Поручик Митенька Ржевский (СИ)

Упоминание предполагаемого события снова вызвало у меня приступ беспокойства.
— Это мы еще посмотрим, будет свадьба или нет! — заявил я.
— Оставьте-ка нас, — распорядился Хренов негромко, и всех, кто находился в комнате, как ветром сдуло. Убедившись, что мы остались одни, советник бесцеремонно сгреб ворот моей рубахи и, подтянув вплотную к себе, тихо, но внятно начал проникновенную речь:
— Вы, милостивый государь, своим истеричным характером и вечными выходками порядком утомили всех, кому посчастливилось иметь с вами дело. Понятия не имею, как вашим тетушкам удается сохранить в себе тот пламень любви, которым они вас каждодневно одаряют, но я не ваша тетушка и договоренности, достигнутые мною с самой императрицей, нарушать не позволю. Так что зарубите себе на носу: еще одна истерика — и ваши тетки окажутся на улице. А вас лично я сошлю в Сибирь. Уж поверьте, найду за что!
И как ни в чем не бывало выпустил меня из своих цепких лап, брезгливо оправляя манжеты. И только тут я слегка задумался о том, кем же по сути является мелкий отрок, в тело которого меня занесло. Судя по речам Хренова, тот еще получался портрет. Но дело было не в этом. Задуматься меня заставило нечто другое. Я своих родных и близко не знал в том мире, из которого меня сюда принесло. И уж тем более не удостоился искренней любви родных. А теперь мне, похоже, воздалось по полной. Потому что тетки меня, хотя точнее будет сказать Митеньку, и правда любили до беспамятства. Причем абсолютно ни за что. И вместе с этой любовью на меня, кажется, свалилась и ответственность за них. Я-то ноги из-под венца унесу, а что будет с ними? Тут явно следовало все обдумать. И единственное, что мне оставалось, это тянуть время. А там глядишь и идеи появятся.
— Ну хорошо… — примирительно произнес я. — А нельзя ли мне поподробнее про моего будущего жениха узнать? Ему-то такое счастье за каким лядом сдалось?
— Можно, — хмыкнул Хренов и ловко выудил откуда-то золотые часы. Озабоченно глянул на них и резюмировал: — Но все объяснения по дороге в Санкт-Петербург. В четверг графиня Оболонская дает бал в честь десятилетия восшествия императора на престол. Хороший повод представить вас с князем Назумовским друг другу. Глядишь, на людях у вас будет меньше возможностей все испортить.
И снисходительно похлопав меня по коленке, примирительно успокоил:
— Не стоит так волноваться, голубчик мой. Князь, конечно, фигура эксцентричная, но не лишен некой привлекательности. Да к тому же брак ваш будет заключен только по окончании вами военного училища, а значит, не ранее, чем через год. Пока речь идет только о помолвке… Нуте-с, велите паковать вещи!
— А как же бламанже? — закапризничал я, но советник уже испарился.
— Советник хренов… — желчно процедил я ему вслед и крякнул от натуги, поскольку ворвавшиеся вслед за Хреновым в спальню тетки бросились мне на грудь, по своему обыкновению заливаясь слезами. На сей раз, видимо, от радости. Из их причитаний я понял только, что жить в Петербурге мы будем в особняке Хренова советника на Мойке и мне нужно ради такого случая обновить гардероб. Ни первое, ни последнее не вызвало никакого восторга, но меня никто не слушал. Меня же больше интересовала персона самого светлейшего князя Назумовского. А там, глядишь, и идеи, как откреститься от свадьбы, появятся.
========== 3. Трезв и рассудителен, как судья! ==========
Жить прекрасно. Жизнь стоит интернета, автомобилей, туалетной бумаги и прочих инновационных технологий. Да и потом человек может подстроиться к любым ситуациям и научиться выживать в условиях, которые ранее считал для себя неприемлемыми. А уж спецназовец особенно. А вот стоит ли жизнь чести? Или выражаясь фигурально — моей задницы?
Именно об этом я размышлял, трясясь в неудобной дорожной карете по российскому бездорожью в Санкт-Петербург, отвлекаясь на каждой кочке, чтобы с тоской вспомнить такие великие изобретения человечества, как асфальт и подвеска. Моих теток, притомившихся за сборами, тряска волновала мало. Они мирно пускали слюни: одна на мое правое плечо, вторая на левое. Мне же было о чем подумать. Всю первую половину нашего путешествия в столицу я занимался аккуратными расспросами, интуитивно поджимая булки при любом упоминании имени князя Назумовского. Выражаясь другим языком, собирал информацию. Поскольку врага следовало знать в лицо. Врагом в данной ситуации я условно обозначил моего будущего супруга. Потому что любой, покусившийся на мою задницу, автоматически оказывался в стане неприятеля.
 
От старых девственниц, рдеющих при упоминании князя, как алая заря, и обмахивающихся веерами «от чувств-с», удалось узнать немного. Но даже то, что получилось из них вытянуть до того, как езда их сморила, впечатляло.
Князь Назумовский Олег Алексеевич был настоящей знаменитостью и плодом пылкой внебрачной страсти усопшего ныне императора и прекрасной, как зефир, балерины Александринского театра Елены Назумовской. После кончины не оставившего официальных наследников монарха (бастард Назумовский, естественно, был не в счет), на престол вступил его младший брат, которому Назумовский был хоть и неофициальным, а племянником. Родственника нынешний император привечал столь же сильно, сколь сильно ненавидела его императрица. Причины тому были прозаические. Во-первых, князь Назумовский, которому на сегодняшний день уже исполнилось тридцать пять лет, являлся настоящей занозой в заднице. На высший свет плевал с высокой колокольни, по-французски говорить отказывался, да еще и коммерцией занимался, что было совершенно не «манифик». Самолично возглавил комитет по паровозостроению и принимал непосредственное участие в прокладке железнодорожных путей аж в Сибири. По слухам был богаче самого императора. Во-вторых, (тут обе тетки запунцовели особенно ярко), был точной копией матушки своей танцовщицы Елены Назумовской, только на свой мужской манер, и невероятно привлекателен, а в молодости так и вовсе смазлив. Несмотря на то, что париков пудреных не носил, ногтей не полировал, стригся коротко и вообще всячески эпатировал публику в те редкие минуты, когда давал ей «счастие себя лицезреть». Императрица же имела необычайную слабость ко всему красивому, будь то фарфор, алмазы или весь Павлоградский гусарский полк. Так что Назумовский был одарен ее светлейшим расположением, но, по слухам, не впечатлился, за что и попал в опалу. Да так, что браком по личному распоряжению императрицы ему было разрешено сочетаться только с мужчиной, дабы не допустить появления официальных наследников и пресечь род Назумовских навсегда. Распоряжение дельное, учитывая, что состояние Назумовского при таком раскладе отходило бы казне. Оно, конечно, можно было бы и не жениться вовсе, но и тут обстоятельства сложились против князя. Он, помимо всего прочего, был патроном Императорской архитектурно-строительной академии и входил в попечительский совет еще нескольких учебных заведений как в Москве, так и в Санкт-Петербурге, и не далее как год назад приключился пренеприятнейший скандал, в который оказался замешан студент означенной академии, воспылавший к князю неземной и безответной любовью. Это был не первый раз, когда яркая фигура князя привлекала внимание впечатлительных и неокрепших духом студентов. Однако в этот раз, получив от князя недвусмысленный отказ, нервный молодой человек бросился в Неву, дабы утопиться, и чуть в этом не преуспел. Кроме того несчастный являлся сыном самого ректора академии. Скандал кое-как замяли, а светлейшему князю в достаточно ультимативной форме высказали пожелание остепениться и обзавестись второй половиной, чтобы не возбуждать юные умы своим холостым статусом и не отвлекать их от учебного процесса. Тут как раз и советник Хренов подсуетился, подкинув императрице кандидатуру из древнего, но обнищавшего рода Ржепопольских-Обездашковых. Тихого, глуповатого и никуда не встревающего Митеньку. Всем очень удобно. И князю щит от кривотолков, и Хренову почет и уважение.
Таким образом я выяснил для себя две важные вещи: Митеньку князь Назумовский ни разу не видел и никакой прямой заинтересованности в браке лично с этим отроком не имеет. Это вселяло некоторую надежду на то, что все еще можно переиграть. Как, я пока не знал, но некоторые несформировавшиеся мысли на этот счет в голове кружились. Кружились-кружились и сморили-таки меня в сон аж до самого Санкт-Петербурга. Время подумать было. Эпохальное знакомство должно было состояться только через два дня на балу, который давала графиня Оболонская.