Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

По окончании жертвы Иаков со всеми своими возвращается в сень свою. Тогда дети его и их младенцы приемлют в руки свои дары Иосифовы и приносят оные отцу своему и Селиме, кои, обняв сии дары: «О день! блаженный день! — возопили. — День, разнствующий неизреченно с тем, в который узрели мы окровавленную его одежду!» Потом Иаков уготовляет для всех своих великолепное пиршество: по отсутствии сына своего он первый еще раз созывает своих ближних. Во время праздника сего беседовали все о едином Иосифе; старец усугубляет о нем свои вопросы. Он хощет ведати, каким образом приведен сын его во Египет. Все они умолкают, и Симеон едва смущение свое таити может. Рувим простер наконец слово свое: «Иосиф, — рек он, — без сомнения, не хотяй обновити скорби нашея... мало вещал нам о сих несчастных временах... Лютые варвары... поразив его многими удары... продали мадианитам... кои повлекли его в неволю». Симеон бледнеет от сих слов, Иаков и Селима воздыхают. Ввечеру, вошед в жилище свое, Селима остановляется пред ковчегом, хранящим ризу ее возлюбленного, она отверзает его и слезами радости ныне орошает. Потом спешит она сняти кипарис, одевающий сень ее, и сон, приводя к ней веселые изображения, прерывает смятенный восторг, коему предалося ее сердце.
Едва Аврора луга освещати начинала, уже старец пробуждается веселием души своея; он восстает и, желая един предатися толь новым для него чувствованиям, идет в рощу, стоящую близ сени своея. Размышляя об Иосифе и ласкаяся надеждою узрети его, приходит он на место рощи тоя, которое священно было; тамо зримый был единый великий камень, но тогда нечувствительнейшее творение природы было знаком благочестия. Воззрев на сей камень, воспоминает Иаков о том, что истребило из памяти его радость и желание обняти Иосифа; приводит он на мысль свою, что на сем месте явился ему ангел господень, слова сии вещая: «Землю сию, дарованную богом Аврааму, дает господь тебе и семени твоему». Ангел сокрылся, а Иаков излиял масло и вино на оный камень. Он воспоминает о сем происшествии, и кажется ему, что глас бессмертный, слышимый еще во ушесах его, повелевает ему навсегда в сей стране обитати. В самое то время чает он внимати Аврааму, вещающему тако: «Ты хощешь оставити сей дом, где утвердил стопы мои превечный, сей алтарь, мною ему посвященный, сию сень, руками моими воздвигнутую, прах мой, отца твоего и супруги твоея! Кости твои возле их костей не опочиют! Что будут сии многочисленные знаки божия благости и нашего ему благодарения? Так все сие исчезнет, и дети твои смешаются с языческим народом! Имя божие затмится на земле, и скитающаяся тень моя тщетно искати будет моего племени и чтущих превечного!»
Иаков вострепетал от сего изображения: с какою горячностию ни желает он обняти Иосифа и скончати при нем свое течение, но вера имеет более владычества в душе его, нежели родительская горячность. Между тем, он воздыхает, стенает и, преклоненный на камень, орошал его слезами, вопия: «Иосиф! Иосиф! или обрел я тебя, не вкушая утешения зрети тебя, или десница твоя не затворит очей моих?» Во время душевного его колебания приближается сквозь древес блестящий образ; камень стал освещен оным; чело его увенчанно было венцом, который казался быти сложенным из солнечных лучей, а одежда его казалася истканна багряницею рождающейся Авроры; злато и сафир на крылиях его блистали, спокойное веселие, подобие вечныя весны, на небесах царствующей, умножало красоту лица и величество его особы. Старец, подъемля очи, познает ангела, явившегося ему на сем самом месте от господа; он преклоняется пред ним и, между тем, страшится того, чтоб веление, душу его возмущающее, не было обновленно.
«Отжени смятение души своея, — рек ему ангел, и окрестное эхо повторяло сладостный звук сего гласа. — Не прихожу осуждати твоего желания: приими на сей земле воздаяние от бога твоим добродетелям, предай сердце свое родительской любви, иди обняти сына своего. Вся вселенная есть храм всевышнего; ты можешь повсюду воздвигати алтари ему, и взор сына твоего будет тебе и ближним твоим сладчайшим знаком его благодеяния. Иди, принеси ко престолу языческому, принеси служение чистое и священное существу всевышнему; да распространится на полдень свет, восток просветивши. Племя твое с сим чуждым не соединится, и если ты еще сетуешь о сем жилище, то прииди, последуй на сей холм за мною, и я открою тебе будущее».
