Улей 2 (СИ)

Тяжелая дверь с грохотом захлопывается, и все звуки остаются за ней. В коридорах пусто и тихо — хоть пой, хоть танцуй.
Сжимая челюсти, Адам просовывает руки в карманы брюк и направляется прямо к выходу.
«Е*** я вашу академию!»
«Причем орально!»
Но ему, вроде как, некуда пойти. К тем друзьям, с которыми можно надраться или накуриться до зеленых чертиков, ему не хочется. В спортзал — слишком рано.
«Куда???»
Решение приходит неожиданно.
Захарченко выглядит свежее и целостнее, чем в их прошлую встречу. Вытянув загипсованную ногу поверх одеяла, она сосредоточенно следит за происходящим на экране ноутбука, пристроенного у нее на коленях. Но увидев Адама, теряет к фильму интерес.
— Привет, — тихо здоровается девушка.
Стремительно пересекая палату, Титов встает у окна и хмурит лоб.
— Привет, — ненадолго скашивает в ее сторону взгляд и возвращается к созерцанию тихого уютного дворика клиники.
Прочищает горло. Упирается рукой в откос.
— Мне нужно кое о чем тебя спросить.
— Это связанно с Евой? — в голосе Даши сразу же появляется волнение.
Ее крайне беспокоит хмурый вид Титова. И когда он медленно выпускает сдерживаемый в легких воздух, сжимает губы до белизны и кивает, у Дашки сердце в груди замирает.
— Ну?
— Кое-что случилось…
— Что именно? — сипло подталкивает она.
Адам поворачивается и тяжело сглатывает, прежде чем задать волнующий его вопрос.
— Почему она была девственницей?
Глаза Захары помимо воли округляются. А ведь за секунду до этого она думала, что готова к любым новостям.
— Была?
— Я имею в виду, это же Ева… Она совершеннолетняя. Она красивая. Она раскованная. Почему она оставалась девственницей?
— Значит, вы… Вы переспали? — откашливаясь и краснея, уточняет Даша. Не дождавшись подтверждения, уточняет. — По обоюдному согласию?
— Более чем.
Дашка протяжно вздыхает.
— Я, конечно, в некотором шоке… И это слабо сказано. Но… Послушай, Адам, ты не должен судить Еву только по тому, что она говорит. Настоящая Ева гораздо глубже. Немногим удается дойти до этой глубины.
Титов пересекает палату. От стены до стены и назад.
— Я знаю. И все же не понимаю, почему она это сделала. У нас очень плохие отношения, сама знаешь.
— Ну… — протягивает Захара и закусывает губу. Качает головой, словно до сих пор не укладывает произошедшее в своем разуме. — Ева могла сделать это, руководствуясь очень нехорошими соображениями. Рассчитывая продвинуться к определенной цели.
Это явно не то, что Титов хотел бы услышать.
«Сука…»
— Или она могла сделать это, как и все нормальные люди, поддаваясь плотскому желанию.
— Зная ситуацию, что бы ты предположила?
Даша смущенно отводит взгляд в сторону. Заправляет волосы за ухо и шумно вздыхает.
— Первый вариант.
Ему это не нравится.
Ему это, мать вашу, абсолютно не нравится!
— Ясно.
Резко развернувшись, направляется к двери, но Захара останавливает его, окликая по имени.
— Адам?
— Да?
— В любом случае, между вами что-то есть. Что-то большее, чем ненависть.
— Вряд ли. Но это неважно.
Бессовестно лжет. Понимает это, но не может реагировать по-другому.
— Неважно? — запутавшись в своем восприятии, переспрашивает девушка.
Он молчит, подчеркивая свои слова. И одновременно ставя их под сомнение.
— Всех благ, Рапунцель.
  
Глава 2
 
Оставшуюся половину дня Титов продолжает искать, чем себя занять. Заехав в офис к Диане, рассчитывает на внимание с ее стороны. Но она удостаивает его рассеянным взглядом и, бормоча извинения, сообщает о проблемах с погрузкой турецкого судна. Нормально поговорить им не удается.
Адам решается пойти к отцу, но и тут его ждет разочарование. Секретарь сообщает о его отсутствии.
Недолго думая, Титов едет на Молдаванку. Его жизнь превращается в полнейший хаос. Ему необходимо внести в нее хоть какую-то ясность. Если потребуется, приколотить неприятные события к себе колышками и кровоточить из-за них до конца дней. Но смотреть в неизвестность у Адама больше нет ни сил, ни терпения.
 
