Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

Плачущая Селима последовала стопам моим. «Я не могла свободно вещати тебе в присутствии Иакова, — рекла она. — Куда ты идешь? Иль забыл ты злобу своих братий? Не чаешь ли ты привесть их в дом наш? Сей день должен быть в жизни нашей благополучнейшим; если б ты меня любил, то мог ли б ты еще отлагати брак наш?»
«Я люблю тебя, - ответсвовал я ей, - но любовь моя к тебе погасит ли дружбу, которою я должен моим братиям? благополучие мое не возмутится ли их отсутствием? Или чаешь ты, что, смущенный судьбою их, Иаков соединит нас до их сюда прибытия? И любовь и дружба велит мне спешити их возвращением».
Окончив сии слова, оставил я нежные объятия Селимы и от них удалился. Часто обращаясь, возводил я очи мои на сих нежных другов, кои с своей стороны взором своим меня препровождали. Но едва потерял я их из глаз моих, уже объяла мой дух жестокая тоска. Я обратился было к ним, желая еще их видети; они приближались ко мне с тем же намерением; мы простерли руки наши и несколько минут взирали друг на друга с безгласным изъявлением нашея горячности. «О чем лиются слезы их? — вопрошал я сам себя. — Но почто и мое терзается сердце? Я разлучаюсь с ними на единый день токмо видети братий моих».
Мысль о долге моем возобновилася во уме моем, я в последний раз взглянул на Иакова, Селиму и Вениамина и, устремя взор мой на дом родительский, видимый мною с холма того, узрел я брачную сень мою. «Прости, — вещал я, — блаженное жилище! Прежде нежели украшающие тебя цветы увянут, надеюсь я под тению твоею разгнати мое сердечное смущение». В то же самое время продолжал я путь свой.
Чем далее я шел, тем паче успокоивалось сердце мое желанием обняти моих братий. Я ласкал себя тем, что не возмогут они противитися моему молению и нежному дружеству, которого искренность явна им будет в очах моих, в прошении моем, во гласе и слезах.
Тако размышляя, достиг я до Сихема в самый тот час, в который стада паству оставляют; в надежде встретиться с моими братиями, прешел я стремительно пастырские хижины, но ни единого из них не видел. Вопрошал я, где сынове Иаковли? Ответствовали мне, что несколько дней тому, как сии дети, недостойные отца толь добродетельного, вышли из своего дому, что новое их убежище неизвестно никому, но что видели их в ближний лес идущих. Сии слова извлекли из меня тяжкое воздыхание, и я смятенными стопами пошел в поле; уже нощная темнота приближалась. О, колико дух мой колебался! Продля мое отсутствие, оскорблю я отца и возлюбленную, которых я сам видети желал, но мог ли я возвратитися к ним, не провождаемый моими братиями? Как возвестити мне Иакову, что нет боле их в Сихеме, что никто о месте их пребывания не знает? Предприял я паче жертвовать собою, нежели не привести в объятие Иакова всех его сынов. Я не ожидал солнечного возвращения. Нощь распростерла уже свою мрачную завесу, я вошел в лес и, не ведая куда иду, вопиял: «Сынове Иаковли! братия моя! где вы?» Глас мой слышен был подобен гласу агнца, лишенного своея матери».
«Как! — прерывает речь его устрашенная Далука. — Ты был один, среди темного леса, в ужасе мрака?
Я страшусь, чтоб лютые звери на тебя не напали!» — «Они бежали пред лицом моим, — отвещает Иосиф, — и я должен был обрести в братиях моих еще лютейшие сердца...
Странник некий притек на вопль мой и возвестил мне, что сынове Иаковли были в Дофаиме; я чаял его быти ангела, сошедшего мне на помощь. «Ах! если идешь ты мимо дому Иаковля, — рек я ему, — вниди в сень его, разгони страх его и Селимы, с которою бы ныне уже я соединен был без некиих гибельных нам обстоятельств, вещай им, что я медлю к ним прийти, следуя стопам моих братий».
Я продолжал путь мой и, шедши всю ночь, прибыл я светающу дню в поля дофаимские. Скоро узрел я идущее многочисленное стадо; верные их псы прибегли и ласкалися ко мне. «Итак, — возопил я, восхищенный радостию, — итак, скоро объиму я моих братий!» В то же самое время устремился я на стретение первого, который был Симеон. Ярость, возгоревшая в очах его, возвестила мне, что он познал меня. «Дерзновенный! — рек он. — Ты последуешь мне в места, где убегаю я твоего присутствия! Украшенный сим противным мне венцом, соединяющим оба имена ваши, хощешь ты еще принудить меня быти свидетелем твоего счастия!» По сих словах отревает он меня. Признаюсь, что хотел я победити сию злобу; несмотря на его силу, взял я его в мои объятия и, не могши произнести ни единого слова, прижал я его к груди моей с таким принуждением, которое единым токмо дружеством может извинитися.