 
Старец повинуется и, восшед на высоту холма, обращает очи свои на юдоль пространную. Он зрит детей своих умножившихся во Египте, яко песок морский, и колено Иосифово почтенно от царей и от народов; внезапу восстает тиран, приводящий оное в неволю. «Так все они подвергнутся судьбине Иосифовой! — возопил Иаков. — Но кто есть сей юноша красоты разительной, утешающий их, увещевающий и ободряющий? Он кажется быти не раб, но с ними единого языка!»
«Сей будет вторый Иосиф, — отвещает ангел, — преданный от рождения своего водам и воспитанный во дворе царском, в сем океане, паче всех вод волнующемся, сокрушит он гордость их и будет спасителем народа своего. Ныне обрати сюда очи свои».
Тогда зрит Иаков неизмеримое море, коего возмущенные волны до небес восходили; но вдруг настает тишина велия, разверзается океан, и движимые волны, отвердев, составляют с обоих стран из себя непоколебимую стену. Народ многочисленный шествует по пути сему. Иаков, познав своих потомков, ужасается. Скоро слух его поражен стал шумом труб и оружия; он взирает и видит гордого царя седяща на колеснице, предъидуща храброму своему воинству, гоняща племя Израилево; по всему морю раздается звук от колесниц, коней и страшного вопля; усугубляется страх Иакова. Но он зрит детей своих, исходящих на брег, и египтян, в морской еще пучине готовящихся к сражению; внезапу глас божий слышится на водах, и вихри носятся по оным быстрыми крылами; тотчас обе стены колеблются, и, подобно зданию, потрясшемуся во своем основании, волны с великим шумом упадают, соединяются, и бездна сокрывается. Тогда из недр пучины и сквозь шуму волн возмущенных восходят стенания и вопль, и море во единую минуту покрывается остатками колесниц, оружия, коней и всадников, борющихся с водами. Между тем, сынове Авраамли воспевали на бреге песнь священную. Иаков, возвед очи и руки своя на небо, с сею песнию свой соединяет глас.
Пременяется явление, и он зрит гору, до облака досязающую; от воспаленной вершины ее исходят молния и громы; слышится священный глас небесныя трубы, и все предъявляет присутствие божества истинного. Потомки Иаковли гору окружают. Вопрошает он, кое зрелище предстоит его очам. «Се вещает сам превечный, — рек ангел, — вещает он законы, впечатленные им в сердца смертных, в сердца движимые, яко воды: о, если б хотя ныне не забыли они его гласа!»
Наконец Иаков зрит племя свое, возвратившееся в жилище отцов своих; алтарь, поставленный рукою Авраама, пременяется во храм великолепный; народы притекают во множестве на сию священную гору, и он познает место, на коем были гробы праотцов его. Едва отвращает он око свое от сего вида, уже не зрит более ангела, но, исполненный радостию, сходит он с холма и повелевает сынам своим уготовлятися к отшествию.
Тотчас настает смятение во всем доме: приготовляют колесницы. Тако слышен в улье шум юных пчел, кои, разверзая крылия свои, оставляют место своего рождения основати новое селение.
День весь в сих трудах препровождается, и уже нощь распростирала по земле свои первые тени, как Иаков, собрав всех своих ближних, повелевает им последовать за собою.
Во исходе пастырских хижин была приятная роща, которую вихри почитали, где эхо гласу своего не произносило и где все привлекало к единому покою; всегда свежий дерн покрывал тамо землю, и бесчисленные цветы вечно исполняли воздух своими ароматами. Авраам приходил часто в сию рощу для успокоения, и, взирая на смерть как на спокойный сон, оканчивающийся прекрасным утром, избрал он сие злачное место ко своему погребению. Тамо зримы были древнейший гроб его и Исаака; гордость не поставила столпов на оном месте, ни начертала надписания, но, вошед под сию тень, смертный объемлем был благоговением; казалось, что самая добродетель зрелася, седяща на сих гробницах, и самые древеса, в коих некая часть сих священных прахов обращалася, были от всех почтенны.