Улей 2 (СИ)
— А все этот ублюдок… — стискивая кулаки, выдыхает Исаев. — Все он виноват! Не будь этих проверок, шантажа и угроз…
— Пора кончать с ним, — грубо выплевывает Семен.
— Нет. Нет, Сеня. Нельзя, — Виталий Иванович гневно тянет слова, словно поводок. Удерживает на привязи.
— А чего ждать? — тяжело выдыхает Павел.
— Компьютер Титова какой-то программой сопряжен с базой полиции. Если он исчезнет, выплывет все. Такой фейерверк начнётся, не поможет нам уже никакой Валерка. Никто.
— Почему не поможет? Пусть и получил он ссылку из прокуратуры в СБУ. Не в Сибирь же…
— Круг… — вяло пускается в объяснения Приходько. — Сейчас работает такая система, что сами сотрудники из неё просто так ничего убрать не могут. Нужно подавать заявку выше…
— Не верю. Деньги покупают любые ключи.
— Так купи того, кто помогает Титову, — гневно выпаливает Виталий Иванович. — А я посмотрю со стороны.
— Не вопрос, — соглашается Круглов.
Чиркая зажигалкой, затягивается. Бросает самодовольный взгляд на тихо вскипающего Исаева.
[1] Толчок — чисто одесское жаргонное название одного из крупнейших оптово-розничных рынков Украины и Европы. Занимает 75 га земли, кроме того планируется освоить еще 40 га. Второе неофициальное название — 7-й километр (расстояние от Одессы и старое название станции). Официальное — ООО «Промтоварный рынок».
Глава 37
Поздно вечером того же дня, Адам является домой в приподнятом настроении. Открывая дверь в спальню Евы, находит ее глазами. Она читает книгу, нервно покусывая губы. Чтобы привлечь ее внимание, Титову приходится позвать ее по имени.
Он слегка расстраивается из-за того, что девушка увлечена чтением, а не ждет его с нетерпением, как ему бы хотелось. Но едва их взгляды встречаются, Адам не сдерживает широкую улыбку.
— Привет, — произносит Ева, разглядывая его.
— Привет. Бати нет?
— Он уехал на какую-то встречу.
— И хорошо.
Прошагав в ботинках через всю комнату, опускается на колено перед креслом, в котором сидит девушка.
Улыбка сходит с лица. На смену ей приходит серьезное выражение.
Сосредоточенно всматривается в спокойные глаза Евы.
— Что? — тихо спрашивает она.
Нырнув рукой за отворот куртки, вручает ей паспорт государственного образца. Она открывает его на первой странице, не задумываясь, кому тот принадлежит.
— Титова? — фыркает. Кусая губы, пораженно смотрит на собственную фотографию. — Я никогда не хотела замуж.
— Ты сказала, что ненавидишь свою фамилию. Я решил, так будет спокойнее.
Она долго молчит. Смотрит ему прямо глаза.
С какого-то перепугу, оба привычно прячут свои эмоции за глухими масками. И при этом, рассматривая друг друга, пытаются определить истинную реакцию на происходящее.
Титов опасается того, что Ева посчитает, будто он переступил черту дозволенного. Наверное, этот поступок действительно выглядит чересчур нагло и грубо. Словно у неё нет права голоса. Он должен был спросить… Ей, должно быть, в жизни хватало таких вот тупых сюрпризов.
«Бл*дь…»
Сглатывая, Адам пытается контролировать грохот сердца, которое, кажется, вот-вот вырвется из груди.
— Спасибо, — сухо.
— Пожалуйста, — в тон ей.
Пока она прочищает горло, чтобы добавить:
— Мне нравится, как звучит — Ева Титова.
Адам кивает.
И ему нравится.
Впервые думает о том, как это звучит в буквальном смысле: когда мужчина даёт женщине свою фамилию. Титова. Принадлежащая ему.
Адаму понадобилось всего несколько часов, чтобы договориться о срочной регистрации брака. Еще несколько — на выдачу нового паспорта.
Ева не расстроена и не злится. И это уже должно его радовать. Но чертов эгоизм не даёт довольствоваться малым.
«Он же такой, мать вашу, распрекрасный придурок, женился на ней — она должна радоваться!»
«Ага. Выкуси!»
Пока Титов думает, как скрыть своё разочарование, хладнокровие вдруг покидает Еву. Учащенно задышав, она отводит взгляд. Бледные щеки приобретают яркий пунцовый цвет.
— Адам, блин… — расстроенно или растроганно. Для него не понятно. — Я не помню, как все начиналось. Точно знаю, что плохо. Адам и Ева… Мы же нагрешили столько — на двоих слишком много…
— Плевать, — касается ладонью ее щеки. Пронзает взглядом, от которого у Евы ползут мурашки по коже. — Я за двоих заплачу. Не грузись сейчас.
— Ты… — дрожа, выдыхает и замирает.
Хочет сказать, что Адам взял на себя слишком много. Заполнил собой все. Приручил. Привязал. Сделал зависимой.
Это ненормально. И страшно. Но как без него? Да никак. Пока он не пришёл, даже уснуть не могла. Ждала.
Сползая в кольцо его рук, чувствует, как пылает в груди то самое ледяное сердце. Как оно стучит, наигрывая счастливый ритм.
Обнимает Титова впервые без опаски. Прижимается, скользя губами по его щеке.
— Ты — самый лучший.
В их перевёрнутом эгоистичном понимании. Не за благородство, доблесть и доброту присваивает ему это звание. Адам не гнушается ничем и никем, если хочет чего-то добиться. Но для Евы он жертвует всем.
С явными недостатками, склонностью к социальным нарушениям, наплевательским отношением к правилам всего человечества, прорывающейся жестокостью — друг для друга они самые лучшие.
И она его целует. Кружит голову в очередной раз. Обжигает. Но Титову давно уже не страшно. Он Евой уже отравлен.
Прижимает крепче. Вдыхает запах ее кожи. Жадно, как будто в первый раз, пробует ее на вкус и на ощупь.
Безгранично. Всю ее. Любит.
Теперь понимает, в этом деле медали и призовые места достаются не самым красивым и не самым идеальным.
Исключительным.
Она вошла в ту незарастающую брешь под его сердцем тем самым недостающим ребром.
Его Ева. Одна на свете. Его номер один.
Еще не знает, но Ева тоже готова сделать для него все. Все, чтобы он был счастлив.
Титов выступил один против целого города, поставив на Исаеву самое главное — свою жизнь, как ей после этого не удвоить его ставку?
Игры, тайны и притворство отходят на задний план.
Присягает ему на верность.
Это то, что раньше не удавалось получить никому. Теперь она, Титова, только за Адама.
Плевать на все и всех! Гори адским пламенем весь этот гребаный мир.
Глава 38
Ты здесь,
живешь во мне и для меня.
© С. Шуринс «Ты мое»
День семьдесят девятый.
Сложно не заметить, что появление Марины Станиславовны шокирует всех остальных Титовых, собравшихся для празднования нового года. Накал напряжения, и без того знакомого этой семье, мгновенно возрастает. Разговоры умолкают, взгляды становятся настороженными и частично недовольными.
Адам ведет себя отличительно грубо. Игнорируя взгляды обращенных к нему родственников, стоит у стойки и наливает в рюмку водки.
Ева невозмутимо хмыкает, меняя положение рук. И это единственное движение в той части комнаты. Даже Софи молча таращится на Адама, инстинктивно чувствуя витающую в воздухе нервозность.
Присмиренные до гробовой тишины неожиданными эмоциями, Титовы наблюдают за его неторопливыми движениями с растущим раздражением.
Адам окидывает взглядом остолбеневших родственников и саркастически замечает:
— What a strain[1]! Wow! Houston, we have a problem[2], - добивает тихим смехом. — И виной всему, как повелось, я. I’m so sorry[3], - ухмылка противоречит извинениям.
Опустошив рюмку одним глотком, на мгновение сцепляет зубы и смотрит в сторону. Выдыхает.
— Ну? Чего застыли? Для тех, у кого проблемы с памятью, и на случай, если годы не пощадили нашу гостью, — умышленно создает видимость того, что сам не помнит, как мать выглядела тринадцать лет назад, официально представляет: — Марина Титова, — хотя и дураку понятно — ее узнали. — Двигайтесь, — взмахивает рукой. — Движение — жизнь.