Фарфоровый переполох (СИ)

– Где она?! Где та ведьма, с которой ты спутался?!
– Лау́ра, доброе утро. – Отложил в сторону утреннюю газету опекун и встал со стула. – Что ты делаешь здесь в такую рань? Ты ведь никогда не просыпаешься раньше полудня.
– Я спрашиваю, где эта ведьма?! Как ты посмел?! – Роскошная грудастая брюнетка, чистокровный человек, сдула с лица выпавшую из прически прядку.
– Ты о чем? Не позавтракаешь с нами?
Но в этот момент Лаура нашла взглядом меня. И, кажется, впала в неконтролируемую ярость.
– Она?! Это она?! Да она же еще совсем ребенок! Как ты мог, Луис?! Променять меня на… эту тощую, мелкую, конопатую ведьму!
– Лаура, – пытаясь сохранить спокойствие, начал опекун. – Позволь тебе представить эту юную леди. Юна моя…
– Ах вот как?! – возопила взъяренная дама. – Значит так?! Ты смеешь мне в лицо тыкать, что твоя ведьма более юная, чем я?!
– Да нет же! Юна моя…
– Ну?! Договаривай? Уж не хочешь ли ты сказать, что она твоя невеста?!
И тут последние крохи разума погибли под бешеным потоком ревности. Лаура схватила с каминной полки одну из статуэток и швырнула в… меня.
А меня-то за что?!
Я вытаращилась, испуганно вскинула руку, прикрывая ею лицо и голову. Помогло мало, фарфоровая статуэтка больно врезалась мне в локоть, отскочила на стол и разбилась, расколотив еще и тарелку, чашку и сливочник.
– Лаура, что ты делаешь?! – возмутился лорд и вышел из-за стола. – Ты все неправильно поняла. Юна моя…
Кто бы его слушал… Договорить бедный эльф снова не сумел, в его голову прилетела вторая статуэтка, ранее украшавшая каминную полку.
– Невеста?! Юная невеста?! Гад ушастый! Чурбан фарфоровый! «Юная моя»… – передразнила она. – Сволочь белобрысая!
– Лаура! Прекрати сейчас же!
– Ну уж нет! А я-то еще не верила рассказам, что тебя видели глазеющим на рыжую ведьма́чку!
– Юна не ведьма́чка! Что за чушь?! Она моя…
– Чушь?! – Скандал набирал обороты. И в голову невезучему лорду прилетело очередное фарфоровое изделие.
Мне было немного жаль и дивные статуэтки, и доброго опекуна, который мне нравился все больше и больше за последние дни. Но себя мне было жальче. Поэтому, когда фарфоровая фигурка полетела теперь уже снова в меня, я быстро присела на корточки и нырнула под стол.
Нет уж. Пусть они разбираются между собой, а я посижу в безопасности.
Но вообще, за лорда было обидно. Он такой добрый, хороший. Такой красивый. От него всегда так вкусно пахнет. И глаза у него такие ясные и зеленые. И вообще! Он мой! Нечего всяким там грудастым старухам – а Лаура явно же старуха, ей ведь уже лет тридцать, не меньше, – обижать моего Луиса. Он, конечно, тоже совсем древний. Сколько ему? Много наверняка, он же эльф, небось уже лет двести или триста, или вообще пятьсот. Просто выглядит молодо.
Может, заступиться за него?
И именно этот недобрый час мой дар выбрал для того, чтобы что-нибудь оживить.
Лаура как-то странно булькнула, завизжала, что-то упало, грохнуло, разбилось.
– Нет! Нет-нет-нет! Только не статую! – воскликнул мой лорд. – Юна!!!
Я приподняла краешек скатерти, выглянула из-под стола. Оценила. И сразу же спряталась обратно.
Не-е-ет! Я туда не вылезу. Ни за что! Не стану показываться на глаза опекуну минимум неделю. Или лучше две?
Потому что ожили все предметы в столовой. Надвигались на ошалевшую от происходящего брюнетку буфет и посудный комод. Встав на уголки, поигрывал кисточками коврик, лежавший ранее у стены. Жардиньерки наступали, воинственно встопорщив горшки с цветами.
Поднялись в воздух и зависли, словно прицеливаясь, посуда и прочие предметы сервировки.
– Юна, не смей! – воскликнул хозяин дома.
Да я бы рада не сметь. Честное слово. Но не знаю, как остановить все это. Я же не специально. А когда дар выходит из-под контроля и все случается спонтанно, вернуть предметам их обычное предметное состояние не удается даже мне. Иначе по нашему пансиону не бродило бы столько ожившей мебели, обуви, сумок, тарелок…
Но, кажется, пора удирать. Лорд однажды успокоится, и тогда я снова рискну показаться ему на глаза.
