Меч, павший в глубины отчаяния (СИ)

— Нозоми, а ты…
— Вижу, вы делитесь впечатлениями от подарка наставницы. И как, понравилось? — вопрошала Мичико.
— Кавасаки Мичико, ответь, — обратился старший из «Генезиса», — твою наставницу взаправду зовут Шинкоку?
Девушка незатейливо улыбнулась, опосля чего выказала:
— Позвольте мне просто удалиться, чтобы вы смогли вдоволь насладиться её выступлением.
— И куда ты денешься?
— Я пойду на тот склон, — указав на невысокую гору, — хочу узреть истинный танец наставницы во всей красе. Виды оттуда — просто восхитительные, советую и вам как-нибудь посетить!
Простодушная майко оглядывала сцену и только собиралась откланяться, как почувствовала пристальный взгляд нанаши.
— Ты о чем-то хочешь спросить меня, безымянная странница?
— Верно, но сначала ответь, свидимся ли мы после представления?
— Конечно! Мы с наставницей будем ожидать в тясицу ⌜⁶⁰⌟. Вас проведут.
— Не нужно, — вмешался Нозоми, — я знаю дорогу.
Нелепо вздохнув, девушка вновь посмотрела на онну-бугэйсю. Уловив этот немногословный взгляд, та вымолвила:
— Когда встретимся вновь, я обо всем расспрошу тебя.
— Ладно, — легко выказала девушка, махая рукой, — тогда до скорой вам всем. Внимательно наблюдайте за выступлением, но, если танец наставницы пленит ваш разум и тело — я не ручаюсь. Потому будьте готовы, остались считанные минуты.
Странники попрощались с девицей, а она же в свою очередь с неистовой скоростью удалилась.
— Шинкоку… — едва слышно повторяла мечница.
— Знаешь её?
— Нет, однако имя весьма интересное.
Едва усмехнувшись, Нозоми выказал:
— Давай же посмотрим на то, как себя проявит «серьезная таю⌜⁶¹⌟».
— Таю? — заинтриговано вопросила та.
Мечник озадачено посмотрел на странницу.
— А, я имел ввиду гейшу. Едва-что смыслю в актерском искусстве и танцах.
— Выходит, и у твоего древа знаний есть недостатки, — с насмешкой, но без злого умысла выказала странница.
— Нет идеальных умов, как не ищи.
Странники с улыбкой принимали каждое вымолвленное слова, пока их беседу не прервало звучание кото. Все пространство заполнилось легким трепетным ароматом, навевающий приятные воспоминания. «Началось!» — подумали странники и устремили свой взор на сцену.
Бережно перебирая струны кото, что издавали до ужаса приятное звучание, на темной сцене появились маленькие огоньки, что осветили бесподобную госпожу. Статная осанка и хрупкое телосложение, элегантная да изысканная внешность — она выглядела воистину великолепно. Сцена была не так близка, как хотелось бы, но даже так можно заметить обсидиановые глаза, в которые тяжело не влюбиться. Простые и тотчас изящные украшения да сусохики ⌜⁶²⌟ белых тонов, что немного разбавлялось красными оттенками, повествовали о приходе зимы. Она лишь стояла, но уже приковывала к себе взгляды зрителей.
Скрывая свое лицо роскошным веером, гейша сначала тянулась в одну сторону, опосля того, как изящным, едва заметным жестом перебирала тот в иную руку, — тянулась в противоположную. Она убрала веер, легонько затрусила им да покружилась. Вернувшись, танцовщица потянулась обеими руками к небу, словно взывая ко звездам, но те, не слушая её, вынудили сдаться. Повернувшись лицом к сцене, она изящно вертела веер, словно ветер, колыхавший листву, не бросая и взгляда на зрителей. Тогда же можно было узреть все благородство и красоту барышни, а ещё… Этот танец был наполнен тоской. Тоской, что окутала все сердце и пленила душу. Той, что заставила предать свои истинные желания. Женщина скрывала свою душу ото всех, но собственные чувства ей были больше, чем просто известны. С каждый взмахом и падением веера, тайное становилась явью.
