Улей 2 (СИ)
Ее прорывает.
— Я ненавижу тебя, Адам! Запомни это, мать твою, навсегда! И… Оставь для других свои дебильные игры!
Отворачивается к окну. Чтобы Титов не понял по глазам: внутри она умирает.
Распахивая дверь, выходит из салона, в надежде, что холодный воздух остудит и успокоит объятую пламенем кожу. Когда этого не происходит, у нее возникает серьезное желание лечь и прижаться щекой к асфальту. Если бы Адам не смотрел ей вслед, она бы определенно так и сделала.
Бредет к дому, практически не видя дороги. По памяти.
— Слезы — удел слабаков, Ева.
— Я больше не заплачу. Обещаю, папочка! Я больше не заплачу. Только не закрывай меня в этой комнате. Только не здесь…
— Обещаешь, значит. Я хочу, чтобы ты выросла сильной. А сильные люди не плачут.
— Обещаю, папочка.
Но сейчас она плачет. Не справляясь с выжигающей душу болью, льет слезы. Все эти громкие слова о любви — сумасшедший бред! И ведь столько дураков нашли в ней что-то недосягаемо прекрасное. Выжили из ума и распространили споры своей болезни по всему миру. Теперь Ева презирала каждого из них! Это самое дерьмовое чувство, которое она когда-либо испытывала. Какое же безумие — желать затеряться в толпе этих слепых дураков!
Сейчас, когда она осознала реальное положение вещей, ей бы выдохнуть и отпустить эту мечту.
Вот только… Она не знает, как это сделать.
Любить очень больно. Эту рану нельзя прикрыть. К ней больно даже прикоснуться.
Слышит, как Титов покидает салон и идет за ней следом. Понимает, что он нагонит ее, но уже не может остановить потоки слез. Впрочем, ускорить шаг Ева тоже не может. Едва ноги волочит.
Адам выступает вперед, перекрывая ей путь. И замирает, теряя искусственно взращенный агрессивный настрой.
Ее коварные глаза и розовые щеки блестят влагой. Она плачет.
Уязвимая. Ошеломленная. Сломленная.
Желудок Адама сжимается, а сердце начинает бешено колотиться, требуя дополнительного воздуха. Но это невозможно. Кто-то выкачал из вселенной весь кислород.
— Почему ты плачешь, Ева?
Его голос звучит странно. Просто странно. Возможно, это происходит из-за того, что ему не хватает воздуха. Возможно… Причин на самом деле много. Внутренний дискомфорт, который он сейчас испытывает, нельзя описать обычными словами. Хр*н пойми, как это называют нормальные люди. Титов бы сказал, что внутри него произошел ядерный взрыв. Неуправляемое высвобождение большого количества тепловой энергии, имеющей соответствующие негативные последствии на весь его организм.
Покрасневшие от ветра губы Исаевой приоткрываются. Он ждет, но ни одного звука с них так и не сходит.
— Эва… Скажи мне…
Совершив неясный сдвиг плечами, она, черт возьми, пытается улыбнуться.
Не получается.
— Чтобы ты не подумал ничего такого… — впервые ее голос настолько хриплый и слабый. — Ты мне не нужен, Титов. Это не любовь. Просто… Я просто… я…
«Я просто умираю…»
Не находит возможных разумных объяснений. Куда подевалась ее изобретательность? Ее склонность к сарказму, иронии и едким издевкам?
Когда и как так случилось, что Адам стал главным героем ее жизни? Почему ей нужно, чтобы он был только ее? Как она пришла к этому болезненному ненормальному состоянию?
— Остановись, Ева, — тихо просит Адам. — Перестань.
— Нет… Нет…
— Ты же понимаешь, почему тебе больно.
Глаза девушки наполняются диким сопротивлением. Она отчаянно машет головой из стороны в сторону, отстраненно ощущая, как порыв ледяного ветра отбрасывает ее волосы за спину, проносясь по мокрому лицу резким холодом.
— Нет. Нет же. Нет!
Руки Титова ложатся на ее щеки. Подушечки больших пальцев мягко стирают влагу с нежной кожи.
— Тихо, Эва. Ш-ш… Ничего не говори. Хватит лгать.
У Евы слабеют колени. С тихим всхлипом, хватаясь за воротник его куртки и подтягиваясь выше, пытается что-то сказать Адаму.
Потворствуя этому, он приподнимает ее и склоняет к ней лицо. Достаточно близко, чтобы они оба чувствовали тепло кожи друг друга.