 
Я нервно сжала руки. Обнаружила, что мну газету, которую до этого читал опекун. И тут край скатерти приподнялся.
– Юна!
– И-и-и! – взвизгнула я от неожиданности, на четвереньках рванула прочь из своего укрытия и, взметнув юбками, бросилась прочь из разгромленной столовой.
– Юна! А ну стой!
– Луис! Луис! Спаси меня! Твоя невеста решила меня убить!
– Это не моя невеста, а статуя! – услышала я за спиной.
– Но ее натравила на меня твоя невеста!
Кошмар какой! У опекуна еще и невеста есть! Но лучше пусть эта ревнивая грудастая Лаура думает на нее, чем на меня. Я еще слишком юна́, чтобы мне выдирали волосы ревнивые любовницы и невесты моего чудесного Луиса.
– Юна! Стой! – проорал мне в спину лорд.
Ну уж нет! Бежать! Прятаться.
Буксуя и скользя каблуками, я выскочила в холл, пролетела его по инерции и выскочила на крыльцо. Сбила с ног слугу, подметавшего веточки и листочки, нападавшие с деревьев. Чтобы устоять вцепилась в метлу, которую случайно перехватила у него.
И тут она, подчиняясь моему дару, тоже ожила.
– Помоги-и-ите! – завизжала я, когда этот полоумный хозяйственный инвентарь встрепенулся, извернулся, растопырил веточки и рванул ввысь.
Какое счастье, что у меня сильные руки и цепкие пальцы.
Метла выписывала петли и трюки в воздухе. Я висела на ней, вцепившись в черенок, демонстрировала стоящим на земле людям и нелюдям кружевные юбки, чулки и исподнее. Потеряла одну туфлю, и она угодила кому-то в голову.
– Спаси-и-ите! – визжала я.
– Юна!!! – орали с земли.
– А-а-а-а!
– Луис! Твоя невеста-ведьма совершенно бесстыжая особа! Я ухожу!
– Юна!!!
Я погибну во цвете лет. Не целованная. Не любившая. Никем не любимая. И не успев попробовать нормального вина, от которого не теряешь память и разум, как от «Мандража». И погибну я позорной смертью, свалившись с летающей метлы. Размажет меня по мостовой. Будут все любоваться моей разбитой головой. Выскочат мозги, как из расколовшейся тыквы. Натечет лужа крови.
И все потому, что метла мне попалась дурная.
В этот момент та решила, что можно быть добрее к оживившей ее девушке, вырвалась из моих пальцев, и я, попрощавшись с жизнью, с визгом полетела вниз. С земли заорали разными голосами. И тут метла поднырнула и резко заскочила древком под меня. Я с размаха об нее стукнулась тем местом, на котором сидят, вцепилась руками сверху. И мы полетели…
Я точно умру. Но чуть позднее.
Спустя час лорд Тейлз снимал меня со шпиля ратуши. Я сидела там, вцепившись в громоотвод, грустная, несчастная, в одной туфле. Волосы распустились, растеряв все шпильки в бешеном полете.
– Юна… – негромко позвал голос опекуна из смотрового окошка.
– Я тут, – шмыгнула я носом.
– Ты сможешь слезть? Я тебя перехвачу и втяну внутрь.
– Не смогу. У меня пальцы свело. Я держусь за эту штуку. Иначе сползаю.
– А метла?
– Она сбежала от меня, – снова шмыгнула я носом. Было обидно.
– Юна, ты ужасна, – вздохнул опекун. – Потерпи. Сейчас мы с Моррисом тебя снимем.
Не буду рассказывать в деталях, как они меня спускали. Как разжимали мне по одному пальцу, отлепляя их от громоотвода. Как, путаясь в моих юбках, помогали спуститься. И про руки лорда Тейлза под моими юбками, когда он меня перехватывал удобнее, чтобы затолкать в окошко, тоже не буду ничего говорить. И никому никогда не расскажу, как он нес меня на руках, а я обнимала его за шею, уткнувшись носом в шею. Я такого страху натерпелась, что в эти минуты Луис Фарфоровый был единственной опорой и надеждой, что этот кошмар благополучно завершится.
В экипаже я ехала тоже у него на руках. А он и не протестовал. Держал, крепко прижимая к себе. И в дом опекун тоже внес меня сам. Поднялся в мою комнату, положил на кровать, и лишь тогда я отцепилась от его шеи.