Гейша была изящным лебедем, что не сумел скрыться от любопытных глаз. Она кружилась нежно, неторопливо, взывая всех узреть свою красу. Но чем ближе была кульминация сего выступления, тем сильнее раскрывалась душа танцовщицы. К звучанию кото присоединились иные инструменты, что полностью передавали всю динамичность выступления. Именно в эти моменты гейша оживала и обретала покой. И вот, сцена стала принадлежать лишь ей. Взмыв веер вверх, она резко распахнула тот, а из него посыпались снежинки. Теперь это не просто танец гейши — это тан её души. Он показывал все: желания, чувства, несбыточные мечты и истинную сущность девы.
 
Когда танцовщица аккуратно перебрасывала из руки в руку сей чарующий веер, кой осыпал её снежинками, как в зимнюю ночь укрывались минки хладным пледом, то походила на юки-онну — волшебную снежную деву, что двигалась так неторопливо, наслаждаясь каждым выпадом, всяким прикованным взглядом. Однако, стоило ей преобразить свое прекрасное орудие в убийственную катану, а притягательное да элегантное кимоно на самурайские доспехи — и она казалось нагой. В столь же изысканном взмахе меча раскрывалась вся её таинственная сущность, благородная красота и отчаянная душа, затерявшаяся на жизненном пути. Было в этом нечто вульгарное, быть может, опасное, но от этого холода исходило лишь обжигающее полыхание всей искренности, чувственности танца, каждого изгиба и каждого перевоплощения.
Устав бежать от самой себя, женщина разделила мечту и жизнь, что оказались в её руках, а после, сомкнув веер да изящно пав на колени, выкинула тот в беспроглядную тьму. Поглаживая лезвие клинка, словно перебирая струны кото, набравшись духу, та молниеносно вонзила в себя меч, что был ей семьей, наставником и другом. Кровь растекалась по сцене, слезы капали на лилейное полотно, но лицо выражало облегчение. Так умирал грациозный лебедь, что не сумел упрятаться от своей судьбы. Но даже погибая, она прятала меч руками, чтобы никто не смог украсть её мечту. Вонзенная катана рассыпалась на маленькие частицы, что улетали в неясный путь, а утомленное тело пало, лишившись собственного «я».
Тан был метаморфозой, и более не походил ни на один из тех, что гейша показывала ранее.
Инструменты затихли, лишь кото доигрывал последние октавы, сопровождая ту в последний путь. И вот, даже оно затихло. Воцарилась полная тишина, ведь зрители утеряли дар речи от увиденного выступления. Оно казалось неправильным, абсурдным, но таким чувственным, изящным, что нельзя было ни возразить, ни восхвалить.
Вдруг раздался чей-то хлопок, кой зазвучал совсем уж рядом со сценой. Из раза в раз повторяя, человек непоколебимо проходил через толпу, а зрители без малейшей претензии пропускали его. Все взгляды были устремлены к тому, что восхвалял выступление женщины. И этим человеком был Нозоми. Устремив свой взор прямиком на женщину, он произнес:
— Великолепно, Шинкоку. Это определенно лучшее выступление, что ты когда-либо показывала на публике.
По одному лишь голосу женщина поняла кто это и легко улыбнулась.
— Честь и похвала — в твоих руках.
Услышав высказывание мечника, толпа засуетилась. Сначала прозвучал хлопок нанаши, за ним последовали остальные странники, затем присоединились чины, что не пропускали и одного выступления барышни, а после воцарился настоящий гул из аплодисментов. Им нужен был лишь толчок, чтобы выставить свое мнение на общее обозрение.
После этого, гейша со всем изяществом поднялась, с улыбкой поклонилась, а вскоре за этим начало всходить из-за своих берегов солнце. Ещё мгновение — и на лицо зрителей упадут белоснежные снежинки. На этот раз, настоящие. Вместе с танцем прекрасной девы прибыл и явный атрибут зимы — снег. Люди разом поднимали голову, устремляя взор в небо, и на их лица приземлялись пушинки, что мигом превращались в капельки воды. Танцовщица протянула ладони к небу, и в них упала большая пышная снежинка. Успев разглядеть узоры зимней красоты, женщина прикрыла ту ладонью и удалилась со сцены. За собственной радостью зрители и не заметили ухода грациозной девы, но это было ни к чему, ведь она успела показать то, что так трепетно желала.
Кенко и Юцуна ловили снежинки в свои руки, весело беседуя о чем-то да рассматривая каждый из узоров. Ситуация с духами терялась на фоне сей небывалой красоты. Нанаши же безустанно глядела в небо. В её глаза не раз уже попадали снежинки, но она все также непоколебимо смотрела на их падение.