Что ты сделал
Готова поспорить, она очень хотела, чтобы я ее отговорила.
— Да все будет в порядке. Тут сегодня все навеселе. И Марта не захочет уезжать. Карен всегда отказывается идти домой, когда я пытаюсь ее заставить, — поделилась я, понизив голос.
Виктория закатила глаза. Я подумала — до чего странно: получается, будто мы с ней в сговоре, а Карен и Марта — этакие неадекватные алкоголички. По правде говоря, я уже давно потеряла Карен из виду и теперь беззаботно фланировала по дворикам, комнатам и компаниям, болтая и выпивая со всеми по очереди. Только сегодня все наконец почему-то захотели поговорить со мной, спросить о моих планах на лето, сфотографироваться вместе и похвалить мое платье.
— Выглядишь очаровательно! — одобрил Стивен Мэйджилл в съехавшем на сторону галстуке. Я покраснела. Я и сама себе казалась классной и сексуальной. Но Майк не видел меня, а мне так этого хотелось. И я, разгоряченная, продолжала бродить по приятной ночной прохладе. Казалось, что я не в Англии, не во дворе, который мы столько раз пересекали с книгами в руках. Не узнавала я и комнату, где в перерыве на обед мы валялись перед телевизором и смотрели «Соседей». Сейчас она превратилась в марокканский шатер: с потолка свисали разноцветные фонарики и звенящие бусины. Я остановилась, чтобы взять бокал с чем-то сладким и пьянящим. О, на все это действительно стоит тратить деньги! Мой отец не прав.
Нет, мне совсем не хотелось думать об отце, представлять, как его брови поползли бы вверх при виде пьяных студентов и студенток, обнимавшихся на лужайке, кричавших на танцполе, топтавших каблуками кубики льда… На траве валялась самокрутка из банкноты в сто фунтов — ее уронила Элисон Картер. Отец бы счел их всех — нас всех — испорченными, расточительными кутилами. Но кем еще могли стать те, кого отправили сюда, напутствовав словами, что весь мир лежит у их ног и ждет от них великих свершений?
Мне бы раньше понять, что ничего плохого в элитарности нет. Мы ведь и правда были элитой, но моя неуверенность всегда, все три года, тянула меня вниз. И Майк тоже тянул вниз… Но больше так продолжаться не могло. Вот Стивен Мэйджилл восхитился мной, и сегодня я собиралась очень весело провести время, несмотря ни на что! Не должен мой университетский опыт ограничиться одним Майком, у меня впереди еще целая ночь!
И вдруг я увидела его. Он стоял возле стойки, где наливали джин. Увидев меня, быстро отвел глаза. Вот тогда-то и следовало удалиться прочь, но я подошла к нему. Мне не хватило самообладания пройти мимо.
— Где ты был? — спросила я чуть громче, чем хотелось.
— Господи, Эли, мы же не сиамские близнецы…
— А это для кого? — кивнула я на бокал джина с то-ником, который наливала Майку какая-то бедняжка-первокурсница. — Для твоей девушки? — Я, конечно, шутила, ведь Майк встречался со мной, но он нахмурился, и я заметила это. Все ставки были сделаны. — Что происходит, Майк? Я думала, эта ночь станет нашей. — Слезы навернулись на глаза, и все окружающее великолепие перестало иметь значение.
Майк раздраженно пожал плечами:
— Мы с тобой уже три года, мне необходимо иметь хоть немного личного времени! Это последняя ночь, хочу пообщаться с народом. Я просто… Перестань ныть, ладно?
Я могла разрыдаться и устроить сцену, а потом отправить какую-нибудь сердобольную девушку искать Карен. Но у меня хватило сил развернуться и уйти, сохранив при этом чувство собственного достоинства, даже несмотря на отцовскую оплеуху, которая еще немного напоминала о себе.
Я прошлась по лужайке, что обычно нам делать запрещалось. Каблуки цеплялись за траву, и я, сбросив туфли, взяла их в руку, позволив себе идти босиком. Это подбодрило меня. Надо послать Майка к черту, он ничего не значит. Ведь я стою босая на лужайке в Оксфорде, шелк платья ласкает мои ноги, в бокале тает лед и некто в смокинге уже направляется ко мне. Билл… Я сразу поняла — это он, высокий, в старомодном облачении, которое на нем выглядело очень стильно. Я заметила, как Майк наблюдает за мной через лужайку, и поняла, что устала от таких отношений. Мне двадцать один, университет позади. В реальном мире Майк, как и любой другой мужчина, совсем не обязан быть со мной рядом.
