, у меня все сразу получается, Эва? Ни фига! Я владею этим заводом. Но, как ты сама понимаешь, у меня нет ни опыта, ни образования, чтобы им управлять. Пока я пытаюсь вскочить в несущийся поезд на полном ходу, мне приходится доверять людям, которых я, в общем-то, не знаю.
— Ты наводил о них справки, Адам, — взрывается девушка. — Ты изучил все. Да ты в курсе, во сколько лет Антону Григорьевичу вырезали аппендицит. А случилось это, между прочим, в его тринадцать! Хочешь сказать, ты не подготовлен?
— Ты, что же, изучаешь мои бумаги?
— Находила информацию даже о себе! С полями, исписанными гнусными комментариями!
— Ты же знаешь, что это, блин, было в самом начале.
— Не важно, — отмахивается. — Я к тому, что ты, как бульдог, Титов. Вцепляешься мертвой хваткой. Либо задушишь, либо глотку перегрызешь. Но свое уже не отпустишь.
— Считаешь, я тебя душу?
— В некотором роде, — копирует его тон и выражения.
Черные тени ложатся на лицо Адама. Этим заявлением она пробивает его крепкую броню.
— Я, мать твою, Эва, люблю тебя!
Она это знает и понимает. Но в душе скопилась тонна сомнений относительно того, готовы ли они к подобным чувствам?
Иногда одной любви не хватает.
За стремительными скомканными мыслями пробирается жуткий страх потерять Титова.
Но как теперь остановиться? Как подавить вытащенные наружу эмоции?
Ева не знает. Делает то, что кажется ей самым разумным в тот момент: резко меняет тему.
— А еще я видела содержимое той проклятой черной папки.
— Господи, зачем? Зачем ты туда полезла?
— Просто из любопытства. Ничто уже не способно заставить меня ненавидеть отца еще больше. Хотя, наверное, в «нулевых» вербовка секс-рабынь и их транспортировка через море в Турции меня бы шокировала, — в жестком тоне прорывается «старая» Ева.
Понимая, что она на взводе, Адам решает игнорировать то, как она умышленно хочет показаться прежней безнравственной и бессердечной гадиной.
Вот только, несомненно, его это бесит.
— Я, пожалуй, оставлю свои комментарии при себе, — со злым сарказмом отрезает он.
Мотнув головой, отворачивается. Снова подхватывает сигареты. Прикуривает, жадно втягивая сигаретный дым. Горькая смесь продирает горло и наполняет легкие, но облегчения не приносит. Не помогает.
— Кроме всего, ты быстро учишься, Адам. Ты уже шаришь в тех гребаных трехметровых таблицах, которые тебе присылает зам каждое утро по мейлу.
Раздраженно выдохнув густое сизое облако, Титов сердито сжимает челюсти и тушит в пепельнице едва початую сигарету.
— Не ругайся, — находит в себе силы, чтобы голос прозвучал ровно.
Поворачиваясь к жене, взглядом просит замолчать. Дать время ему перегореть.
Но это же Эва…
— Не указывай мне!
— Я не указывал, а попросил.
Словно нарочно испытывает его, пытаясь понять, будет ли он любить ее такой, как раньше? В действительности, это для него ничего не меняет. Но как ему ее успокоить? Как не сорваться с цепей самому?
  
Глава 62
  
Попытка взять жену за руку проваливается. Она выдергивает ладонь и пихает его в грудь.
— Отстань!
— Не делай так, Эва, — вполголоса произносит Адам, едва дыша от обуревающей нутро злости. Сцепляет зубы, когда она повторно отталкивает его. — Не пихайся.
— Не хочешь, чтобы я тебя пихала, не хватай меня!
— Черт возьми, ты — моя жена! — рявкает, выходя из себя. — Я имею право хватать тебя, — видя выражение лица Титовой, осознает, что движется не в ту сторону. Вздыхает и немедленно поправляет сам себя. — Не гони, Эва! Я не хватал, только попытался взять тебя за руку. За руку!
— Не имеет значения! Я рассержена. Значит, не трогай меня. Я не люблю этого. Не надо…
— Эва, — мягкий тон Титова просачивается сквозь ссадины и шрамы. До краев заполняет истерзанную душу.
Дает надежду. Просит вернуться. Дышать.
А Ева так устала от этих взлетов и падений.
— Зачем это тебе, Адам? Признай, что поторопился. Я пойму. Я не сломаюсь. Обещаю. Ты не обязан… Не обязан тянуть все это на себе. Теперь все хорошо. Я сама могу, — однако голос ее обрывается на последнем утверждении.
Не может. Отталкивая его, хочет уйти. Сбежать.
Забиться в раковину. Обнажить все свои раны. Страдать и плакать.
— Что ты несешь, Эва? Я ни о чем не жалею. Ты моя. Понимаешь, девочка? Ты всегда была моей. Всегда. Была и будешь.
— Лучше не надо. Я… — голос срывается, и ей приходится сжать зубы до скрипа, чтобы не разрыдаться навзрыд. — Я — не лучшая компания, если на всю жизнь. Ужасная.
— Закрой рот, Ева. Замри. Помолчи.
Тяжело выдохнув, Титов, запрокидывая голову, смотрит в потолок. Пытается выровнять частое дыхание и взять себя в руки. Найти слова, которые помогут вернуть мозг Евы в рациональное положение.
Что ж, он знал, что момент прорыва эмоций настанет, но самоуверенно решил, что убедить ее в стабильности своих чувств особого труда не составит. Пусть они молоды и неопытны в семейных отношениях, то, что они уже успели вместе пройти за те сто с лишним дней, намотало в их жизнях запредельный пробег.
Горячее и нетерпеливое чувство взрывается у Адама в груди, когда слуха достигают удаляющиеся шаги.
Она, бл*дь, просто уходит!
«Совсем озверела, что ли?»
— Куда собралась? — не сдерживаясь, орет вдогонку.
Под прочным мышечно-костным панцирем так хр*ново — дышать не может. Равновесие моментально на ноль.
— Куда надо!
У Титова зрение плывет.
— Вернись сейчас же!
Она поворачивается лишь затем, чтобы выкрикнуть все еще странным злым и одновременно расстроенным тоном:
— На всякий случай, чтобы ты не надумал ничего дурного: я люблю тебя, Титов. Всегда буду.
— Пи*дец, какое умилительное признание! Сердце из груди вылетает!
— Корвалол прими! Не страдай долго.
— Сюда, мать твою, иди!
Чувствуя, как Ева опрометчиво разрывает их на прежние равнозначные половины, наступает на горло своей гордости. Скрипнув зубами, нагоняет, не давая выйти за дверь. Разворачивая, притискивает к глянцевой поверхности.
— Что ж ты такая бесячая? У тебя месячные, что ли?
Лицо Титовой перекашивает.
— При чем здесь это? Даже если бы и так — тебя не касается!
— Еще как касается! Так начались или нет?
— Нет!
То, что у Евы не наступает менструация, заметил Адам. Она же долгое время врала об этом, отвечая на стандартные вопросы врачей. Но Титов настоял на полном комплексном обследовании, в ходе которого ей поставили диагноз вторичной гипоталамической аменореи[1]. Месячных у Евы не было уже больше восьми месяцев. Ранее разрыв между циклами у нее тоже стабильно случался, но не был таким критическим. Сейчас же девушка начала проходить заместительную гормональную терапию. Следила за своим питанием, что означало прием пищи по расписанию, даже когда аппетита не было. И опять же психовала, так как быстрого эффекта не случилось.