Меч, павший в глубины отчаяния (СИ)

  
Неожиданное известие. Путь к развлечениям
 
На темный небосвод взошло златавое солнце, что светило ярче, чем обычно. Минуло зо три денницы с последнего разговора между членами «Генезиса» и Кенко. Они едва ли пересекались с фальшивой императрицей, ведь казалось, что та их избегала. Девушка готовила странникам, расспрашивала нанаши о самочувствии, но больше — ни слова. Так мечники и коротали эти дни, разговаривая сами с собой да златыми песками, виднеющимися за окном. Бывало, навещал их какой дух, вот и вели беседу безустанно. Но пришло время прощаться, ведь страннице стало знатно лучше. Им уготован свой путь, а Кенко…
В сей час из комнаты мечницы доносились какие-то голоса. Один — томный, ласковый, другой же — восторженный.
— На ясное небо взошла ранняя заря
Отдохнули ли вы, мои друзья?
Нам пришел час прощаться
В сей день знаменной,
Путь нас ждет развлекаться
Под яркой звездой.
Раздался воодушевленный хлопок, а за ним изумленный голос:
— Нанаши, — огласил Юцуна, — да ты поэт! Почти как Мацуо Басё!
Девушка отблагодарила путникa низким поклоном.
Присоединившись к разговору, зазвучал голос и старшего мечника:
— Мацуо Басё не просто поэт, а мастер хайку, — наставлял Нозоми.
— Ну, значит она второй мастер хайку. Разговоров-то.
— Хайку — трехстишие, а поэзия нанаши имеет шесть строк.
— Да какая вообще разница, главное, что круто получилось. И не учи меня, мы больше не ученик-наставник.
— Если бы я не старался наставить тебя, в любой момент ты бы мог сказать, что хайку — игра, а Мацуо Басё — торговец пряностями на обочине.
С этих слов мальчишка едва не воспылал.
— Ты!.. — сделав глубокий вдох вымолвил. — Ты мне давным-давно сказал уже, что означают эти два слова.
— Но кажется, что тебе в одно ухо влетело, а во второе, — продолжил, щелкнув по ушку паренька, — вылетело.
— Какой ты жестокий! Давай разрешим этот спор по-мужски — боем на мечах!
Юцуна уперся головой в длань старшего мечника, что без особых усилий могла не только удерживать разбушевавшегося юношу, но и сдвинуть его чуть подальше.
— Нанаши, — обратился Нозоми, — когда мы собираемся выдвинуться в путь?
— В скором времени. Я бы хотела напоследок попрощаться с Кенко.
— Кажется, ты расстроена тем, что она не пойдет с нами.
— В мире есть много вещей, не зависящих от нас, и эта — одна из них.
— Твои слова — истина. Ввиду сего, давай окажем достойный уход, — переведя взгляд на все также бушующего паренька, — ты тоже.
— Ладно, — сухо ответил тот.
Нанаши кивнула и подалась к двери. Стоило лишь приоткрыть её, как странники впали в недоумение: они увидели самую неожиданную вещь в этом доме. Прямиком перед их взором, стоя на коленях, была Кенко. Её вид полностью отличался от обычного: вместо излюбленного платья, та облачилась в роскошное да изящное темно-фиолетовое кимоно, что ничем не уступало своей красотой предыдущему одеянию, а на голове раскинулась широкая шляпа с длинной, аж до самого пола вуалью. За ней было едва видно лицо императрицы, что без особой на то причины находилась в столь дивном положении.
— Милая Кенко, — обратилась нанаши, кинувшись к девушке, — что случилось? Почему ты сидишь в таком положении?
— Пожалуйста… — едва слышно произнесла императрица, — прошу вас…
— В чем дело?
— Милостивая нанаши, господин Нозоми и Юцуна…
— Почему я просто Юцуна? — возмущенно огласил парень, за что получил подзатыльник.
— Я так хочу присоединиться к вам, — вымолвила молодица, проронив и не одну слезинку, — но мне так страшно. Пожалуйста, заберите меня с собой…
— Кенко, — схватив девушку за плечи вымолвила нанаши, — сначала тебе стоит успокоиться и объяснить нам, в чем причина столь необузданного страха.
Императрица взглянула своими заплаканными глазами на мечницу и кинулась девушке на шею. Она прижимала бродяжку так крепко, словно та была единственной надеждой в её жизни.
— Спасибо, нанаши… спасибо, что слушаешь меня, — вполголоса произнесла Кенко.
 