 
Но, не смягчась моим объятием, он паче воскипел. «Сим являешь ты любовь или ненависть? — рек он мне. — Слабый враг! победивши меня хитростию, или мнишь ты победить меня и силою?» Произнеся сии слова, сопротивляется он мне, исторгает себя из рук моих, извлекает нож свой и на сердце мое его подъемлет. Я ему не противился нимало, но Рувим притек и удержал руку брата моего.
В тот час все они меня окружили и я внимал им, судящим о моей судьбине. Ярость Симеона не могла ничем быти упрощенна. Он разорвал венец, надетый на меня Селимою, и, не допуская умоляти себя, повлек меня и вкинул в ров безводный.
Солнце достигало до среды своего течения, и братия мои радовались тогда, когда я почти бездыханен лежал на знойном камне и ожидал смерти. Вдруг является Симеон на бреге рва того, повелевает мне изыти из него и подает на помощь свою руку. Хотя та же ярость в очах его горела, но я мнил, что сожаление подвигло его душу.
Я последовал ему, трепеща, до того места, где братия мои были собранны: тамо с удивлением узрел я чужестранцев, считающих им злато. Но скоро, узнав несчастную мою судьбину, обращал я повсюду мои очи искати Рувима, который тогда от них уклонился. Прежде воздыхания мои прервали глас мой; наконец победил я скорбь мою и к сыновьям Иакова обратил сие слово: «Если б взоры, воздыхания и слезы братии могли смягчить сердца ваши, я вас не стал бы упрекати. Сия ли награда мне за дружество мое, которое изъявлял я вам с самого моего младенчества? Я оставил дом отца моего возвратити вас в него; не нашед ни единого в Сихеме, следовал я до сих мест за вами и последовал бы еще далее: я не хотел праздновать брак мой, не окружен будучи моими братьями, не возвратя их к себе горячности; и се мзда моего усердия! Дружество мое к вам лишает меня всего моего счастия!.. Но скажите, правда ль то, что вы имеете ныне жестокосердие похитить меня от родителя, невесты... от братии; ибо не могу я еще того забыти, что имеем мы единого отца! Можете ли вы продати собственную кровь вашу? Или злато в очах ваших большую имеет цену, нежели приятные и священные узы братского дружества?.. Симеон! почто воспрепятствовал тебе Рувим меня умертвити? Но здесь нет уже его, прими паки нож свой, вот грудь моя, мне приятнее умрети, нежели быти рабом и жити удаленным от возлюбленных... Если не смягчаетесь вы моими бедствиями, если, не проливая слез, представляете вы стенания мои, разлуку мою с ближними и ужас рабства моего, то неужели бесчувственны будете вы и к скорби Иакова? Хощете ли вы видети слезы отца своего и во гроб его повергнути?.. Но что?
Или все вы на меня вооруженны?.. Неффалим! дражайший Неффалим, который в веселиях моих брал всегда участие, который от природы кротчайшее имеет свойство, или доволен ты единым слез своих пролитием?.. Симеон! брат мой! (сие единое имя должно тебя смягчити) ты некогда любил меня; я тебя не ненавижу и после твоего ко мне злодейства. Предупреди раскаяние, которое терзати будет твою душу, возврати мне свободу, и я все забыти обещаю; ни отец мой, ни самая Селима не исторгнут от меня сего несчастного таинства; я отру слезы мои, объиму тебя, мы возвратимся в дом наш, и взаимное наше дружество усладит cтарость Иакова и жизнь его продлит».
Сие вещая, простирал я к нему руки, и взоры мои, умоляя его, уверяли о моей к нему горячности. Большая часть моих братий смягченными казались; Неффалим хотел меня защитить; сами чужестранцы, купившие меня, подвигшися на жалость, были нерешимы. Но коль велика сила злата над сердцами! Симеон, уступя несколько цены, преклонил их на свою сторону. Потом, воззрев свирепо на всех моих братий, грозил Неффалиму равною судьбиною со мною. В то же время совлекли с меня ризу, истканную руками Селимы на день моего брака, и надели на меня рабское одеяние.