Иначе он сойдет с ума.
— Я знала, что ты вернешься.
— Карты раскинула? Или в шар заглянула?
Старуха заходится смехом. Этот хохот, на слух, как скрежет металла о металл. Но Титов без раздумий шагает в открытые перед ним двери.
— А характер у тебя Руслана.
Слыша это, парень напрягается и некоторое время не хочет встречаться с ней лицом. Делает вид, что осматривает убогое жилище. Только в нем настолько все аскетично, что и взгляд не на чем задержать.
— Я хочу, чтобы ты рассказала все, что знаешь, — говорит, возобновляя зрительный контакт.
На лице старухи стынет печальная улыбка, а взгляд становится потерянным. Сцепляя перед собой ладони, она сталкивается с худшими своими воспоминаниями. Погружается в них с головой.
Бой часов и лай собак на улице в тишине этого жилища давят Адаму на нервы. Он практически теряет терпение, когда женщина, наконец, кивает и проводит его к старому круглому столу. Тот скрипит, едва руки Адама упираются в столешницу.
— Можешь называть меня Мария Иосифовна.
Не то чтобы он собирался ее как-то называть… Но ладно.
Старуха проходит к плите и ставит на огонь чайник. Бормоча что-то себе под нос, выставляет на стол блюдо с сомнительной на вид домашней выпечкой. Готовит чашки и заварку.
— Я очень долго не занималась магией. Но после твоего прихода… совершила обряд, который давно нужно было выполнить. Отшептала твой род.
— Кирпич с плеч, — иронизирует Титов. — Но звучит, честно говоря, как бред.
Она игнорирует эту колкость, сосредотачивая на Адаме свои въедливые голубые глаза.
— Непростая у тебя линия судьбы. Но и ты человек непростой. Многого добьешься в жизни. Многого, — акцентирует старуха. — У всех на слуху будет твое имя. И вызывать оно будет отнюдь не положительные эмоции. Бояться тебя будут. Власть будешь иметь в разной степени над каждым.
Адам прислоняет к губам кулак.
— Я сюда не за предсказаниями пришел.
Но Мария Иосифовна продолжает свой сказ, застывая на нем стеклянным взглядом.
— Та девица из рода Исаевых — Ева, — читая в его глазах удивление, делает внушительную паузу. — Ох, и темная у нее аура. Озноб по коже, — будто в подтверждение своих слов, передергивает плечами и крестится. — Никогда еще мне не доводилось работать со столь израненной юной душой. Все хорошее из нее вытравили. Исаевы. Они ее палачи. Так ломать собственного ребенка… Нужно быть либо больными на голову, либо приспешниками самого дьявола. А ведь я когда-то удивлялась другим их поступкам…
У Титова в горле встает ком и в груди все леденеет.
Он не знает, как относиться к этой информации. К тому, с какой верой, с каким фанатизмом говорит об этом старуха.
— Но самое худшее, связаны вы с ней на всю оставшуюся жизнь. Много она крови твоей выпьет. Много боли принесет, — голос Марии Иосифовны превращается в шипение. — Я могу разорвать эту связь. Хоть и нельзя такого делать… Большой грех. После подобного ритуала сторона, которая слабее, засохнет. Но я бы не советовала тебе ее жалеть.
Дыхание Титова становится частым и шумным. Его грудь резко вздымается и резко опадает, натягивая ткань рубашки, едва ли не до треска.
— Хочешь, отрежу ее от тебя? Пускай подыхает.
С трудом сглатывая, сам не замечает, как начинает верить во внушаемый ему бред. Подается вперед, вглядываясь в блеклые глаза старухи.
— А ты могла бы ей помочь?
— Не знаю. Но я бы не стала помогать ей, даже если бы могла. Как ни крути, она отродье Исаева. В ней течет его кровь. Нет, не буду я ей помогать. И ты не вздумай! Она — источник твоих проблем. И нож над тобой висит из-за нее, твари.
 
— В смысле?
— Исаев убить тебя хочет. Уже подсылал наемника.
Чувствуя, как по коже траурным маршем ползет мороз, Титов даже не пытается сохранять хладнокровие. Ругается матом и прикрывает рукой глаза.