Безрассудная принцесса (ЛП)

Я, спотыкаясь, иду вперед, мое тело отключается задолго до того, как передо мной появляется дверь в подвал.
Нет смысла бороться, просить, умолять. Я уже пробовал все это раньше.
За эти годы я перепробовал все. Но в какой-то момент я понял, что на самом деле ему нравилось, когда я сражался, страдал. Итак, где-то около моего двенадцатого дня рождения я просто сдался.
Мое согласие злит его. Я вижу это по пульсирующей жилке у него на виске, и я не могу не испытывать некоторого болезненного удовлетворения от осознания того, что я каким-то образом влияю на него. Даже если это вызывает раздражение.
Он перестает водить меня за шиворот, как будто я не более чем нелюбимая семейная шавка, и открывает тяжелую дверь подвала.
Мамы здесь нет. Каким-то чудом ей удалось убедить папу разрешить ей провести несколько дней с моей тетей. Я рад, что у нее есть немного покоя, но в равной степени я чертовски напуган, потому что это оставляет меня здесь во власти этого монстра. И его наказания за неподчинение ему всегда хуже, когда нет шансов быть пойманным.
В ту секунду, когда дверь открывается достаточно, чтобы я мог пролезть, он толкает меня вперед. Мое тело движется быстрее, чем ноги, и я спотыкаюсь, спотыкаясь о верхнюю ступеньку и падаю в темную бездну внизу.
Сначала мое бедро ударяется о край верхней ступеньки, прежде чем мое плечо врезается в другую ступеньку чуть ниже, и я переворачиваюсь, падая в холодные, темные глубины моей камеры пыток.
Мое тело ломит, боль пронзает руку, но я проглатываю любые стоны, которые угрожают сорваться с моих губ. Я отказываюсь доставлять ему удовольствие от осознания того, что он причинил мне боль, что он каким-либо образом повлиял на меня.
Дверь скрипит, свет, льющийся из дома позади него, становится более тусклым, когда он захлопывает ее, погружая меня в темноту.
Эхо от того, что дверь захлопывается, и тяжелый замок поворачивается, заставляет все мое тело содрогаться, а разум медленно отключается.
Я просыпаюсь, задыхаясь, мое сердце колотится от громкого хлопка двери, отдающегося во мне, как будто это произошло на самом деле.
Делая глубокий вдох, я снова откидываю голову назад, когда над головой пролетает стая птиц и меня обдувает ледяной ветерок.
До моих ушей доносится грохот, и я задыхаюсь, на самую короткую секунду возвращаясь в свой кошмар, когда мое сердце готово выпрыгнуть из груди при мысли о том, что Джонас найдет мой маленький кусочек рая в этом отвратительном доме.
Усиливается шум, заставляющий мое сердце гулко стучать в груди, когда я смотрю на обрыв на крыше, который позволяет мне забраться сюда.
Весь воздух вырывается из моих легких, когда знакомая голова появляется над черепицей.
Облегчение наполняет глаза Нико, прежде чем он поднимается.
— Ты в беде, Дукас, — предупреждает он.
Я вздыхаю, снова откидываюсь назад и позволяю своей голове прислониться к неумолимой крыше подо мной.
— Не могу сказать, что я удивлен, — бормочу я. — Чего ты хочешь? — Вопрос звучит резче, чем я намеревался, и я морщусь.
Но если его и обидел мой вопрос, он никак это не комментирует, пока я слушаю, как он устраивается поудобнее рядом со мной.
Его плечо касается моего, когда он ложится, его тепло заставляет меня вздрагивать, когда он не отстраняется.
Тяжело сглатывая, я пытаюсь бороться с эмоциями, которые переполняют меня из-за того, что он нашел меня и мирится с моим дерьмовым настроением.
— Что происходит, Тобс? — спрашивает он, после того, как его молчание затягивается дольше, чем я предполагал.
Я вздыхаю, пытаясь подобрать слова, чтобы должным образом объяснить, в каком состоянии сейчас моя голова.
— Джонас действительно меня испортил, — признаюсь я.
— Не, ты не более испорченный, чем все мы, братан.
Я качаю головой, неуверенный в том, смотрит он на меня или нет, и крепко сжимаю глаза.
— Раньше он запирал меня в подвале, — признаюсь я.