Онна-бугэйся приобняла тую в ответ. Кинув многозначительный взгляд на Нозоми. Странник кивнул, словно соглашаясь на просьбу девицы. Юцуна же, находясь в полном недоумении, наблюдал за каждым из мечников. «Ну и дела», — прозвучало в его голове.
Спустя некоторое время, когда все стало на свои места, настал и час разговора. Все та же опочивальня служила прекрасным местом для переговоров. Первой зазвучала нанаши.
— Итак, поведаешь ли ты нам, Кенко, о причине своей тоски, печали и страха?
Волнение от предстоящей беседы нахлынуло на девушку, но та все равно ответила.
— Да. Эта история начинается с моей матери. Она не была чистокровной фумчанкой, ведь её мать походила из империи Дунфан, а отец — из Фумецу. Эту шляпу, — продолжила, сняв головной убор, — она получила от своей родительницы прямиком из соседнего государства, опосля чего та досталась мне, но сейчас не об этом. Дело в том, что, не взирая на дунфанские корни, она занимала высокое расположение в обществе, побывала придворной дамой и даже наложницей. И, казалось бы, раз такой статус дает прекрасные привилегии, то и проблем не должно возникать, вот только не в этом случае. Как раз на момент вторжения армии Цанахина, она осталась в Императорском дворце. Цымыш не убил мою мать, а решил взять себе в жены. С тех пор, я считаюсь его дочерью, хоть и не родной.
— Твой страх кроется в преследовании и последствий такого бегства? — обратилась нанаши.
— Верно. Это именно та причина, по которой я так хочу присоединиться к вам, но опасаюсь исхода.
— Значит, основание такого внимания со стороны Цымыша к твоей персоне кроется в этом, — продолжил Нозоми, все раздумывая над чем-то. — Среди простых граждан ходят слухи о желании сего тирана взять тебя в наложницы.
— Слухи на то и слухи, чтобы лгать и недоговаривать. Хотя, вполне возможно, что он задабривал меня именно с этой целью.
— Твоя мама все ещё при Императорском дворце? — заинтриговано вопросил Юцуна.
На мгновение в комнате затихло абсолютно все.
— Больше, нет. Он убил её, сосчитав недостойной «императорского сердца».
— Кенко, — вновь-таки обратилась онна-бугэйся, уже более твердым голосом, — ты ненавидишь Александра Цымыша?
— Я всей душой презираю его. Он испортил мне жизнь, сослав в это место, заставил сомневаться в здравости своего разума, а мою матушку и вовсе убил. Этот человек не заслуживает ничего, кроме обезглавливания, о доброжелательном отношении не может быть и речи.
Мечники одновременно переглянулись. Но не из-за жестокости слов, а раздумывая над принятием какого-то решения. Они взвешивали все «за» и «против» взглядами, и вскоре нанаши огласила:
— Милая Кенко. Мы понимаем все твои опасения да волнения касаемо такой ситуации, и принимаем их. В связи с этим, я хочу предложить тебе нашу защиту, как члену «Генезиса», — вытянув руку, продолжила дальше, — если твое сердце желает идти с нами по одному пути, если разум жадает истины, и если сердце ждет возмездия — ступай с нами в новый день как созданная, но несовершенная, незавершенная. Здесь ты найдешь себе место и постигнешь желаемого.
Услышав вновь слова, в которых так нуждалась душа Кенко, она, вне всяких сомнений, ответила:
— Я согласна вступить с вами в новый день и неизведанные края, как одна из «Генезиса». Позаботьтесь обо мне.
Мечники воодушевленно захлопали, изрядно радуясь такой новости. Быть может, в их сердцах все ещё таятся сомнения, основанные на недавнем инциденте, однако почему бы и не дать второй шанс тому, кто так отчаянно выражает свое сочувствие и желание следовать несуразным, но интригующим идеям, найти себя и радоваться каждому дню вместе, а главное — освободиться от оков? В её глазах, даже в печали, отчаянии и негодовании, они все равно будут улыбаться, покуда держатся вместе.
— Я рада, что ты остаешься с нами, Кенко, — молвила нанаши, придерживая девушку за руки.