— Я… я… — бормочет Ева тихим скрипучим голосом, не справляясь со своим дыханием. — Я… Я ненавижу тебя, — практически ласковый шепот.
— Нет, Ева. Ты не можешь меня ненавидеть.
— Могу! Я могу тебя ненавидеть! Особенно после того… что ты сделал…
Шумно всхлипывая, ощущает, что воздух в легких обратно заканчивается. Дрожит так сильно, что зубы клацают.
— Гори в аду, Адам.
Он прикрывает глаза. Тяжело вздыхает, прежде чем снова взглянуть на нее.
— Сгораю.
И это чистая правда. Горит от силы своих чувств.
А Ева, собирая остатки гордости, находит ногами твердую почву и отталкивается от него. Растерев ладонями слезы, сцепляет зубы и выпрямляет спину.
Когда им обоим кажется, что хуже этот день уже не может быть, ворота Исаевской крепости открываются, и на слабо освещенный тротуар высыпается группа вооруженных людей в черных масках. Следом за этими посланниками ада выступает и сам дьявол — Павел Исаев. Свечение городского фонаря выхватывает его мрачную ухмылку.
— Ева, Ева, Ева… Как же я разочарован в тебе.
— Папа…
— Закрой рот и хорошенько подумай, прежде чем еще когда-либо так меня называть.
Три крупных фигуры оттесняют девушку в сторону. В грудь и шею Титова упирается пара крупнокалиберных пистолетов.
— Нет, пожалуйста! Отпусти его. Я сделаю все, что угодно.
Улавливая отчаяние в голосе дочери, Исаев смеется. Этот неестественный скрипучий звук пронизывает ее до костей.
— Иди в дом, Эва.
Сейчас она благодарна тому, что твердый спокойный голос Адама имеет на нее большую меру воздействия. Придавливает воздух к земле, создавая вокруг вакуум.
На эту короткую фразу, предназначенную только для девушки, неосознанно реагируют все.
— Эва?
Этот низкий грубый звук приводит Исаева в полнейшую ярость. А еще его бесит самообладание Титова. Мнит себя, с*ка… Что ж, очень скоро предстоит выяснить, сколько требуется времени, чтобы этот гребаный ублюдок попрощался со своим хладнокровием. Когда ему станут ломать кости, одну за другой.
Стремительно расталкивая охрану, Ева с разбегу влетает в грудь Адама. Обхватывая руками, прижимается с безумным отчаянием. Кто-то шарпает ее за куртку назад. Сцепляя пальцы, раздирает ногтями кожу. Но не позволяет себя отлепить.
— Аккуратнее, бл*дь, — выставляя руки за ее спиной, Титов яростно отталкивает охранника, посмевшего к ней прикоснуться. — Оставь ее, мать твою. Дай нам минуту.
— Мне так жаль, Адам. Я… я… все, что я сказала — неправда, — ее потерянный взгляд лихорадочно мечется по его лицу.
И Титов перестает дышать. Одно долгое мгновение он полагает, что в его грудь все-таки прошел выстрел.
Но он все еще ощущает сумасшедшее биение сердца. И теплое дыхание Евы по своей холодной коже. Он старается запомнить и сберечь внутри себя каждую черточку ее лица. На большее у них нет времени.
Кровь в его венах превращается в густой сироп. Это не последнее их прощание. Нет, конечно. Адам сделает все, чтобы вырвать Еву из этого ада.
— Ну, хватит. Забирайте ее.
Один из самых крупных охранников, бесцеремонно пробираясь между их телами, оборачивает руку вокруг талии девушки. Тянет ее на себя. Выполняя приказ, он, по всей видимости, готов ко всему. При необходимости: оторвать ее по частям.
— Осторожнее!
Холодный металл возвращает свое давление, и Адам, сжимая зубы, остается на месте.
Рисуя в своей голове самые ужасающие сценарии дальнейшего развития событий, Ева как никогда остро осознает свое бессилие против безумия отца. Из ее горла вырывается крик, который практически моментально заглушает большая мужская ладонь.
— Признаться, я не ожидал подобного. Во всяком случае, не в таких масштабах, — выплевывает Исаев с презрением. — Не от тебя, Ева.
Жестокое лицо отца в фокусе ее зрительного восприятия становится расплывчатым. Ползет цветными кругами. Теряет форму. Становится безликим пятном.