Мой лучший друг ахает от ужаса, когда я признаюсь в том, чего никогда не рассказывал ему о своей жизни раньше.
 
— В-в подвале? — он заикается, между его бровями образуется глубокая морщина.
Я пожимаю плечами, не зная, что сказать.
— Почему? — Его полный ужаса взгляд прожигает мне щеку, но я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Я не могу. Стыд сжигает меня изнутри, когда я думаю о вещах, которые я позволил злобной пизде сделать со мной.
— В наказание. Чтобы научить меня стойкости, силе. Чтобы—
— Это чушь собачья. Ты в своей жизни не сделал ничего, что могло бы заслужить такое наказание.
— Не в его глазах. Просто родиться было гребаным грехом.
— Господи, — бормочет он, пытаясь осознать то, в чем я только что признался. — Как долго ты был там, внизу?
— Это было по-разному. Иногда около часа. Иногда дни.
— Дни? — выпаливает он. — Какого черта ты нам ничего из этого не рассказал?
— Я не мог, — бормочу я. — В его руках была вся власть, он выполнил достаточно угроз, чтобы я не мог рисковать. Если бы он причинил маме боль еще большую, чем уже причинил, потому что я не смог с этим справиться, я бы никогда себе этого не простил.
— ЧЕРТ, — рявкает он так громко, что стая птиц срывается с ближайшего дерева и разлетается в разные стороны.
— Если бы не он, я бы не был таким чертовски сломленным, — шепчу я. — Я бы не стал заниматься всем этим дерьмом с Джоди. Но моя ненависть к нему чертовски ослепляет меня.
— Он не сломал тебя, Тоби. Ты, блядь, лучший человек, которого я знаю.
Горький смех срывается с моих губ.
— Не смейся, блядь, над этим. Я серьезно. Я бы не отдал роль моего лучшего друга кому попало. Это не та позиция, которую я легко сдаю.
— Никто другой, блядь, не взял бы тебя, — бормочу я.
Он издает лающий смешок. — Да будет тебе известно, в прошлом я отказал не одному претенденту.
— Ты полон дерьма.
— Да, это так. Но ты любишь меня за это.
Я не могу не улыбнуться, потому что он прав. Мне чертовски нравится его странный стиль.
— Что заставило тебя уйти из сети и прятаться здесь, как в старые добрые времена?
— На Джоди напали прошлой ночью после ее смены в «Лисах».
— О, черт, она в порядке? — он спрашивает в шоке.
Мои брови удивленно приподнимаются. Я вроде как предполагал, что Тео уже рассказал ребятам.
— Да. Я остановил его как раз вовремя, отвез ее домой. Присматривал за ней.
— Я знаю, тебе неприятно это слышать, но ты хороший парень, Тобс. Она была бы дурой, если бы не понимала этого.
— Нет. Это сделало бы ее чертовски разумной. Она не должна меня прощать.
— Это зависит от нее, а не от тебя, ты так не думаешь?
— Я не могу выкинуть из головы образ того, как она разбивается на полу в моей ванной. Это, блядь, преследует меня днем и ночью.
— Тебе не кажется, что, возможно, это хорошо? Я был бы более обеспокоен, если бы ты уже забыл об этом. Уверен, это показывает, что тебе не все равно, что ты сожалеешь об этом. Чтобы ты понял, как чертовски сильно ты облажался и причинил ей боль.
Я смеюсь над его рассуждениями.
— Как ты думаешь, Джонас когда-нибудь боролся со сном после всего того дерьма, которое он натворил?
Смех недоверия срывается с моих губ.
— Эта больная пизда ни разу не сомкнула глаз из-за этого дерьма.
— Точно. Я знаю, ты беспокоишься о том, чтобы быть похожем на него. Но ты не такой, Тоби. Тебе не все равно, ты сильно любишь и хочешь быть хорошим человеком. Ты хороший человек. Это просто сложная вещь в нашей жизни. Иногда мы облажаемся. Иногда наши внутренние монстры выходят поиграть. Но это не значит, что мы все такие.
— Все девушки, которые думают, что справятся с этой жизнью, должны ценить, что у всех нас есть две стороны. Стелла видела это в Себе снова и снова. То же самое с Эмми и Тео. И они обе любят наших мальчиков такими, какие они есть. Нет причин, по которым у тебя не может быть того же.