Я подошла к Биллу. Он нарядился в по-настоящему старый смокинг: его дедушка-пианист выступал в нем в Индии. Свободные брюки, гофрированная рубашка — сейчас мы назвали бы Билла хипстером. Впервые за три года я отвернулась от Майка. Вот почему я не знала, где он был, когда убили Марту Рэсби.
Глава двадцать четвертая
Как странно — простейшие дела, если над ними долго раздумывать, превращаются в практически невозможные задачи. Я уже двадцать минут держала в руке телефонную трубку и никак не могла заставить себя набрать номер. Нет, я не забыла его — ведь это первый номер телефона, который я выучила наизусть. Просто было очень тяжело это сделать.
А что мне оставалось? Возможно, Майка обвинят не только в изнасиловании, но и в убийстве Марты Рэсби. Адам Дивайн объяснил, что Королевская прокурорская служба собирается пересмотреть дело Марты из-за появления новых улик. Ведь никого так и не посадили тогда за ее убийство. Мы все убедили себя, что это какой-то маньяк пробрался на территорию университета. Проник, хотя все входы охранялись, а кирпичные стены были сверху усыпаны битым стеклом — чтобы народ не вздумал лезть на пышные луга Оксфорда.
Я спросила, что это за улики, но ответа не получила. На самом деле я прекрасно понимала: Карен выполнила свою угрозу. Она хотела засадить Майка в тюрьму любой ценой, вот и рассказала, что помнила. Возможно, им уже было известно и о моих ложных показаниях. Значит, я тоже преступница?
Как бы мне хотелось вспомнить все, просеять пьяные разговоры, выбрать нужные моменты и понять наконец, что же там произошло. Но в голове смешалось столько всего: увядшая гвоздика в петлице Билла; рассветное солнце, играющее на открытой бутылке шампанского; белоснежный шелк платья Марты, исчезающей в саду Феллоуз; мужчина в смокинге, обнимающий ее… Майк?
Я не видела их вместе, только представляла себе. И где же была Карен? Как моя лучшая подруга могла бросить меня на университетском выпускном? Куда ушли Каллум и Джоди? Все мы, словно в чьей-то шахматной партии, двигались по колледжу, как фигуры по доске. Как бы мне хотелось знать правду!
Я могла бы попросить денег у родителей Майка, но знала, что у них почти ничего не осталось после неудачных инвестиций и покупки недвижимости. Однако все равно следовало позвонить им — и выдержать их смятенные и тревожные речи. Им явно придется лететь сюда из Франции… Я решила подождать. Если Майку станет хуже, они в любом случае приедут. Чтобы попрощаться.
Итак, у меня не осталось выбора. Майк не выйдет из больницы в ближайшее время, обвинения не снимут, а это значит, мы лишимся денег, то есть необходимость пойти на крайние меры была неизбежной. Я собралась, как перед прыжком в ледяную воду.
Два, три гудка. Она, разумеется, дома и ответит. Послышался щелчок, и я услышала недружелюбное приветствие:
— Алло!
— Мам, это я, — сказала я и нервно сглотнула.
Я росла в ненависти к своему отцу. Нас с Каллумом объединяло именно это. Его отец был деспотичным и требовательным, мой — злым и жестоким. Я сгорала со стыда, когда они с матерью приехали навестить меня на первом курсе. На синем «Форд-Фокусе» с вмятиной на капоте: мама врезалась в столб возле супермаркета «Сэйнсбури». Отец орал на меня, потому что в центре Оксфорда очень сложно найти место для парковки. На маме был старомодный костюм в цветочек, слишком тесный. Я мечтала спровадить их поскорее. Родители не могли позволить себе дорогой ресторан, поэтому мы отправились в пиццерию. Отец грозно изучал меню, глядя поверх очков:
— Форменный грабеж — столько брать за кусок хлеба с помидором!
Мама отчаянно пыталась вспомнить имена моих друзей, которых я упоминала во время редких звонков домой: