Поручик Митенька Ржевский (СИ)
Афера предстояла та еще: встретиться с князем Назумовским, прозондировать его настроение по поводу предстоящей женитьбы, углубить отвращение к нежному дрищу Митеньке, но и не перестараться. Поскольку и ежу было понятно, что князь не против оприходовать все, что плохо стояло на ногах. Детали прошедшей в пьяном угаре ночи я по счастью не помнил, но все флешбэки обрывались на весьма двусмысленном поцелуе. А мне требовалось отменить свадьбу, а не найти новые приключения на задницу. Причем в данном случае в буквальном смысле слова. Так что действовать необходимо было тонко. То есть так, как я никогда не умел. Я ж простой вояка, а не дипломат.
Все эти измышления порядком выели мне мозг и капитально испортили настроение. В положенный день я стоял в партере оперного театра, прислонившись к мраморной опоре в позе лорда Байрона, и сканировал зал на предмет обнаружения князя. Был полный аншлаг, и все места оказались заняты. Похоже, послушать приму Алмазову явился весь светский бомонд. Некоторых из этого аристократического общества я смутно помнил по балу графини Оболонской. Собравшаяся же публика, судя по всему, знала меня гораздо лучше, чем я её. Головы нет-нет да и оборачивались в мою сторону. Даже из-за кулис высовывались любопытные артисты. Обрывки перешептываний, смешки, долетающие до меня, оптимизма не вселяли. Видимо, слухи в Петербурге распространялись со скоростью телетайпа. До моих ушей доносилось что-то вроде: «Он-не-он»… «Мелковат-больно»… «Тот-говаривали-трех-аршинов-росту-и-с-усищами-что-таракан»… «Медведя-голыми-руками-завалил» и сама «Графиня-Машкова-говаривала-у-него-елда-по-локоть». Последнее высказывание было совсем волнительным, потому что ни графиню Машкову, ни демонстрацию указанного органа я не помнил. Да к тому же метрах в десяти от меня, в партере, я засек графиню Оболонскую, которая подозрительно рассматривала меня в перламутровый лорнет. Я невольно передернул плечами и вжался в портьеру за спиной, мечтая провалиться в преисподнюю, и тут…
— Там в партере между рядами чья-то совесть завалялась. Не вы потеряли? — раздался над ухом насмешливый голос. Я вздрогнул и повернулся в сторону говорившего. Князь собственной персоной стоял передо мной совершенно невозмутимо и весьма бестактно меня разглядывал. Его переполох присутствующих в зале лиц явно волновал не особо. А может, уже привык.
Я промычал что-то невразумительное, а князь уже властно прихватил меня за локоть, пробуксировал пару десятков метров и втолкнул в богато украшенную алым бархатом и позолотой ложу. Я огляделся в поисках других фанатов классической музыки, но мы оказались тут абсолютно одни. Вероятно, князь мог себе позволить слушать оперу в одиночестве. Как все-таки за несколько сот лет изменились понты.
— Я тебя искал, друг мой, — князь опустился в кресло и сделал приглашающий жест, призывая занять место рядом с ним. Я потоптался и нацелился на совсем другой стул — с тем прицелом, чтобы между мной и князем оказался небольшой столик, на котором в ведерке со льдом уже охлаждалось шампанское. Но пока тупил, князь весьма невежливо дернул меня за руку, и я опустился пятой точкой прямо рядом с ним.
— Шампанского? — спокойно предложил князь, словно не замечая моего замешательства. Я покосился на бутылку, чье горлышко было обернуто белоснежной льняной салфеткой, и помотал головой. Не-е-е… пить Митеньке нельзя ни в коем случае. Ща понесется душа в разнос, потом не соберешь. Народу в опере скопилось много, и абсолютно неизвестно, кому на сей раз меня потянет после шампанского свой детородный орган показать. Хорошо хоть в ложе мы с князем были вне зоны слышимости. Князь пожал плечами на мой отказ и продолжил. — После того как твой денщик забрал тебя домой, я не получил от тебя ни единой весточки. Я разыскивал тебя, но безуспешно… Куда ты пропал?
Я подумал, что простому конюху Кузьме только что повышенному до звания денщика сейчас здорово бы польстило, и тут же похолодел. Неизвестно, как именно разыскивал меня Назумовский, но стоит ему сунуться в гусарский полк и станет понятно, что никакого поручика Ржевского в природе не существует. Однако в этот момент князь весьма недвусмысленно положил руку повыше моего локтя. Надо полагать, его мысли уже сместились в другую сторону. С одной стороны, это было хорошо, а с другой, пришла пора спасать свою ориентацию. Я аккуратно отцепил руку князя от своего плеча, учтиво склонил голову и принялся подбирать слова, изъясняясь так витиевато, что любой светский щеголь обзавидовался бы. Чистый Онегин, мать его за ногу. Кстати, про Онегина…
— Рад лицезреть вас, князь. Право, не ожидал вас тут увидеть. Что до меня, то мой дядя… — я в последний момент проглотил «самых честных правил» и продолжил вольное переложение «Евгения Онегина»: — Не на шутку занемог. Он уважать себя заставил и… боже мой, такая скука, с больным сидеть и день и ночь… ему подушки поправлять…
Дальше я смешался под внимательным взглядом князя и замолчал. Тем более, что из «Онегина» я помнил только, там кто-то кому-то писал, а потом стрелялись на дуэли.
— Мы снова на «вы»? — легкая тень недовольства пробежала по лицу князя, очевидно ожидавшего более теплый прием. После того как я вернул его шаловливую руку на базу, он выглядел весьма уязвленным. Получается, не привык, чтобы ему отказывали. Да и откат на прежние позиции его слегка отрезвил. — Вижу, наш брудершафт ты не помнишь, как, видимо, и многое другое из той ночи. А жаль. Мне вот есть что вспомнить. Особенного после того, что вы наговорили…
— Еще бы я помнил, о чем мы говорили, — пробурчал я, покрываясь холодным потом. Говорить в пьяном угаре я мог о чем угодно: о космических кораблях, спутниках, телевидении, мобильных телефонах и ядерном оружии. Хотя… я же был пьян. Все, что я выдал, можно смело назвать бредом пьяного человека.
— Что вы там пели, кстати… — не отставал князь и медленно процитировал: — «Идет охота на волков…». Вы это сами написали?
— Нет, — отмер я. — Один поэт… Он уже умер.
А точнее, еще не родился, добавил про себя. Хотя не факт, что родится в этой реальности. Князь, слава богу, отвлекся от опасных воспоминаний.
— Так что привело вас в оперу, поручик? Не в обиду будет сказано, но вы не производите впечатление любителя слушать долгие арии.
Ну конечно, подумал я про себя. Такого, как Ржевский, в оперу могли привести разве что бабы. Не музыкой же, право слово, наслаждаться. Я подбоченился:
— Не смог пропустить такое событие. Мадемуазель Алмазова гений чистой красоты… Нежнейший ангел.
И поцеловал кончики пальцев, дабы подчеркнуть степень своей заинтересованности в приме и сам факт того, что женский пол меня влечет куда больше мужиков, будь они князьями сто пятьсот раз.
Князь нахмурился и глянул на меня с непонятным выражением лица. Ревнует, что ли? Хренов что-то говорил про то, что Назумовский сам заинтересован примой. Да так, что даже в Сибирь не может свалить, не повидавшись.
— Вы увлечены Алмазовой? — подозрительно произнес он. Вот ведь кобель! Я вдруг совершенно безосновательно приревновал князя за Митеньку. Ему жениться со дня на день, а он по оперным певичкам скачет! Многостаночник, блин, и «би» недобитое. И певиц ему подавай, и нежных юнкеров, и поручиков гусарского полка.
— Сражен любовным томлением так, что сил нет! — подтвердил я злорадно, намереваясь и дальше злить князя, для которого в считаные секунды превратился из потенциального любовника в соперника. — Мечтаю облобызать ручку сему идеальному творению всевышнего.
Князь открыл было рот, чтобы еще что-то сказать, но свет в зале медленно погас и оркестр взял первые ноты. Должен признаться, что с классикой я не очень, а опера для меня так и вовсе мука смертная. Тем временем в музыкальное вступление вкрадчиво влился высокий женский голос. Я удержался от того, чтобы зажать уши, и повернулся к источнику ультразвука, намереваясь самолично полюбоваться на несравненную приму. И чуть не свалился со стула.
В мадмуазель Алмазовой было пару центнеров весу. Оно и понятно — диафрагме же надо на что-то опираться. Певица была облачена в алый бархат, под цвет кулис, и при своей комплекции здорово смахивала на нахохлившегося снегиря. Возможно, она была не лишена некоторой привлекательности, если, конечно, вас привлекают круглые предметы и не пугают бородавки над верхней губой. Но на страсть гусара она была похожа очень отдаленно. Я сидел в полном замешательстве, и князь воспользовался им, чтобы наконец наполнить бокалы шампанским. Я, продолжая испытывать трепет при виде монолитной фигуры мадмуазель Алмазовой, машинально принял свой бокал.